— Не стоит беспокоиться, — сказал мэтр Брежон. — Я знаю дорогу.
Виктор Леу пытался встать, опираясь на трость и на край стола. Адвокат хотел было ему помочь.
— Не надо, — пробормотал Леу.
Отталкивающая гримаса искажала его лицо. Левое веко было полуопущено. Левая рука висела как плеть. Ему наконец удалось встать. Жестом он отстранил своего друга.
— Филлол настаивает, чтобы я ста… ста… — Он запнулся на этом слове. — Старался все делать сам. А Филлол — хороший врач…
Голос его сильно изменился, губы двигались странно, как у старой лошади, жующей удила. Он сделал несколько шагов, еле волоча ноги.
— Я рад… что все… привел в порядок. Лучше все… пре… предусмотреть заранее, правда?
— Конечно, — ответил адвокат наигранно бодрым тоном. Так обычно разговаривают с тяжелобольными людьми. — Вот увидите, все будет хорошо. Пусть Симона мне непременно напишет, как только вы устроитесь.
Леу остановился, искоса посмотрел на мэтра Брежона.
— Бедняжка Симона!.. Какую я ей уготовил участь!
— Наймите сиделку. И потом, черт побери, вы же не при смерти!
Леу достал платок и медленно вытер рот. Как только он начинал говорить, на губах выступала слюна.
— Я знаю, что серьезно болен, — проговорил он. — Я чувствую себя хуже, чем все думают. Ладно, друг мой, спасибо… за все.
— Вы вернетесь?
— Нет. Переезд отнимает слишком много сил… Филипп… будет держать меня в курсе… Что вы хотите?.. Мое время прошло… Все кончено…
— Я приду к самолету проводить вас.
Леу оперся о трость.
— Вы очень любезны… но не надо… Все эти прощания меня просто убивают.
— Да, ведь за такое долгое время вы перезнакомились со всеми. Вы здесь уже двадцать лет?
— Двадцать пять… Скоро будет двадцать шесть.
Леу повернулся к заливу, посмотрел на пальмы, на лужайку, где работала поливочная машина.
— Тяжело уезжать, — пробормотал он.
— Отойдя от дел, вы могли бы остаться здесь.
— Нет. Лучше предоставить свободу… свободу… преемникам… И потом, не забывайте о моей малышке Симоне… В Париже у нее больше шансов выйти замуж, чем здесь… Мне так хочется, чтобы она устроила свою жизнь… Теперь это — моя главная забота.
— Не оставайтесь долго на ногах, не утомляйте себя… Я горячо желаю, чтобы вы выздоровели, чтобы хорошо устроились на новом месте… Мы часто будем вспоминать о вас…
— Спасибо.
— Пустяки. Ладно. Держитесь!
Адвокат долго жал здоровую руку Леу, затем удалился. В гостиной его ждала Симона.
— Извините за беспорядок, — сказала она. — Одни вещи берем с собой… другие оставляем здесь… Голова идет кругом. Ну, как вы его нашли?
«Как же она на него похожа! — подумал мэтр Брежон. — Такие же серые глаза. Тот же подбородок. И такой же нелегкий характер».
— Что ж, — проговорил он, — думаю, дела не слишком плохи. Но он очень беспокоится о вас.
— Присядьте на минутку, вы же не торопитесь? Она взяла пачку сигарет со столика из черного дерева, украшенного изображением дракона.
— Вам я не предлагаю. Вы человек положительный. А я вот выкуриваю пачку в день. Бедный папа! Мне двадцать восемь лет, а он обо мне беспокоится. Это очень трогательно.
Она закурила.
— Иногда, правда, раздражает.
Затягивалась она глубоко, выдыхая кольца дыма, закрывавшие ее лицо голубым туманом, который она время от времени отгоняла движением руки, как будто освобождаясь от обволакивающей ее паутины.
— Его дела плохи, — возобновила она разговор. — Филлол — просто осел. У него допотопные понятия. Паралич лечат не только таблетками и уколами. В Париже мы сразу же обратимся к настоящему специалисту. Папа… ведь я его уже не узнаю… У него бывают эмоциональные всплески, как у старика. Представьте себе, это у него-то! Иногда он даже теряет контроль над собой… Он путает дни, даты. Подумать только, каким он был раньше.
— Мне кажется, что резкая перемена обстановки не пойдет ему на пользу, — сказал адвокат. — Он ведь никого не знает в Париже?
— Никого. После того как он поселился здесь, он никогда туда больше не ездил.
— Но… извините за нескромность… если с ним что-то произойдет в Париже, разве согласился бы он быть похороненным так далеко от могилы жены? В завещании ничего об этом не говорится.
— Ему это глубоко безразлично. Мы с ним обсуждали этот вопрос. Он желает, чтобы его похоронили в Париже в склепе родителей, причем без особых церемоний. Ну а мама, естественно, останется здесь. Вас это удивляет?.. Но ведь мама умерла более десяти лет тому назад. А у отца всегда было столько дел! Понимаете, у него никогда не оставалось времени на сантименты.
— Ну а вы? Вы тоже покидаете нас навсегда?
— Не знаю. Скажу откровенно, ничего не знаю. Папа купил большую квартиру в семнадцатом округе… Вы в курсе?
— Да, конечно. Должен сказать, хорошая сделка.
— Он уже полностью обставил квартиру. Мы берем с собой совсем немного… мою мебель, я очень дорожу ею… ну и некоторые семейные реликвии. Понравится ли мне там — это уже другой вопрос… Я думаю, что время от времени буду приезжать. Не хочу бросать Марилену… Что-нибудь выпьете? Немного виски?
Она встала и вышла, перешагнув через упакованные коробки.
«За этой девушкой дают миллиарды, — подумал адвокат. — Прекрасная партия. Там, конечно же, не будет недостатка в претендентах».
Он прошелся по комнате с опустевшими стенами. Мысленно представил себе весь дом: просторную столовую, выдержанную в колониальном стиле, громадную прихожую, где красовались образцы и макеты самолетов: «Фирма Леу»… Человек, которого называют господин Виктор, может гордиться. Он создал дело, в которое никто не верил. Фирма Леу! С десяток моделей самолетов… Каботажные суда… Рыболовные… Крупные перевозки на близлежащие острова, прежде всего на Мадагаскар. Теперь Сен-Пьер находится всего в нескольких часах пути от Таматаве, от Антананариву и даже от Диего-Суареса…[1] Досадно все это бросить, продав дело, пусть даже за огромную сумму, акционерному обществу, в котором очень быстро возьмут верх американские капиталы. По крайней мере, сам особняк, несомненно, останется французским владением, если хозяин сельскохозяйственных угодий Рандель примет наконец решение. А ведь это четыре большие комнаты, две ванные. Великолепный ансамбль, не говоря уже о саде и подсобных строениях, бассейне, гараже на два автомобиля… Леу хочет уехать так же, как и приехал, — с чемоданом в руке. Но приехал он разоренным, а уезжает богатым. Адвокат сел, услышав шаги Симоны в соседней комнате.
— А ваш свояк Филипп не почувствует себя как бы немного преданным?.. Он ведь оказался в достаточно сложном положении: зять прежнего хозяина, конечно, не совсем зять… Я просто привык считать Марилену вашей родной сестрой… Знаю, Филипп — просто муж племянницы… Значит, племянник бывшего хозяина… Как к этому отнесется новое руководство? Когда дело переходит в другие руки, обычно старых служащих увольняют… Еще воды, спасибо.
— Вы правы, — ответила Симона. — Он не очень доволен. Я считаю, что он держался довольно независимо, особенно в последнее время. Узнав, что папа хочет продать дело, сначала хотел все бросить. Мне об этом сказала сама Марилена. Но где ему найти такую работу? Марилена его отговорила.
Мэтр Брежон не торопился уйти. Ему нравилось вынюхивать чужие секреты. Это входило в его работу.
— Думаю, — продолжал он, — вашей кузине расставание не по нутру?
Симона задумалась, как бы взвешивая ответ.
— В сущности, — ответила она, — я не очень хорошо знаю Марилену. Думаю, да, ей тяжело. Поэтому мы их и увозим во Францию на три недели. Они уже давно не отдыхали по-настоящему. Знаете, не так-то просто оторвать Марилену от дома. Не видела другой такой замкнутой и домашней женщины.
— Она не похожа на вас, — с улыбкой заметил адвокат.
— Это так, — призналась она. — Я обожаю путешествовать. И надо признать, папа всегда предоставлял мне свободу. Если ему станет лучше, я сразу же постараюсь увезти его развлечься в Канны, в Женеву, куда он захочет… Почему бы и нет? Думаете, это будет невозможно?
— Боюсь, что так. Он сознает, что сдал… очень сдал… Он пребывает в очень плохом настроении. Он никогда не согласится выставить себя на всеобщее обозрение, чтобы все видели, как он еле передвигает ноги, а санитарка ведет его под руки. Думаю, он запрется в квартире и откажется куда-либо выходить. Следите за ним. Он из тех, кто способен сам положить конец своему существованию.
Симона вдруг испугалась.
— Это было бы слишком ужасно, — пробормотала она. — Ведь его брат когда-то… Он вам рассказывал?..
— Как-то раз он мне об этом намекнул… Насколько я понял, его брат покончил с жизнью после банкротства…
