В линейном полку, кроме ранений да ругани, ничего не заработал, а в штабе получил вначале одну за другой две медали «За боевые заслуги», а затем, когда добили Паулюса, орден Красной Звезды. Хоть и не имел Раенко отношения к Сталинградской победе, но тогда награждали многих. И «капитана» присвоили – заслужил!
Но судьба играет с человеком как хочет. Кто мог подумать, что рядовая поездка в стрелковый полк закончится встречей с настырным солдафоном, подполковником Мельниковым. Угробил свою артиллерию, теперь хочет выехать на Раенко.
Мрачным и багрово-темным было холодное мартовское небо, закрытое облаками. Такой же мрачный лес вокруг, а в нем тыловые подразделения, штаб полка, санчасть. Они хотя бы под прикрытием деревьев, а боевые подразделения раскиданы на открытом месте, на опушке.
В разных местах взлетали осветительные ракеты. Тени высоких деревьев стремительно надвигались черными полосами, перекрещивались, окружая Раенко темнотой. Редкие орудийные выстрелы звучали с разных сторон. Но больше всего капитана беспокоила стрельба на северо-востоке. Значит, немцы прорвались и полк теперь в окружении?
Вылезать на открытое место к своим батареям Юрию Евсеевичу не хотелось. Верные своей привычке не давать русским покоя и ночью, на опушке изредка взрывались гаубичные снаряды. Иногда раздавался один-другой залп минометной батареи. Немцы стреляли по принципу «на кого Бог пошлет». Это держало бойцов в напряжении, особенно молодняк.
Дождавшись, когда сверкнули вспышки очередного минометного залпа (значит, следующий будет не скоро), Раенко обошел все семь своих орудий. Расчеты спали. Бодрствовали лишь дежурные и командиры взводов. Эти примитивные люди в потрепанных шинелях и несуразных ботинках с обмотками были ему бесконечно далеки, но и шататься одному не хотелось. Отвык от передовой, мерещилась всякая чертовщина.
– Потерь нет? – спросил Раенко.
– Нет, – оживленно ответили сразу несколько голосов. – Немец пугает больше.
– Пугает не пугает, а фугас в траншею боевого охранения закатили. Какого-то лейтенанта наповал убило, и контуженые есть.
– Это далеко от нас, – успокоили Раенко. – В километре. Здесь пока спокойно.
Штабной капитан нервно зевнул. Пальнули по охранению – жди залпа и по орудийным позициям. Небось фрицы разглядели, как батарейцы окопы копали. Помялся, выкурил папиросу, никого не угостив, – всего неполная пачка осталась.
Долг свой выполнил, позицию проверил, можно возвращаться в лес и отдохнуть. Для Раенко саперы соорудили небольшую землянку. Дрянь, а не укрытие! Два бревенчатых наката, земля, нары, самодельный стол, даже печки нет. Юрий Евсеевич потребовал установить печку и положить третий бревенчатый накат.
Но старшина-сапер, собирая свое отделение, лишь буркнул в ответ:
– Как было приказано, так и сделали. А печку в лесу, да еще ночью, я вам не найду.
Неподалеку ахнул взрыв. Морозный ветерок принес кислый дух сгоревшей взрывчатки. По звуку Раенко догадался, что стреляли из «стопятки». Такой снаряд вдребезги его землянку разнесет.
– Делайте третий накат и земли подсыпьте, – властным голосом дивизионного штабиста приказал капитан. – Выполнять немедленно!
Но отделение уже уходило. Лишь старшина в бушлате, с топором за поясом, ответил, обернувшись на секунду:
– Нам еще заграждения натягивать. До утра провозимся. А два или три наката – разницы нет. Снаряд «стопятки» пуд весит. Он и четыре наката просадит, все в щепки разнесет.
Наглость старшины капитан взбесила, он даже крикнул вслед:
– А ну стоять!
Но замотанные бессонницей саперы даже не обернулись. Капризного начальства, требующего персональные блиндажи, нагляделись досыта. А этот артиллерийский капитан им не указ, у них свой командир есть. Раенко приказал старшине принести брезент и пару шинелей.
Сам он опять пошел в своим батареям. В лесу, где беспробудно спали уставшие за день бойцы и командиры, было тоскливо да и, откровенно сказать, страшновато. Снова мелькали черные тени, чудились глаза вражеских разведчиков, высматривающих добычу. Лучше уж в капонире приткнуться – в землянке не теплее.
Обстановка в тот период складывалась тяжелая. Сталинградская битва закончилась. В Германии провели траур по тремстам тысячам сгинувших германских воинов. Сам факт, что немцы признали поражение, говорил о том, что они продолжают не сомневаться в силе вермахта и не собираются засекречивать свое поражение.
Да, мы открыто скорбим по своим героям, но пусть русские не думают, что это останется без последствий! А тем временем по всем странам гуляли многочисленные копии документального фильма о Сталинградской битве. Дальновидно поступил товарищ Сталин. Одно дело – слова и сообщения в газетах, а другое – вот она, картина разгрома.
Заснеженная российская степь, тысячи присыпанных неглубоким снегом трупов, груды исковерканной немецкой техники. Вместо города – развалины, и снова замерзшие, скрюченные тела солдат и офицеров вермахта. Распахнутые в жутком оскале мертвые рты, раздавленные гусеницами танков тела, разорванные взрывами русских снарядов расчеты возле смятых пушек. Дорого обошелся Германии этот поход на Волгу.
Через огромную замерзшую реку и по холмам двигались бесконечные колонны пленных, закутанных в тряпье, в растоптанных соломенных калошах, вялые и равнодушные ко всему. Но этот крепкий удар было рано называть катастрофой немецкой армии.
Убедив Сталина, что после такого мощного удара вермахт уже не очухается, маршалы и генералы с сытыми загривками, увешанные звездами и орденами, выкладывали наспех разработанные планы, один грандиознее другого. Красные стрелы еще более мощных ударов пронзали немецкие укрепления.
Снова, как год назад, после битвы под Москвой, уверенно доказывали, что можно к концу сорок третьего года дойти до Берлина. Верховный задумчиво ходил по кабинету со своей знаменитой трубкой, размышлял, взвешивая силы.
Но даже те, кто понимали реальное положение дел, знали цифры наших огромных потерь в людях и технике, согласно кивали: «А что? Дойдем и разгромим!» Народу в России хватит.
О том, что под Сталинградом погибли 550 тысяч наших солдат, нигде не упоминалось. Цифры вырвались наружу лишь спустя полвека.
А тогда, в январе-феврале сорок третьего года, катились лавиной на запад части Красной Армии, освобождая город за городом. О масштабах мощного удара можно было судить по датам взятия крупных городов. Только с 12 по 16 февраля были освобождены Ростов, Харьков, Шахты, Сталино (ныне Донецк), сотни населенных пунктов.
Об этом не уставая трубили газеты и радио. Тон статей и передач был излишне самоуверен, а слово «катастрофа» выносило преждевременный приговор еще мощной, далеко не сломленной немецкой армии. Передовые части Красной Армии непрерывно наступали, несли потери, отрывались от баз снабжения. Но слово «вперед» и команды из Москвы безоговорочно толкали ослабевшие дивизии и бригады снова в наступление.
Фельдмаршал Манштейн, чутко державший руку на пульсе Юго-Западного фронта, поймал нужный момент и 19 февраля 1943 года нанес мощный контрудар.
В считаные дни был прорван фронт. Немецкие танки вышли к Северскому Донцу, овладели крупной узловой станцией Лозовая и, развивая наступление, двигались к Харькову, второму по величине городу Украины. Манштейн намеревался взять реванш за Сталинград, нанося новые удары.
Седьмого марта, поддерживая наступающие немецкие войска, вступил в действие мощный армейский корпус «Раус». В шеститомнике «История Великой Отечественной войны» приводятся такие цифры: в период контрудара немцы превосходили нас вдвое в живой силе, в два с половиной раза – в танках, артиллерии и в три раза – в авиации.
Верится в это с трудом, ведь лишь недавно вела наступления наша мощнейшая группировка под Сталинградом. Битва закончилась второго февраля. Куда делись за две недели все эти силы?
Еще большее недоверие вызывают в серьезном (хоть и не слишком правдивом историческом труде) сказочные истории, вроде подвига взвода лейтенанта Широнина. 25 человек с единственной противотанковой пушкой пять дней без устали молотили наступающие немецкие части и уничтожили 30 танков, штурмовых орудий и бронемашин. Для кого сочинялись подобные истории, если любой солдат сразу видел неприкрытую ложь?
Лейтенант Широнин и его бойцы были отважными, смелыми людьми, но их реальные боевые дела были превращены в очередную лживую агитационную листовку.
Как бы то ни было, но наши части сражались самоотверженно, и путь на Харьков, освобожденный совсем недавно (16 февраля 1943 года) превратился для немецких войск в череду тяжелых боев и немалых потерь.
И все же вермахт продвигался вперед. Поэтому так тревожно было в лесу, где готовился к обороне, а возможно, и к контрудару, стрелковый полк подполковника Мельникова.
