Я въ прискорбномъ смущеніи возвратилъ бумагу мистеру Франклину, не зная что ему сказать. До сихъ поръ (какъ вамъ извѣстно) я держался того мнѣнія, что полковникъ умеръ такъ же нераскаянно, какъ и жилъ. Не скажу, чтобъ эта копія съ завѣщанія заставила меня отступить отъ своего мнѣнія, но она все-таки поразила меня.
— Ну, сказалъ мистеръ Франклинъ, — теперь, прочтя собственное показаніе полковника, что вы на это скажете? Внося Лунный камень въ домъ тетушки, служу ли я слѣпымъ орудіемъ его мести, или возстановляю его въ истинномъ свѣтѣ кающагося христіанина?
— Едва ли можно оказать, сэръ, отвѣтилъ я, — чтобъ онъ умеръ съ отвратительною жаждой мщенія въ сердцѣ и гнусною ложью на устахъ. Одному Богу открыта истина. Не спрашивайте же меня.
Мистеръ Франклинъ сидѣлъ, вертя и комкая въ рукахъ выписку изъ завѣщанія, будто надѣясь этомъ пріемомъ выжать изъ нея правду. Въ то же время самъ онъ явно измѣнился. Изъ веселаго, живаго молодаго человѣка, онъ теперь почти безпричинно сталъ сдержаннымъ, важнымъ и задумчивымъ.
— Въ этомъ вопросѣ двѣ стороны, сказалъ онъ:,- объективная и субъективная. Съ которой начать?
Онъ получилъ нѣмецкое воспитаніе пополамъ съ французскимъ. Одно изъ двухъ до сихъ поръ владѣло имъ (какъ мнѣ кажется) на правѣ полной собственности. Теперь же (насколько я могъ догадаться) выступало другое. У меня въ жизни есть правило: никогда не обращать вниманія на то, чего я не понимаю. Я пошелъ по пути, среднему между объективною и субъективною сторонами. Попросту, по-англійски, я вытаращилъ глаза и на слова не вымолвилъ.
— Постараемся извлечь внутренній смыслъ этого, сказалъ мистеръ Франклинъ. — Зачѣмъ дядя мой завѣщалъ алмазъ Рахили? Почему бы не завѣщать его тетушкѣ?
— Ну, вотъ объ этомъ, сэръ, по крайней мѣрѣ не трудно догадаться, оказалъ я. — Полковникъ Гернкасль достаточно зналъ миледи, чтобы не сомнѣваться въ томъ, что она откажется отъ всякаго наслѣдства, которое перешло бы къ ней отъ него.
- Почему жь онъ зналъ, что Рахиль не откажется точно такъ же?
— Да развѣ есть на свѣтѣ, сэръ, такая молодая особа, что устоитъ противъ искушенія принять въ день рожденія подарокъ, подобный Лунному камню?
— Вотъ она субъективная точка зрѣнія, сказалъ мистеръ Франклинъ. — Это дѣлаетъ вамъ честь, Бетереджъ, что вы способны къ субъективнымъ взглядамъ. Но въ завѣщаніи полковника есть еще одна таинственность, до сихъ поръ не разъясненная. Какъ объяснить, что онъ даритъ Рахиль въ день ея рожденія съ тѣмъ условіемъ, чтобъ ея мать была въ живыхъ?
— Не желаю чернить покойника, сэръ, отвѣтилъ я: — но если онъ точно съ намѣреніемъ оставилъ наслѣдство, грозящее горемъ и бѣдами сестрѣ чрезъ посредство ея дочери, то это наслѣдство должно обусловливаться ея нахожденіемъ въ живыхъ, для того чтобъ она испытала эти муки.
— О! такъ вотъ ваше объясненіе его цѣли: это самое? Опять субъективное объясненіе! Вы ни разу не бывали въ Германіи, Бетереджъ?
— Нѣтъ, сэръ. А ваше объясненіе, если позволите узнать?
— Я допускаю, сказалъ мистеръ Франклинъ, — что полковникъ, — и это весьма вѣроятно, — могъ имѣть цѣлью не благодѣяніе племянницѣ, которой сроду не видалъ, а доказательство сестрѣ своей, что онъ умеръ, простивъ ей, и весьма изящное доказательство посредствомъ подарка ея дитяти. Вотъ объясненіе, совершенно противоположное вашему, Бетереджъ, возникшее изъ субъективно-объективной точка зрѣнія. Судя по всему, то и другое могутъ быть равно справедливы.
Давъ этому дѣлу такой пріятный и успокоительный исходъ, мистеръ Франклинъ, повидимому, счелъ поконченнымъ все что отъ него требовалось. Легъ себѣ на спину на песокъ и спросилъ, что теперь остается дѣлать. Онъ отличался такимъ остроуміемъ и новымъ разумѣніемъ (по крайней мѣрѣ до коверканья словъ на заморскій ладъ), и до сихъ поръ съ такимъ совершенствомъ держалъ путеводную нить всего дѣла, что я вовсе не былъ приготовленъ къ внезапной перемѣнѣ, которую онъ выказалъ, безсильно полагаясь на меня. Лишь гораздо позднѣе узналъ я, — и то благодаря миссъ Рахили, первой сдѣлавшей это открытіе, — что этими загадочными скачками и превращеніями мистеръ Франклинъ обязавъ вліянію своего воспитанія за границей. Въ томъ возрастѣ, когда всѣ мы наиболѣе склонны окрашиваться въ чужіе цвѣта, какъ бы отражая ихъ на себѣ, онъ былъ посланъ за границу и переѣзжалъ изъ края въ край, не давая ни одной краскѣ пристать къ себѣ крѣпче другой. Вслѣдствіе того онъ вернулся на родину съ такимъ множествомъ разнообразныхъ сторонъ въ характерѣ, болѣе или менѣе плохо прилаженныхъ другъ къ дружкѣ, что жизнь его, повидимому, проходила въ вѣчномъ противорѣчіи съ самимъ собой. Онъ могъ быть разомъ дѣльцомъ и лѣнтяемъ; самыхъ сбивчивыхъ и самыхъ ясныхъ понятій о вещахъ, образцомъ рѣшимости и олицетвореніемъ безсилія. Въ немъ было немножко Француза, немножко Нѣмца, немножко Италіянца, причемъ кое-гдѣ просвѣчивали и врожденная англійская основа, какъ бы говоря: «вотъ и я, къ величайшему прискорбію, засоренная, но все жь и отъ меня осталось кое-что въ самомъ фундаментѣ». Миссъ Рахиль обыкновенно говаривала, что Италіянецъ въ немъ бралъ верхъ въ тѣхъ случаяхъ, когда онъ неожиданно подавался и такъ мило, добродушно просилъ васъ взвалить себѣ на плеча лежащую на немъ отвѣтственность. Соблюдая полную справедливость, кажется, можно заключить, что и теперь въ немъ Италіянецъ взялъ верхъ.
— Развѣ не вамъ, сэръ, спросилъ я, надлежитъ знать, что теперь остается дѣлать? Ужь разумѣется, не мнѣ.
Мистеръ Франклинъ, повидимому, не замѣтилъ всей силы моего вопроса: такъ въ это время самая поза его не позволяла замѣчать ничего, кромѣ неба надъ головой.
— Я не хочу безпричинно тревожить тетушку, оказалъ онъ, — и не желаю оставить ее безъ того, что можетъ быть полезнымъ предостереженіемъ. Еслибы вы были на моемъ мѣстѣ, Бетереджъ, — скажите мнѣ въ двухъ словахъ, что бы вы сдѣлали?
Я сказалъ ему въ двухъ словахъ:
— Подождалъ бы.
— Отъ всего сердца, сказалъ мистеръ Франклинъ:- долго ли?
Я сталъ объяснять свою мысль.
— На сколько я понялъ, сэръ, сказалъ я, — кто-нибудь обязанъ же вручать этотъ проклятый алмазъ миссъ Рахили въ день ея рожденія, — а вы можете исполнитъ это не хуже кого иного. Очень хорошо. Сегодня двадцать пятое мая, а рожденіе ея двадцать перваго іюня. У насъ почти четыре недѣли впереди. Подождемте, и посмотримъ, не случится ли чего въ это время; а тамъ предостерегайте миледи или нѣтъ, какъ укажутъ обстоятельства.
— До сихъ поръ превосходно, Бетереджъ! сказалъ мистеръ Франклинъ:- но отнынѣ и до дня рожденія что же вамъ дѣлать съ алмазомъ?
— Разумѣется, то же, что и вашъ батюшка, сэръ, отвѣтилъ я:- батюшка вашъ сдалъ его въ банкъ подъ сохраненіе въ Лондонѣ, а вы сдайте его подъ сохраненіе Фризингальскому банку (Фризингаллъ былъ отъ насъ ближайшимъ городомъ, а банкъ его не уступалъ въ состоятельности англійскому). Будь я на вашемъ мѣстѣ, сэръ, прибавилъ я:- тотчасъ послалъ бы съ нимъ верхомъ въ Фризингаллъ, прежде чѣмъ леди вернутся домой.
Возможность нѣчто сдѣлать, и сверхъ того сдѣлать это на лошади, мигомъ подняла лежавшаго навзничь мистера Франклина. Онъ вскочилъ на ноги, безцеремонно таща и меня за собой.
— Бетереджъ, васъ надо цѣнить на вѣсъ золота, сказалъ онъ:- идемъ, а сейчасъ же сѣдлайте мнѣ лучшую лошадь изо всей конюшни!
Наконецъ-то (благодаря Бога) сквозь всю заморскую политуру пробилась у него врожденная основа Англичанина! Вотъ онъ памятный мнѣ мистеръ Франклинъ, вошедшій въ прежнюю колею при мысли о скачкѣ верхомъ и напомнившій мнѣ доброе, старое время! Осѣдлать ему лошадь? Да я бы осѣдлалъ ему цѣлый десятокъ, еслибъ онъ только могъ поѣхать на всѣхъ разомъ.
Мы поспѣшно вернулись домой, поспѣшно засѣдлали самаго быстраго коня, и мистеръ Франклинъ по всѣхъ ногъ поскакалъ съ проклятымъ алмазомъ еще разъ въ кладовую банка. Когда затихъ послѣдній топотъ копытъ его лошади, и я, оставшись одинъ, пошелъ назадъ ко двору, мнѣ, кажется, хотѣлось спросить себя, не пробудился ли я отъ сна.
Пока я обрѣтался въ такомъ растерянномъ состояніи ума, сильно нуждаясь хотя бы въ минуткѣ спокойнаго уединенія, для того чтобы снова оправиться, тутъ-то мнѣ и подвернулась дочь моя, Пенелопа (точь-въ-точь, какъ ея покойная мать сталкивалась со мной на лѣстницѣ), и мигомъ потребовала, чтобъ я разказалъ ей все происходившее на совѣщаніи между мной и мистеромъ Франклиномъ. Въ такихъ обстоятельствахъ оставалось тутъ же на мѣстѣ прихлопнуть гасильникомъ любопытство Пенелопы. Поэтому я отвѣтилъ ей, что мы съ мистеромъ Франклиномъ толковали объ иностранныхъ дѣлахъ, пока не договорились до-нельзя и не заснули оба на солнечномъ припекѣ. Попытайтесь отвѣтить что-нибудь въ этомъ родѣ въ первый разъ, какъ жена или дочь досадятъ вамъ неумѣстнымъ и несвоевременнымъ вопросомъ, и будьте увѣрены, что по врожденной женской кротости, онѣ при первомъ удобномъ случаѣ зацѣлуютъ васъ и возобновятъ разспросы.
