Санитар, поначалу слушавший старика вполуха, теперь пытался выудить побольше подробностей о судье и его окружении.
— А что сталось с этим Мариусом? — спросил он.
Кельдерман неопределенно махнул рукой.
— Точно не знаю, но догадываюсь. Когда Мариусу исполнилось восемнадцать, Себастьян Перрон стал от него отдаляться. Он закончил колледж, начал изучать право. Мариус же, в силу своего социального положения, не окончил и начальной школы, стал простым работягой.
— А что он делал? — не отставал Клод.
— Если мне не изменяет память, — ответил старик, — он стал работать плотником в деревушке под названием Барак, в нескольких километрах от Диня. В восемнадцать лет он поступил на военную службу, попал в колониальную пехоту, участвовал в мадагаскарской кампании. С тех пор Себастьян ничего о нем не слышал.
— Откуда вам все это известно? — удивился санитар.
— Дело в том, — объяснил старик, — что этот юноша был мне небезразличен, и каждый раз при встречах с Себастьяном я интересовался его судьбой. Но и Себастьян ничего не знал о нем…
Немного помолчав, старик заговорил снова:
— Увы! Такова наша жизнь… Люди знакомятся, привязываются друг к другу, расстаются, а потом обо всем забывают. Что с этим поделаешь?.. Я убежден, что если бы сейчас Мариус, не назвав себя, предстал перед Себастьяном Перроном, наш судья и не узнал бы его.
Странное дело: санитар, спокойно сидевший на стуле у ног старика, тотчас вскочил.
— В самом деле? — спросил он. — Думаете, такое возможно?
— А почему нет? — удивился Кельдерман. — Человек — существо неблагодарное, а память следует за порывами сердца. Когда в душе угасает воспоминание — образ стирается, мы больше его не помним. Какие могут быть сомнения — объявись вдруг Мариус, Себастьян Перрон ни за что не узнал бы его. Но этого не произойдет; Мариус скорее всего погиб в одной из кампаний, а вы, дружище, с вашим опытом санитара, не можете не знать, что, уходя из этого мира, люди напоследок невежливо обходятся с теми, кому небезразличны, — они не дают себе труда предупредить их.
Санитар выглядел озабоченным, он всецело ушел в свои мысли и не заметил горькой иронии последней шутки.
— А каков он был из себя, этот Мариус?
— Да вам-то что до этого? — встревожился Кельдерман и добавил, все больше настораживаясь:
— И вообще, почему вас так заинтересовал этот вздор? Все это мои личные дела, и никого другого они не касаются. Большинству смертных абсолютно безразлично, что сталось с Мариусом и узнал бы его Себастьян Перрон или нет.
Санитар помрачнел.
— Прошу простить меня за нескромность, господин Кельдерман, — сказал он, — я расспрашиваю вас с таким пристрастием, потому что, похоже, знавал я этого Мариуса. Я ведь тоже был в морской пехоте и участвовал в мадагаскарской кампании.
Старик, по-видимому, удовлетворился полученным объяснением.
Несколько минут он внимательно разглядывал своего собеседника, а потом неожиданно заявил:
— Забавно, мне кажется, доживи Мариус до ваших лет, у него была бы почти такая же фигура, такое же выражение лица. Как у вас, у него были черные вьющиеся волосы, сильные плечи, стройная талия, но все это только предположение, бессмысленное и глупое.
По голосу его было заметно, что старик слегка подустал.
— Было очень мило с вашей стороны, любезнейший, — сказал он, — сделать вид, будто вам интересны россказни старого болтуна, я вам очень признателен. Уже поздно, не мешало бы вам пойти отдохнуть, да и сам я, пожалуй, сосну немного. Закройте, пожалуйста, отдушину в углу справа и потушите лампу.
Клод выполнил просьбы старика, который начал готовиться ко сну, и вышел в коридор.
Он устроился в том самом кресле, куда бросил книгу, когда позвонил Кельдерман.
Санитар и думать забыл об отдыхе. Вместо того, чтобы поудобнее расположиться в кресле и попытаться заснуть или погрузиться в увлекательный роман, который он где-то раздобыл, Клод глубоко задумался и, подперев подбородок ладонью, уставился в пустоту.
Он так ушел в себя, что, не замечая того, нарушил ночную тишину и вполголоса заговорил сам с собой:
— Неужто такое возможно? Ну и удача!.. В конце концов, почему бы и нет. Если старик не наврал, судья вполне может и не узнать своего друга детства.
Немного помолчав, он заговорил снова:
— Опасно все-таки…
Между тем взгляд его стал жестче, он нахмурился, точно готовясь принять важное решение.
— Я должен испробовать все, сделать все возможное, чтобы вызволить этого бедолагу, — сухо сказал он.
Помолчав еще немного, он добавил:
— Осторожность и еще раз осторожность, тем более, что спешить мне некуда. Для начала попытаюсь-ка вытянуть из старика, которого повстречал так кстати и, слава богу, не перебивал, побольше мелких подробностей о Мариусе и Себастьяне Перроне.
Глава пятая
ДРУГ ДЕТСТВА СЕБАСТЬЯНА ПЕРРОНА
Себастьян Перрон, председатель судебной палаты трибунала департамента Сены, только что прибыл на службу.
Старик-паралитик из психиатрической лечебницы не обманул санитара Клода: хотя Себастьяну Перрону было далеко за сорок, он был еще весьма привлекательным малым.
Взгляд знатока без колебаний бы причислил его к разряду тех мужчин, которые чаще всего нравятся женщинам.
Этот красивый, крупный мужчина был не лишен известной утонченности, что влекло к нему натуры самые деликатные.
Он был высок, строен, хорошо сложен, его спортивная походка выдавала в нем любителя физических упражнений.
Последнее, бесспорно, было отголоском благотворного влияния Мариуса.
Что же до его нравственных качеств, достаточно сказать, что с молодым председателем палаты в суде считались и к мнению его прислушивались. Он был умен, прекрасно воспитан и хорошо знал свое дело. Обладая завидным красноречием, он завораживал слушателей своим приятным, энергичным голосом, в котором порой звучали властные нотки.
Он не принадлежал к судьям старой кагорты, которые хоть и обладали профессиональной хваткой, но были излишне скованы и чопорны. Себастьян Перрон был словно создан вершить правосудие, но правосудие современное, правосудие периода Третьей республики; как человек светский, он готов был идти на уступки, но никогда не изменял порядочности и честности. И шести месяцев не прошло после его переезда в Париж, ставшего венцом его головокружительной судебной карьеры, а Себастьян Перрон уже наладил немало дружеских связей во Дворце правосудия.
Он умел располагать к себе, к тому же люди ловкие и дальновидные старательно обхаживали его, чтобы на всякий случай заручиться его доверием.
Себастьяну Перрону не без основания прочили блестящее будущее. Поговаривали, будто ему уготовано место в апелляционном суде, а там, глядишь, и пост советника, это даст ему возможность проникнуть в высшие юридические сферы — не исключено, что он получит кресло в кассационном суде.
Ну а пока Себастьяну Перрону никак не удавалось попасть в свой собственный кабинет.
Ему пришлось пройти через огромный зал, в котором публика ожидает начала судебных заседаний, потратив на это без малого полчаса.
То и дело к нему подходили знакомые, коллеги, исполненные почтения просителя, судейские всех мастей, стряпчие, адвокаты, одни хотели обсудить с ним ход текущих дел, другие — потолковать о вещах в общем-то пустячных, но которые, как им казалось, было бы небесполезно знать влиятельному судье.
Чтобы не утратить навык, Себастьян Перрон перемолвился парой словечек с несколькими хорошенькими женщинами, которых повстречал во Дворце правосудия, случайно, намеренно ли — этого не знал никто, обсуждению это не подлежало; во всяком случае, если кто-нибудь замечал, что председатель Перрон уединился в укромно уголке Дворца с представительницей прекрасного пола, то, следуя негласному правилу, прикидывался, будто ничего не видит и, не моргнув глазом, проходил мимо.
Все же это наводило на размышления — ведь известно было, что Себастьян Перрон, в сорок лет ставший председателем судебной палаты в Париже, в немалой степени был обязан этим удачному женскому влиянию; поговаривали, будто, несмотря на возраст, председатель был полон сил, а потому и впредь не оставит своими ухаживаниями тех, кого называл своими счастливыми звездами… чтобы подниматься выше, все выше и выше.
Когда судья наконец-то попал в свой кабинет, который с одной стороны сообщался с совещательной комнатой судей возглавляемой им четвертой палаты, а с другой — с залом судебных заседаний, дежурный судебный исполнитель почтительно доложил ему:
— Господин председатель, с вами хочет поговорить какой-то незнакомец… Он уверяет, что вы его примете.
— Он предъявил свою визитную карточку?
— Нет, господин председатель, он утверждает, что таковой у него не имеется, что он для этого недостаточно элегантен.
