– В последний раз я видел его, когда он ругался с Сэнди и получил от него по первое число.
– Да, эти двое здорово ненавидят друг друга, – сказал я.
– Знаете, почему?
– Понятия не имею. А вы знаете?
– Нет, – сказал журналист. Он улыбнулся мне на прощание и пошел на ипподром звонить по телефону.
Подъехали две кареты скорой помощи подобрать раненых шоферов. В кузов каждой машины сел полисмен, другой уселся рядом с водителем. Со всем этим грузом машины медленно потащились по дороге к главным воротам.
Оставшихся шоферов трясло от озноба – жар битвы остыл, и сырой февральский ветер стал пробирать их. У них одеревенели суставы, они были в синяках и кровоподтеках, но нисколько не раскаивались в том, что произошло. Человек из одной группы вышел вперед, скорчил рожу другой группе и оскорбительно плюнул в ее направлении. Его рубашка была в лохмотьях, а лицо распухло от синяков. Его бицепсы сделали бы честь кузнецу. Его шелковистые темные волосы падали челкой на лоб. По виду это был опасный человек. Когда полицейский взял его за руку, чтобы отвести обратно к его группе, он резко обернулся и зарычал. К ним стали придвигаться еще двое полицейских, и темноволосый неохотно подчинился.
Я решил уже махнуть рукой на Джо, когда он вдруг вышел из ворот и окликнул меня, даже не подумав извиниться за опоздание. Но не я один заметил его появление.
Высокий загорелый мистер Тюдор шагнул в нашу сторону.
– Нантвич, будьте добры, подбросьте меня в Брайтон, – сказал он уверенно. – Как видите, такси на приколе, а у меня через двадцать минут важное свидание.
Джо рассеянно посмотрел на шоферов.
– Что случилось? – спросил он.
– Не все ли равно! – нетерпеливо сказал Тюдор. – Где ваша машина?
Джо бессмысленно посмотрел на меня. Казалось, его мозг работал на малых оборотах. Он сказал:
– Э... моя машина... она не здесь, сэр. Меня самого обещали подвезти.
– Вы? – обернулся ко мне Тюдор. Я кивнул. Джо, с характерной для него небрежностью, не представил нас друг другу.
– Я буду вам обязан, если вы подвезете меня в Брайтон, – быстро сказал Тюдор. – Я уплачу вам, как за такси.
Он был очень напорист и в большой спешке. Было бы трудно отказать ему в услуге, которая мне ничего не стоила, а ему была так важна.
– Я отвезу вас даром, – сказал я, – но вам придется потесниться: машина у меня двухместная.
– Если она мала для троих, Нантвич останется здесь, а вы потом заедете за ним, – сказал Тюдор решительно. Джо не выказал удивления, но я подумал, что мистер Тюдор чересчур уж привык не считаться ни с чьими удобствами, кроме собственных.
Мы обогнули группу избитых шоферов и направились к моему «лотосу». Тюдор уселся. Он был такой большой, что не было никакой надежды, что Джо тоже втиснется в машину.
– Я вернусь за тобой, Джо, – сказал я, подавляя свое раздражение. – Подожди меня на шоссе.
Я сел в машину, медленно отъехал от стоянки по дороге к ипподрому и повернул на Брайтон. Моему «лотосу» было слишком тесно при таком движении на дороге, он не мог показать всю мощь своего рокочущего мотора фирмы «Клаймакс». Я ехал со скоростью сорок миль и мог спокойно подумать о моем удивительном пассажире.
Глянув вниз, переключая скорости, я случайно увидел его руку, лежащую на колене. Пальцы были широко расставлены и напряжены. И вдруг я вспомнил, где я его видел. Я узнал именно его руку, Загорелую, с синеватым отливом под ногтями.
Он стоял тогда в баре в Сандауне спиной ко мне, и его рука лежала на прилавке рядом со стаканом. Он разговаривал с Биллом, а я стоял позади него, не желая прерывать их разговор. Потом Тюдор осушил свой стакан и ушел.
Теперь я поглядел ему в лицо. – Как жалко Билла, – сказал я.
Коричневая рука слегка дернулась на колене. Он повернул голову и стал смотреть на меня.
– Да, конечно, жалко, – медленно сказал он. – Я надеялся, что он будет скакать на моей лошади в Челтенхэме.
– А вы большой любитель лошадей? – спросил я.
– Да, конечно.
– Я был как раз позади него, когда он упал, – сказал я и, подчиняясь какому-то импульсу, добавил:
– Слишком много вопросов возникает по этому поводу.
Я почувствовал, как огромное тело Тюдора напряглось рядом со мной. Я знал, что он все еще смотрит на меня, его присутствие давило почти физически.
– Да, наверно, – сказал он.
Он явно хотел еще что-то добавить, но передумал и посмотрел на свои часы.
– Подвезите меня, пожалуйста, к отелю «Плаза». У меня там деловая встреча, – сказал он.
– А где это? – спросил я.
– Тут недалеко. Я покажу вам. – Своим тоном он низводил меня до роли его шофера.
Мы проехали несколько миль в молчании. Мой пассажир был, по-видимому, погружен в размышления. Когда мы подъехали к Брайтону, он показал мне дорогу к отелю.
– Спасибо, – сказал он холодно, неуклюже вытаскивая грузное тело из моего приземистого автомобиля. Всем своим видом он давал понять, что принимает солидную услугу, оказанную ему совершенно посторонним человеком, как нечто должное. Он сделал уже два шага в сторону от машины, как вдруг обернулся и спросил:
– Ваше имя?
– Аллан Йорк, – сказал я. – Всего доброго. – Я отъехал, не дожидаясь ответа. Я тоже умел быть резким. В зеркале я видел, что он стоит на мостовой, глядя мне вслед.
Я возвратился на ипподром.
Джо ждал меня на скамейке у дороги. Он с трудом открыл дверцу машины и плюхнулся на сиденье, что-то бормоча. Когда он повернулся ко мне, я обнаружил, что Джо Нантвич пьян.
Почти совсем стемнело, и я зажег фары. Я подумал, что существуют более приятные занятия, чем везти по извилистым дорогам в Доркинг Джо, который дышал на меня перегаром. Я вздохнул и включил скорость.
Джо чувствовал себя глубоко обиженным. Это было обычное дело. Джо был убежден, что во всем, что с ним случалось плохого, был всегда виноват кто-то другой. Хотя ему едва исполнилось двадцать лет, он был хроническим ворчуном. Трудно сказать, что было хуже – его нытье или его хвастовство, и, если жокеи относились к нему с Терпимостью, это свидетельствовало об их добродушии. Многое прощалось Джо за его несомненные жокейские достоинства, но он плохо использовал их, хотя бы уж тем, что «придерживал» лошадей, а сейчас, напившись средь бела дня, он мог вообще потерять место.
– Я бы выиграл эту скачку, – ныл он.
– Дурак ты, Джо, – ответил я.
– Нет, честное слово, Аллан, я должен был выиграть эту скачку. Я его точно поставил на место. Я перегнал всех, они у меня все были сделаны, как надо! – Он изобразил руками пилящее движение.
– Дурак ты – напиваешься во время скачек, – сказал я.
– Чего? – Он не мог сосредоточиться.
– Пьешь, – сказал я, – ты чересчур много выпил.
– Нет, нет, нет, нет... – Слова так и посыпались из него, словно, начав говорить, он уже не мог остановиться.
– Ни один владелец не доверит тебе лошадь, если увидит, что ты пьешь, – сказал я, хотя чувствовал, что, в конце концов, это не мое дело.
– Пьяный или трезвый, я могу выиграть любую скачку.
– Мало кто из владельцев лошадей поверит этому.
– Все знают, что я первоклассный жокей.
– Так оно и есть, пока не напьешься.
– Я могу пить и скакать, могу скакать и пить. – Он рыгнул.
Я промолчал. В чем нуждался Джо, так это в твердой руке, которая взялась бы за него лет десять назад. Сейчас было ясно, что он стоит на пути к полной гибели и не станет благодарить того, кто попробует свернуть его с этого пути.
Он начал ныть снова:
– Этот сволочной Мэйсон...
Я ничего не отвечал. Он попробовал еще раз:
– Этот сволочной Сэнди, он меня опрокинул. С места мне не сойти, он опрокинул меня через эти сволочные перила. Мне бы выиграть эту скачку – все равно что раз плюнуть, он это знал и опрокинул меня через эти сволочные перила.
– Не валяй дурака, Джо.
– Но ты же не скажешь, что я не мог выиграть эту скачку, – сказал Джо вызывающе.
– Ты же упал по крайней мере за милю от финиша, – ответил я.
– Я не упал. Я же говорю тебе. Этот сволочной Сэнди Мэйсон перебросил меня через канат.
– Каким образом? – спросил я лениво, внимательно глядя на дорогу.
– Он прижал меня к нему. Я закричал, чтобы он пропустил меня. И знаешь, что он сделал? Знаешь? Он засмеялся. Засмеялся, как сволочь. Потом он опрокинул меня. Он уперся в меня коленом, толкнул, и я перелетел через канат. – Его ноющий голос оборвался уже настоящим рыданием.
Я взглянул на него. Две слезы катились по его круглым щекам. Они блеснули в свете щитка управления и упали, словно крошечные искорки, на его меховой воротник.
– Сэнди не стал бы этого делать, – мягко сказал я.
– Еще как стал бы! Он говорил, что рассчитается со мной. Говорил, что я пожалею! Но я ничего не мог сделать, Аллан, я ничего не мог сделать! – Еще две слезы скатились по его щекам.
