— В правой кисти? — спросил Холмс.
— А, вы видели, как я потираю ее, когда она меня беспокоит.
— Похоже, вы уже уяснили мои методы, — заметил Холмс с притворным огорчением.
Я наклонился к Трейлу, чтобы осмотреть его руку.
— Тут есть след, похожий на ожог пламенем или, возможно, кислотой.
— Это была красная пиявка, доктор. Вы, конечно, слышали о такой. Она, наверное, заползла мне на руку из травы и вцепилась своими клыками — или что там у этих отвратительных тварей, — короче, присосалась.
— Мне ничего не известно ни о какой такой пиявке, — возразил я.
— Вероятно, подобные материи вне компетенции врача общей практики, — сказал Трейл с легким упреком.
Он вынул из бумажника свернутый листок и протянул его мне. Это была газетная вырезка. Я прочитал вслух:
Сегодня выпущено предупреждение жителям Лондона. Особи Sanguisuga rufa, очень ядовитой красной пиявки формоза, были замечены в некоторых парковых зонах Северного Лондона. Предполагают, что пиявки сбежали из частного собрания какого-нибудь натуралиста-исследователя. Представитель Королевского Зоологического общества заявил, что контакта с красной пиявкой следует избегать, поскольку при ее укусе в кровь человека попадают токсины длительного действия, вызывающие расстройство сознания, бред и даже безумие. Пиявка имеет в длину три-четыре дюйма и хорошо заметна благодаря своей темно-красной окраске.
— Невероятно поучительно, — сказал Холмс мечтательно.
Трейл продолжил:
— Я оцепенел от ужаса. Когда мерзкая пиявка вцепилась мне в руку, меня пронзила такая резкая жгучая боль, что я боялся пошевелиться. По счастливой случайности мимо проходил врач, который опознал гадкую тварь! Он отодрал ее от меня, защитив свою руку перчаткой, и выбросил в стороне в подлесок. А затем этот врач, доктор Джеймс, не мешкая достал из черного врачебного саквояжа хирургические инструменты, разложил их прямо на траве Хэмпстед-Хит и, сделав надрез, извлек остатки отвратительной пиявки из моей руки, в то время как я отводил взгляд, изо всех сил стараясь не закричать. «Вам повезло, молодой человек, — сказал он, — что мне попалось на глаза сообщение, где были описаны эти пиявки. — И вручил мне газетную вырезку — ту, что вы держите. — Последствия могли быть ужасными, — добавил он. — Хвала Провидению — видимо, это действительно не пустые слова!» Я бы щедро отблагодарил доктора Джеймса, но, несмотря на мою настойчивость, он согласился взять в оплату только гинею. Хотя доктор тщательно обработал ранку, заживала она очень медленно и болезненно. Теперь вы знаете, почему я боюсь безумия. Умом я понимаю, что нет поводов для беспокойства, но вот тело меня подводит, и каждый раз, когда я пытаюсь поступить вопреки желанию сестры, мерзкая тварь вновь и вновь терзает мне руку, обжигая будто огнем. Да и дух, которого Селина вызвала во время спиритического сеанса, все-таки оказался реальным.
— Несомненно, — сказал Холмс, с удовлетворением поглядывая на молодого человека из-под полуприкрытых век. — Ваш случай, мистер Трейл, представляется мне чрезвычайно интересным, к тому же тут есть весьма необычные особенности. Вы узнали бы доктора Джеймса, если бы встретили его вновь?
— Конечно, у него очень приметная внешность — сразу бросаются в глаза большая черная борода и затененные стекла очков.
Это, казалось, развеселило Холмса.
— Превосходно! И все же вы теперь консультируетесь с почтенным, но незнакомым доктором Ватсоном, а не со знакомым и хорошо осведомленным доктором Джеймсом.
— Признаюсь, тогда я был в ужасном состоянии и сильно перевозбужден и, наверное, ослышался, когда доктор Джеймс назвал мне свой адрес. Я искал его, но дома с таким номером на указанной улице в Хэмпстеде не оказалось.
— Час от часу не легче! Что ж, пора вызывать кэб, Ватсон! Мы еще успеем добраться до злополучного пруда в Хайгейте, пока не стемнело.
— Но зачем? — воскликнул я. — Ведь прошло полгода, за это время мерзкая тварь либо уползла, либо давно сдохла.
— Что ж, в таком случае мы развлечься, ловя tittlebats, как мистер Пиквик именует колюшку. Правильное название красной пиявки крайне важно для нас, разве не так?
Всю дорогу, пока мы ехали в четырехколесном экипаже, я силился найти во всем этом хоть какой-то смысл, тогда как Холмс говорил только о музыке.
* * *
В такой холодный пасмурный день, уже клонившийся к закату, в Хэмпстед-Хит было безлюдно. Моросил мелкий колючий дождь. А мы втроем тащились по мокрой траве в угоду дурацкой прихоти Холмса.
— Я прошу вас напрячь память, мистер Трейл, — сказал Холмс, когда пруды уже были в поле нашего зрения. — Вы должны мысленно вернуться в тот весенний день. Постарайтесь вспомнить, где вы сидели, деревья, которые вы видели, собаку, плескавшуюся в воде. Нам нужно знать точное место в пределах нескольких футов.
Трейл бродил вокруг, всем своим видом выражая сомнение в успехе поисков.
— Сейчас другое время года, и все выглядит совсем не так, как тогда, весной, — бормотал он. — Может быть, где-то здесь.
— Присядьте на корточки, чтобы получить такую же перспективу, как в тот раз, когда вы сидели на траве, — предложил Холмс.
После нескольких неохотных приседаний наш клиент пришел к выводу, что мы, как подсказывает его память, максимально приблизились к нужному месту, и большего ему из ее закромов извлечь не удастся.
— В таком случае нашей целью станут кусты боярышника — последнее известное пристанище пиявки, — возвестил Холмс, оглядывая окрестности. — Обратите внимание, Ватсон, здесь, в нескольких ярдах от протоптанной дорожки, остались следы пикника. Добрый самаритянин доктор Джеймс, вероятно, был весьма зорким, если сумел разглядеть и распознать пиявку на таком расстоянии.
— Он мог идти и ближе, не по дорожке, а по траве, — возразил я.
— И опять вы льете холодную воду скептицизма на мои оригинальные выводы! — бодро откликнулся Холмс.
Разговаривая, он продолжал методично осматривать кусты боярышника, приподнимая и опуская тростью мокрые листья. Казалось, холод и дождь были ему нипочем, хотя сильный восточный ветер вконец испортил и без того не самую лучшую погоду. Прошло каких-то несчастных четверть часа, а казалось, что целая вечность. И вдруг…
— Безнадежная затея сработала, Ватсон, иду в атаку! — закричал мой друг и устремился к ближайшему кусту. Из одного кармана макинтоша он достал стальные щипцы, из другого — большую коробочку из-под пилюль. Что-то красное мелькнуло между концами щипцов и тут же было препровождено в коробочку. Трейл вскрикнул и отпрянул в сторону с выражением отвращения на лице.
— Еще одна из этих мерзких тварей?
— Я предполагаю, что та же самая, — пробормотал Холмс. И больше не произнес ни слова, пока мы не обосновались в ближайшем пабе, где смогли закурить и согреться дымящимся тодди из шотландского виски. — Вряд ли вам это понравится, мистер Трейл, — сказал он тогда, — но остался еще один, последний тест. Недавно я начал экспериментировать с новым прибором, и хотя мне не до конца ясны его возможности в научных открытиях…
* * *
Поздней ночью в нашей квартире на Бейкер-стрит прерывисто мерцали калильные сетки, пахло озоном, к которому примешивался какой-то еще более знакомый химический запах. Холмс с энтузиазмом соединял в единую цепь электрические батареи, как некогда Никола Тесла на другом континенте, в Америке, предрекавший на заре столетия, что электричество будет поступать в дома, подобно газу, по трубам. Я улыбнулся его рвению.
Наконец приготовления были закончены.
— Ни в коем случае нельзя прикасаться к оборудованию, — предупредил Холмс. — Напряжение тока в катодно-лучевой трубке очень высокое. Узнаёте устройство, Ватсон? Вакуумный стакан, вольфрамовый электрод? Нечто подобное уже используют в Соединенных Штатах в связи с вашей специальностью.
Мешанина стеклянной посуды, тянущихся проводов и непонятного излучения от трубки создавала эффект абсолютно мне незнакомый, скорее это было похоже на сцену из нового научного романа Герберта Уэллса. Трейл осторожно положил правую руку, куда указал Холмс.
— Я видел нечто подобное прежде, — заметил Трейл, поразмыслив. — Брат старого Уилфрида Джармена балуется электрическими экспериментами. Как-то он демонстрировал Селине модель динамо-машины, изрядно ее этим утомив.
— Заживляющие лучи? — спросил я. — Мы говорили о них вчера, когда рассуждали о месмеризме и гипнозе, который, насколько я помню, был всего лишь уловкой шарлатана, пытающегося лечить с помощью, как он это называл, животного магнетизма. Неужели научный прогресс в области электричества наконец сделал заживляющие лучи реальностью?
— Не совсем, Ватсон. Аппарат доктора Рентгена не излечивает, но освещает путь целителю. Осмелюсь предположить, что через много лет это изобретение будут помнить как самое великое научное открытие нынешнего десятилетия.
