— Прежде мне бы хотелось, — с живым интересом сказала она, — чтобы вы описали мне это авто.
— Завтра я пригоню его сюда и вы все посмотрите сами.
Они обменялись многозначительными взглядами.
— А скажите мне, — решилась наконец миссис Бюнц, — вы, как я полагаю, в этом танце исполняете роль Конька?
— Угадали. Вот это партия, скажу я вам… Работка не из легких…
— Вы, наверное, изучали фольклор?
— Я? Да господь с вами.
— И вы играете?! — выразительно изумилась она.
— Только в этом танце. Лицедей и леди Алиса ведь не отстанут. Да и обидно, если все это у них заглохнет.
— Еще как обидно! Это была бы просто трагедия, скажу я вам! Грех! Я ведь, мистер Бегг, большой знаток и почитатель этого дела. Мне бы столько хотелось у вас спросить… — При этих словах голос миссис Бюнц, несмотря на все ее потуги казаться спокойной, дрогнул от волнения. В глазах ее появился почти безумный блеск, она наклонилась к собеседнику и, стараясь говорить как можно более небрежно, прощебетала: — Скажите мне, вот в момент жертвоприношения, когда Шут умоляет Сыновей пожалеть его… Произносятся какие-то слова, не так ли?
— Ого! — Саймон бросил на нее пристальный взгляд. — А вы и впрямь большой знаток этого дела.
Миссис Бюнц принялась, захлебываясь, объяснять, что все европейские мимические обряды имеют общие корни и что в этом месте танца было бы естественно услышать короткую речь.
— Вообще-то у нас не принято болтать лишнее, — пробормотал он. — И потом, там такая дребедень — ничего стоящего. Детский лепет. Очень вам это нужно?
— Уверяю вас, вы можете не сомневаться в моей осторожности. Так есть там слова или нет?
— Да Лицедей гонит какую-то лажу, а остальные — молчком…
Бедная женщина, в голове которой не прекращалась отчаянная борьба с обрушившимся на нее потоком жаргонных словечек, в мольбе протянула к Беггу свои пухлые ручки.
— Милый, любезный мой продавец машин, — пропела она, не преминув напомнить ему о своих покупательных возможностях, — не будете ли вы столь благородны и щедры, чтобы сообщить мне, что именно он «гонит»?
— Честное слово, миссис Бюнц, я не знаю, — сказал он с искренним сожалением. — Честное слово! Он всегда говорит одно и то же. Бормочет что-то, бормочет — ничего не понять. Думаю, и его парни навряд ли знают. Может, что иностранное или в этом роде.
Лицо миссис Бюнц вполне могло бы сейчас украсить обложку журнала под названием «Крушение надежд».
— Если это иностранный язык, я бы могла перевести… Я владею шестью европейскими языками. Gott in Himmel,[9] мистер Бегг, ну что же это может быть?!
Внимание собеседника вдруг привлекло лежавшее перед ним на столе расписание заездов на предстоящих бегах. Лицо его загорелось, и он ткнул в газету пальцем.
— Взгляните! — воскликнул он. — Вот так номер! Нет, вы только посмотрите!
— Не вижу без очков…
— В четверг в час тридцать состоится забег, — вслух зачитал Бегг, — «Тевтонский Танцор на Субсидии Большой Тевтоподмены!» Ну дают!
— Не понимаю…
— Ну, лошадь, — объяснил Саймон, — беговая лошадь. Просто такое совпадение. Или, может, знак?
— Знак? — переспросила она, уловив знакомое слово.
— Да, и кажется, для меня совсем неплохой. Ведь вы из тевтонцев, миссис Бюнц?
— Да, — терпеливо кивнула она. — Тевтонка.
— А мы с вами как раз говорили о танцорах, так? И еще я предложил вам поменять ваш автомобиль на другой. А если вы согласитесь, то я буду в некотором роде субсидирован — ведь так? Это же колоссально!
Миссис Бюнц порылась в карманах и извлекла очки.
— Ага, я поняла. Вы собираетесь поставить на эту лошадь?
— В точку попали!
— «Тевтонский Танцор на Субсидии Большой Тевтоподмены!» — медленно прочитала она, круглое лицо ее вытянулось. — Вы правы, мистер Бегг, все это более чем странно. Очень возможно, что ваше предположение не лишено смысла, и это действительно какой-то знак.
2
Посетив церковь в последнее воскресенье перед средой Скрещенных Мечей, Камилла отправилась к деду в Кузнецову Рощу. Пробираясь по сугробам, она сначала подбадривала себя песней, пока не охрипла, а потом весело насвистывала — до тех пор, пока от мороза у нее не потрескались губы. Всю неделю, не пропустив ни одного дня, она усердно трудилась над ролью, которую ей предстояло сыграть в показательном спектакле в конце следующего семестра. В церкви, как и рассчитывала, девушка встретила Ральфа. Они улыбнулись друг другу, и после этого органист — он же деревенский почтальон — показался Камилле потомком Орфея и Святой Цецилии: до того чистые, прямо-таки небесные звуки он ухитрялся извлекать из своих дудок. Ральф сдержал обещание и не подходил к ней слишком близко, но из церкви она уходила в спешке, так как боялась, что если он успеет выйти до нее, то обязательно дождется и перехватит. Этого никак нельзя было допустить — ведь она еще так и не разобралась в своих намерениях.
Выглянуло солнце. По пути ей попались пара снегирей, стайка воробьев и сорока. Где-то в глубине леса раздался выстрел. Над рощей мисс Кэмпион заметила струйку дыма, по которой можно было отыскать кузницу даже по воскресеньям.
Дед и двое неженатых дядей, наверное, как раз вернулись из йоуфордской церкви.
В одном месте от основной дороги отделялась узкая тропинка, по которой можно было срезать путь через лес. Камилла решила ею воспользоваться, но не успела пройти и нескольких шагов, как услышала где-то совсем рядом глухие рыдания. И тем было ужаснее их слышать, что плакал не ребенок, а взрослый человек, мужчина.
Он даже не пытался сдерживаться — стоны и всхлипывания так и вырывались из его горла. Камилла почти сразу догадалась, кто это был, и, поколебавшись немного, пошла на звук. Обогнув небольшой ельник, она увидела своего дядю — Эрнеста Андерсена. Он плакал над трупом дворняги.
Собака лежала перед ним, накрытая холстиной, и только с одной стороны торчал ее облезлый безжизненный хвост.
Эрни сидел на корточках, и его большие руки безвольно свисали между колен. По грязному лицу были размазаны слезы. Заметив Камиллу, он, как ребенок, завыл еще громче.
— Боже мой, Эрни! — воскликнула Камилла. — Что с твоей бедной псиной!
Он бросился что-то сбивчиво ей рассказывать, но говорил на таком невообразимом диалекте, что разобрать было почти невозможно — приходилось только догадываться, о чем идет речь. Он злился на своего отца. Кажется, всю неделю отец только, и знал, что твердил ему о его собаке — мол, она больная и ее нужно пристрелить. Эрни даже слушать его не хотел и целыми днями болтался по морозу вместе с несчастной животиной, чтобы не оставлять ее одну. Но сегодня утром собака каким-то образом ускользнула от него и побежала к кузнице. Там-то ее нашел Лицедей и тут же пристрелил. Эрни услышал выстрел. Камилла живо представила, как он бросился на звук, с диким воем продираясь через кусты. Навстречу ему вышел отец с ружьем и велел снести тушку в лес и схоронить. После этих слов рассказ Эрни стал совсем бессвязным. Камилла могла лишь догадываться о том, что произошло потом. Очевидно, Крис встал на сторону отца, сказав, что собака действительно была совсем уже плоха, и на самом деле Лицедей только избавил ее от лишних мучений. Эрни, вне себя от горя и злости, унес тело своей любимицы в лес.
— Вот ей-богу, — теперь уже более связно говорил Эрни, вытирая рукавами лицо. — ей-богу, я поквитаюсь с ним за это. Злыдень он, убивец, гад ползучий, а не человек вовсе. Так и давит меня, ровно муху, на каждом шагу — убивец проклятый. Грешен, да еще и гордится этим. Будет ему кара, доктор не зря говорит…
— Господи, да что ты такое несешь? — вскричала Камилла.
— Из меня и Лицедей лучше, чем из него. Уж куда лучше. Ноги у меня резвее, да и вывожу покрасивше него. А доктор говорит, он все равно не жилец. Сам себя изведет — помоги ему господи.
— Эрни! Успокойся! Ты сам не знаешь, что говоришь. Ну зачем тебе эта роль? Шута ведь должен играть старик. А ты — Сын.
Эрни вытянул руку. Покрасневшими от мороза пальцами он осторожно приподнял собачий хвост.
— А если я хочу, — он прищурился на Камиллу, — если я хочу умереть, а потом опять воскреснуть?
«Ну это уже просто лажа!» — подумала Камилла, а вслух сказала:
— Это же просто спектакль. Старинный танцевальный обряд. Вроде того как мы украшаем дом омеловыми ветками или едим сливовый пудинг… Ничего другого, Эрни. Взаправду ведь никто не умирает.
Эрни сдернул с трупа собаки мешок. Камилла с визгом отшатнулась и бросилась прочь.
— А это, по-твоему, что? — выкрикнул Эрни. — Или она тоже — не взаправду?
— Похорони ее! — сорвалась на визг Камилла. — Похорони скорей и постарайся забыть. Какой ужас!
Девушка почувствовала, что больше не может здесь оставаться.
