Старбеев, конечно, мог продолжить разговор, но был уверен, что в потоке общих рассуждений, возможно справедливых и верных, потонет главное: кто станет к станкам. Если раньше Старбеев искал общую формулу решения, обдумывал собирательный образ будущего рабочего, то теперь грянуло время назвать имя этого человека. Таким стал для него Юрий Мягков. Он ждал его ответа.
Березняк теребил отвисшую пуговицу пиджака. Пасмурное лицо выдавало его смятение.
— Догадываюсь… С Лоскутовым схватился. Было? — в упор спросил Старбеев.
— Ты бы раньше поинтересовался. Теперь что говорить.
— Так… Значит, было. Хочешь отвести душу — говори… Только смысла не вижу. Одна нервотрепка. Когда совершим первый шаг, тогда займемся воспоминаниями. И не требуй от меня жалости. Я уважаю чувство сострадания. Это совсем другое, прекрасная черта души… Твоя телеграмма — реальный признак слабости. Об этом подумай.
Березняк молчал.
— Обиделся?
— Ведь договорились не продолжать, — подчеркнуто заметил Березняк.
— Ну и хорошо… Приготовь, пожалуйста, схему установки агрегатов. И все технические расчеты. Будем подсобку сносить.
Березняк молча поднялся со стула и, забыв про свою папку, вышел из конторки.
Старбеев уставился на папку Березняка, задумался. Все-таки Лоскутов дожимает его. «Зачем? Ведь не было личной вины Березняка. Я его сдерживал. Хотелось поменьше ошибок… Простое русское: семь раз отмерь — один отрежь, лучше не скажешь, самый веский аргумент в этом деле. Боюсь одного… Вдруг Березняк оказался в обойме легковерных служак. Такой слом не на неделю, не на месяц. Это станет привычкой, стилем. И тогда прощай Березняк, восторжествует «чего изволите?». Да и сам держись, не выпускай пары без надобности…»
В конторку вошел курчавый парень с чуть вздернутым носом. На нем была голубая спортивная куртка, застегнутая на молнию до горла.
— Здравствуйте, Павел Петрович! Я — Латышев Вадим.
— Латышев?
— Да, — не без гордости сказал Вадим.
— Сын Петра Николаевича?
— Он самый.
— Садись. Я тебя пионером знал, — сказал Старбеев. И, вглядываясь в него, стал обнаруживать сходство с отцом. — Ишь какой вымахал…
— Меня отец прислал. На переговоры.
— Переговоры?
— У вас в цехе устанавливают станки с числовым программным управлением.
— Собираемся. А ты где работаешь?
— После ПТУ направили на приборостроительный… Строгальщик. Третий разряд. Но еще в ПТУ увлекался литературой о новых станках. Дома полная папка вырезок, брошюр… Но как сказывают: судьба-индейка. У нас таких станков нет. Отец говорит: «Тебе в самую пору подружиться с «зубром». Лови случай». Вот и пришел.
— Поблагодари отца.
— Рановато. Я пока в конторке вашей сижу.
— Дотошный… С характером.
— Не в лесу рос.
— Вижу. А может, ты, как бабочка, на огонек летишь… Как бы крылышки не обжечь.
— Прощупываете?
— Ты ж не безработный. Я о твоем будущем думать обязан. А то получится по присловью: гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Ты не обижайся, Вадим. Дело интересное, перспективное. Завтрашний день.
— Разве будущее с неба валится? Его добывать надо… — Он задумался и потом радостно добавил: — Юрий Алексеевич Гагарин ведь сказал: «Поехали!» И вот — будущее. Здесь, конечно, совсем другое. Но тоже можно первому сказать: «Начали!..»
— Ты не хвастай. У отца учись. Он сделает, а потом говорит.
— Так я ж себя продвинуть должен… Буду молчать, как тюлень, вы меня побоку.
— С тобой, Вадим, не соскучишься.
— Я люблю, когда весело… Как поступить намерены? Мне своих предупредить надо.
— А вдруг свои не отпустят?
— У меня особое право.
— Особое?
— Я ж в династию иду.
— Ну молодец! — не удержался Старбеев, от души похвалил: — Записываю тебя вторым. Первая строчка пока пустая. Но, видно, на этой неделе впишем фамилию. Есть хороший человек. Пока насчет оврагов размышляет…
— Значит, все будет зависеть от первой строчки?
— Будет. Но думаю, сладите. Пиши заявление.
— Вам или в свою контору?
— В свою.
— Спасибо, Павел Петрович. Может, я что не так сказал? Так вы забудьте. И отцу — молчок.
— Шагай, династия…
За столиком в большом зале заводской столовой сидел Старбеев, помешивая ложечкой остывший чай. Временами он поглядывал на дверь.
Вчера условились, что Мягков придет сюда за час до начала второй смены: надо поговорить.
Мягков удивился, что разговор будет в столовой, а не в кабинете начальника цеха. Вроде бы факт несущественный, но Мягкова озадачил.
Вскоре появился Мягков, осмотрелся вокруг и, увидев Старбеева, подошел к нему.
Поздоровались. Мягков сел за столик.
— Слушаю вас, Павел Петрович, — сказал Мягков и тут же с ухмылкой добавил: — Или обедать будем?
— Можно и пообедать. — Старбеев подхватил ироничный тон Мягкова и ответил: — Вопрос твой понял. Почему, мол, здесь, а не в кабинете?
— Именно.
— Понимаешь, Юрий, кабинет придает разговору официальный характер. Там я начальник.
— Но я-то знаю, что вы начальник цеха.
— Ну, просто здесь нет телефонов. Никто не помешает.
— Понятно. Обед отставили.
— Может, чайку?
— Дома попил. Слушаю!
— Хочу предложить тебе новую работу…
— Разговор-то пошел кабинетный, Павел Петрович, — перебил Мягков.
— Потерпи, Юрий… Так вот, предлагаю новую работу. Ты можешь отказаться без объяснения причин. Просто говоришь: «Не хочу», и вопрос снят. Поэтому договоримся о главном. Не спеши подводить черту. Последнее слово за тобой.
— Принимаю.
Старбеев говорил спокойно, рассудительно.
— У меня было время, чтобы осмыслить основные трудности, которые возникают на пути жизни новых агрегатов в нашем цехе. Возможно, не все еще понимаю в решении этой проблемы. Но, думается, постиг главное. И это вселяет веру в успех. Знаю, с чего и как начинать. Тебе, Юрий, может показаться, что разговор в столовой — признак боязни или страха, даже какой-то скрытности моих действий. Отбрось эти мысли. Я хочу принять решение, зная, что думаешь ты. Да, да… И если окончательно отвергнешь мое предложение, считай, что не было разговора. Ну, посидели часок, побеседовали.
— Значит, первым вызываете… Я вспомнил, как в школе следил за учителем. Прежде чем вызвать кого-либо из учеников, он заглядывал в классный журнал. А я сидел на первой парте и мог определить, куда нацелен его взгляд. В начало алфавита или в конец смотрит. Моя-то буква посередке. Часто угадывал… А вы заранее предупредили. Еще вчера… Трудную задачку предложили, Павел Петрович. И шпаргалок у меня нет. К тому же вы все тонко обдумали. Доску-то из класса в столовую вынесли. И урок, выходит, не урок. И отметок не будет… Все вроде бы нормально, ничего не произошло. А ведь произошло, Павел Петрович. Случай необычный. Отметку я должен сам поставить. Вот как меня ущучили.
— Да не ущучил… Ты мой характер знаешь.
— Знаю! И все-таки почему вы решили с меня начинать?
— Помнишь, Юрий, ты однажды сказал: «Прислали меня на завод по путевке, а остаться смогу по приказу души. Так что буду ее готовить».
— Интересно подмечаете… Про путевку вспомнили. Так это когда было? Восемь лет назад.
— Подготовил душу?
— Лихо у вас получается, Павел Петрович. У каждого человека должна быть цель. Ради чего он живет… Про себя скажу. Пришел на завод токарем третьего разряда. А захотелось стать универсалом. Достиг! Я ведь на всех станках умею… Я и фрезеровщик, и строгальщик, и сверловщик… Вы про самочувствие говорили. Вот оно и хорошее, когда мастерством владеешь. И это еще не все. Годы мои молодые. В институт буду поступать. Теперь про новую работу… Можно, конечно, пойти. А зачем? Мне, Мягкову, что это даст? Что блеснет на горизонте моей жизни? Разговор прямой, открытый… Тружусь по совести. Профессией владею, а иду обслуживать автомат. Смысл? Пока не вижу. То, что я умею, автомату не нужно. Он сам грамотный. Шесть операций делает. И по всему выходит, что я при нем буду вроде швейцара… Ему мои мозги не нужны. Внимание мое требуется, уход за ним. Я ж от скуки сдохну. Себя уважать перестану… А мне, между прочим, пора о семье подумать. Дома только и слышу: «Когда невесту приведешь?» А что я скажу невесте? Мол, швейцар при «зубре» предлагает вам руку и сердце…
Старбеев добродушно усмехнулся:
— Ты все в одну мишень целишься… Молодец, Юрий! Жених-швейцар. А невесту приглядел?
— Присматриваюсь…
— Красавицу ищешь?
— Поживем — увидим.
Слушая Мягкова, Старбеев все больше убеждался в правильности своего выбора. Почти все доводы Мягкова, вся откровенность его отрицания вселяли в Старбеева веру, что именно такому человеку можно смело поручить новое дело. Как бы помягче тронуть струну его честолюбия, увлечь перспективой? И Старбеев решил завершить разговор как бы многоточием, оставляя возможность продолжить его.
