вправо, мяч летит влево. Гол! Трибуны гудят, мы держимся за головы, понимая, что уже ничего не изменим.
Свисток судьи окончил матч, но не мои душевные стенания. Мы подвели болельщиков и, даже сохранив лидерство, потеряли былую уверенность. И теперь под кислые взоры трибун я выскочу верхом на коне просить руки Марины. Волнуюсь, ком в горле вызывает тошноту. Колени дрожат. Мне стыдно, но пути назад нет. Глубоким вдохом, я гоню прочь страх отказа.
Игроки выстраиваются в ряд, диктор просит людей не расходиться, казаки растягивают трогательный транспорант, а я верхом на лошади медленно выхожу на поле. Копыта цокают по газону, сердце стучит в груди, а музыка из фильма Титаник накрывает волною чувств. Я неуклюже спускаюсь с коня и поднимаюсь на трибуну, пытаясь не споткнуться. Пегас смотрит на меня сверху вниз, как бы подбадривая на решительный шаг. Я подхожу к Марине, касаюсь коленом пола, беру ее руку и смотрю прямо в глаза. Бездонные как океан они блестят, зазывая меня к дальним странствиям. Она растеряна, происходящее стало для нее сюрпризом и совершенно не понятно как она себя поведет. Я не сомневаюсь, что она меня любит. Но вот скажет ли «да»? Меня мутило от одной мысли, что ответ будет иным. Дрожащей рукой я натянул на ее тонкий палец кольцо. Продвигая его от фаланги к фаланге, становилось труднее дышать. Два позора за один день это слишком. «Ну что молчишь?» – Сказал я, не отрывая взгляда. – «Скажи, что-нибудь». Она расплакалась и сказала: «Да!».
Радость сменилась волнением. Состояние Аршака было гораздо тревожнее, чем казалось на первый взгляд. Он потерял сознание и уже несколько дней лежит в городской больнице. Врачи не спешат с прогнозами, но сходятся во мнении, что ситуация опасна для жизни. Черепно-мозговая травма привела к кровоизлиянию. Последствия столкновения с форвардом Вымпела были сопоставимы встрече со скоростной электричкой. Требовалась срочная операция, сделать которую могли лишь в московской клинике. Ситуация обострялась и требовала оперативных мер, но клуб нес расходы лишь на лечение здесь. Выделять денег на транспортировку и оплату столичных врачей никто не планировал. Ни у меня, ни у кого-либо в команде не было достаточных средств, чтобы решить эту проблему. Помочь здесь мог лишь Пегас, возможности которого практически не имеют границ.
– Нет! – Твердо ответил он, сидя у себя в кабинете.
– Пожалуйста, подумай! – Взмолился я. – Кроме тебя ему больше никто не поможет.
– А как же семья? У него же есть родственники.
– Есть. Но он с ними давно не общается, да и нет у них возможности приехать и перетащить его из Челябинска в Москву, оплачивая сопутствующее лечение.
– У меня и так проблем до жопы, а еще и ты с этим. Сейчас точно не время. Может быть потом.
– Потом будет поздно. Я общался с врачами, счет идет на дни. Если ничего не предпримем, Аршак умрет. – Последние слова я произнес с надрывом.
– Все мы умрем. – Безразлично ответил он.
– На днях он бился ради нас. Выходил на поле с готовностью умереть за родную команду. Разбиться в лепешку ради нее, лишь бы не пропустить. Разве не этого ты требуешь от каждого из нас? Он же гладиатор, прославляющий своего императора. Он шел на риск, не гнушаясь последствий, лишь бы добиться победы.
– И тем не менее. Вы проебали этот матч!
Пегас стукнул кулаком по столу, не скрывая досады. Привыкший брать от жизни все, он не терпел поражений даже в самых банальных вещах.
– Да, проиграли. – Согласился я. – И мне стыдно, что вышло именно так. Ты сам знаешь, как важен был для меня этот день. Уж если и есть виноватые в том поражении, то это точно не Аршак. Почему он за счет своей самоотдачи должен страдать за неудачи остальных? Почему он должен отдавать за это жизнь? Разве он не подает пример? Не вдохновляет нас выходить и сражаться, невзирая на усталость и боль? И что будут думать другие, если клуб не протянет ему руку помощи в этом тяжелый момент? Будут ли они и дальше выходить на арену с таким же рвением? Или будут проклинать судьбу, тихо сливая матчи?
Пегас задумался. Поглаживая рукой подбородок, он принимал решение.
– Ладно, черт с ним! – Сказал он. – Спасем твоего гладиатора.
Мы пожали руки. Пегас уважал меня за настойчивость и благородство, которое хоть и казалось ему глупым, но вызывало восхищение и, идя на встречу мне, он становился благороднее сам. Тем более, что Аршак – это ценный актив, который может пригодиться в будущем и принести много денег.
– А ты делаешь успехи! – Сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Я же говорил, что она обязательно скажет «да».
– Спасибо! Я давно так сильно не волновался. Думал, что упаду с коня или спотыкнусь, поднимаясь по лестнице. Был готов провалиться сквозь землю, когда достал кольцо, в ожидании ее ответа. Наверное, со стороны я выглядел полным придурком.
– Не важно, что думают остальные. Куда важнее, что думаешь ты и какой от этого результат. Есть только ты и твои желания – остальное не имеет значения. Кстати! У меня для тебя подарок.
Он бросил на стол два красочных купона.
– Что это? – Спросил я.
– Это ваш тур на песчаные пляжи Майями. Медовый месяц должен быть сладким.
Пегас продолжал меня удивлять. Даже сейчас, когда наша дружба окрепла, я не ожидал от него таких щедрых даров. Марина будет в восторге, ведь Майями ее мечта. Но это будет потом, сейчас же, все мысли сконцентрированы на предстоящем финале. Уже через пару недель, в середине мая мы отправимся в Лужники, чтобы сразиться за главный трофей моей жизни. Я настолько привык быть вечно вторым, что сложившиеся перемены казались настоящей метаморфозой. Капитанская повязка, железное место в составе, Марина с ее ласковым: «да» и неожиданный прорыв в финал кубка вселяли надежду, что я все же лев, а не овца.
Пегас сдержал слово и специальным самолетом направил Аршака в Москву. На время его отсутствия место в воротах занял Суббота. Вернувшийся в основу ветеран, существенно изменился. В его глазах уже не было той искры, которая разжигала страстное пламя любви к игре. Он просто выходил и занимался своим ремеслом. Наученные опытом разум и тело продолжали нести службу футболу, а вот душа совершенно к нему остыла. Сугубо профессиональный подход имел свои плюсы. На последнем рубеже стало спокойно, не было и намека на истерику и мандраж, которыми раньше злоупотреблял Суббота. Он действовал
