Четыре женщины шли по саду — медленно, потому что Мэри не могла идти быстро. Гарриет размышляла на ходу: «Это ошибка… Большая ошибка. Не надо было приезжать. Мэри славная, всегда была славной, и она так рада меня видеть, но нам совсем не о чем говорить. И мне теперь придется навсегда запомнить ее такой — с измученным лицом, со взглядом человека, признавшего свое поражение. И она запомнит меня такой, какой увидела сегодня, — ожесточенной. Она сказала: „Видно, что ты преуспела в жизни“. Я знаю, что это значит».
Хорошо, что Бетти Армстронг и Дороти Коллинз взяли беседу на себя. Одна из них разводит собак, у другой — книжный магазин в Манчестере. Они явно не теряли связи все эти годы, поскольку обсуждают дела, а не людей, у них много общих интересов. Мэри Стоукс (теперь Мэри Этвуд) будто бы отгорожена от этих женщин болезнью, замужеством и — что толку притворяться — каким-то умственным застоем, который не имеет отношения ни к болезни, ни к замужеству. «Наверное, — подумала Гарриет, — у нее такой сорт ума, рано расцветает и быстро вянет. И вот она, моя старинная подруга, расспрашивает меня с вымученной, предупредительной вежливостью о моих книгах. А я с такой же вымученной, предупредительной вежливостью расспрашиваю ее о детях. Нам не нужно было встречаться. Это ужасно».
Дороти Коллинз оборвала поток ее мыслей, спросив что-то о контрактах с издателями, и ответа хватило как раз на остаток пути к Старому двору. Энергичная фигура устремилась к ним по дорожке и остановилась с радостным восклицанием: «Да это же мисс Вэйн! Как приятно, мы так давно вас не видели». Гарриет с благодарностью последовала за деканом — она была искренне привязана к этой женщине, которая писала ей добрые, веселые письма в те дни, когда веселая доброта была для Гарриет дороже всего на свете. Три однокурсницы дисциплинированно продолжили путь — они уже успели засвидетельствовать свое почтение декану.
— Как чудесно, что вы смогли приехать!
— Правда, смелый поступок? — сказала Гарриет.
— Глупости! — решительно заявила мисс Мартин. Она склонила голову набок и окинула Гарриет проницательным птичьим взглядом. — Даже не думайте! Никто вам слова дурного не скажет — не такие уж мы сушеные мумии. В конце концов, считается только работа, которую делаешь, верно? Кстати, ректор мечтает вас повидать. Она в восторге от «Песков преступления». Надо бы поймать ее, пока не прибыл вице-канцлер. Как вам показалась Стоукс? То есть Этвуд, никогда не могу запомнить все эти замужние фамилии.
— Просто ужас, — призналась Гарриет. — Я вообще-то приехала сюда, чтобы с ней повидаться. Но, боюсь, это была не лучшая идея.
— А! — сказала мисс Мартин. — Она перестала расти. Я помню, вы дружили, но мне-то всегда казалось, что у нее голова как у птенца: выглядит большой, а толку мало. Но конечно, я надеюсь, что операция пройдет успешно. Такой ветер, не могу управиться со своей шапочкой. А ваша сидит отлично, как вам это удается? И, я вижу, на нас обеих подобающий сабфуск.[27] Видели Триммер в этом ужасном канареечном абажуре?
— А, так это Триммер. Как она поживает?
— Ох, она увлеклась всяким духовным целительством. Сила, свет, любовь и тому подобное. Ага, вот и ректор.
Колледжу Шрусбери везло с ректорами. В первые годы им руководила женщина с положением в обществе; в трудное время борьбы за ученые степени его возглавил гений дипломатии; теперь же, когда колледж стал частью университета, его позиции укрепляла сильная личность. Доктор Маргарет Баринг с достоинством носила свои цвета — серый и алый.[28] Она великолепно задавала тон на всех публичных мероприятиях и умела тактично исцелять уязвленное самолюбие непримиримых и враждебных донов-мужчин. Она любезно приветствовала Гарриет и спросила, что та думает о новом библиотечном крыле, которое вот-вот будет завершено в северной части Старого двора. Гарриет послушно повосторгалась видимой частью здания, сказала, что библиотека, несомненно, украсит колледж, спросила, когда работы будут окончены.
— К Пасхе, надеюсь. Может быть, мы увидим вас на открытии?
Гарриет вежливо ответила, что будет с нетерпением ждать этого дня, и, заметив вдалеке развевающиеся полы мантии вице-канцлера, тактично удалилась, чтобы присоединиться к группе выпускников.
Мантии, мантии, мантии. Иногда трудно узнать человека, которого не видел десять лет. Вон там, в голубом капюшоне с «кроличьей шкуркой», кажется, Сильвия Дрейк — значит, она получила наконец степень бакалавра литературы. Степень мисс Дрейк была в колледже притчей во языцех, так долго она трудилась над своей диссертацией, бесконечно приходя в отчаяние и переписывая все от начала до конца. Наверное, она не помнит Гарриет, которая училась несколькими курсами младше, но Гарриет помнит ее отлично — она вечно врывалась в студенческую гостиную, щебеча о средневековых Судах любви.[29] Господи! Вон та ужасная женщина — Мюриэл Кэмпшотт, и она направляется прямо к Гарриет с явным намерением возобновить знакомство. Кэмпшотт всегда глупо улыбалась. Она и сейчас глупо улыбается. И одета во что-то ужасающе зеленое. Сейчас скажет: «Как вы придумываете свои сюжеты?» Именно это она и сказала, черт ее побери. А тут еще подошла Вера Моллисон. Она спросила:
— Вы сейчас что-нибудь пишете?
— Да, конечно, — ответила Гарриет. — А вы все еще преподаете?
— Да, все там же, — ответила мисс Молиссон. — Боюсь, мои достижения очень малы в сравнении с вашими.
Поскольку в ответ на это можно было только отмахнуться со скромным смешком, Гарриет так и сделала. В толпе началось движение, все стали стягиваться к Новому двору и выстраиваться вдоль бордюра позади цветочных клумб: здесь должна была состояться торжественная церемония открытия новых часов. Официальный голос просил гостей освободить проход для процессии. Гарриет использовала это как предлог, чтобы отвязаться от Веры Моллисон и пристроиться позади группы женщин, чьи лица были ей незнакомы. На другой стороне двора она видела Мэри Этвуд и других однокурсниц. Они махали ей. Она помахала в ответ. Нет, она не пойдет к ним через газон. Она останется здесь, незаметная песчинка в праздничной толпе.
Часы, словно предчувствуя скорое появление на публике, мелодично зазвонили из-под своей драпировки и пробили три. Шаги зашуршали по гравию. В арке появилась процессия — «змейка» из немолодых людей, идущих парами. Они были одеты с неуместной пышностью, оставшейся от былой, более возвышенной эпохи, и шагали с тем небрежным достоинством, которое так характерно для университетских церемоний в Англии. Они пересекли двор, выстроились на бордюре перед часами, доны-мужчины сняли свои тюдоровские береты и академические шапочки в знак уважения к вице-канцлеру, лица женщин-донов приняли выражение молитвенной серьезности. Вице-канцлер начал свою речь тонким, негромким голосом. Он сказал несколько слов об истории колледжа, галантно упомянул достижения, которые нельзя приписать лишь течению времени, отпустил сухую замысловатую шуточку об относительности и снабдил ее латинской цитатой, отметил щедрость жертвователя и незабываемые заслуги покойного члена совета, в чью память установлены часы. Он объявил, что счастлив снять покров с этих прекрасных часов, которые так удачно дополнят красоту двора — двора, добавил он, который хоть и построен совсем недавно, занимает тем не менее достойное место среди древних благородных зданий, что составляют гордость нашего университета. Именем канцлера и Оксфордского университета… Его рука потянулась к шнуру, на лице декана отразилось волнение, разрешившееся широкой улыбкой, когда драпировка упала без каких-либо досадных накладок и катастроф, несколько активных выпускников зааплодировали первыми. Ректор в короткой изысканной речи поблагодарила вице-канцлера за присутствие на церемонии и добрые слова в адрес колледжа. Золотая стрелка на циферблате сдвинулась, и гармоничный перезвон возвестил четверть часа. По толпе пронесся вздох удовлетворения, процессия пустилась в обратный путь и скрылась в арке, церемония счастливо завершилась.
Гарриет, двинувшись за остальными, к своему ужасу, обнаружила, что Вера Моллисон снова протиснулась к ней и тараторит без умолку: по ее мнению, все авторы детективов должны питать живейший интерес к часам, поскольку многие алиби построены на часах и сигналах времени. В их школе однажды произошел любопытный случай, который, как ей кажется, мог бы стать чудесным сюжетом для детективного рассказа, попади он в руки к настоящему писателю. Она как раз мечтала увидеть Гарриет и рассказать ей все по порядку. Решительно утвердившись на газоне Старого двора в значительном отдалении от столов с закусками, она принялась излагать «любопытный случай», который требовал пространных предваряющих разъяснений. Увидев женщину-скаута,[30] разносившую чай, Гарриет взяла с подноса чашку и тут же пожалела об этом — чашка лишала ее свободы маневра и, казалось, приковывала к мисс Моллисон на веки вечные. И тут она ощутила прилив благодарности — в поле зрения показалась Фиби Такер. Умница Фиби, ничуть не изменилась. Гарриет торопливо извинилась перед мисс Моллисон, попросила ее закончить рассказ о часах как-нибудь в другой раз, протиснулась через толпу мантий и сказала:
