Если бы мысленное повторение того, что он доволен и полностью успокоился, могло оказать подобный эффект, то он ходил бы с сияющим лицом. Но по какой-то причине, которую он никак не мог сам себе объяснить, чувство разочарования одолевало его. Оно не покидало его и во время одинокой прогулки по утесам, которую он предпринял на следующее воскресное утро. В тот день дул пронизывающий ветер, и когда он достиг возвышенности, представлявшей собой самую северную точку Марсетт-Бея, звук прибоя далеко внизу оказался таким оглушительным, что он замешкался в нерешительности, спускаться ли ему туда по ступенькам, пока не услышал голос, произнесший прямо ему в ухо:
— Доброе утро, сэр!
Это был инспектор Моллет, его бодрое лицо раскраснелось от быстрой ходьбы, а кончики усов обвисли в просоленном воздухе. Петтигрю подумал, что никогда не видел человека, который выглядел бы здоровее. «Человек с хорошим пищеварением» — именно такое определение пришло ему в голову как самое подходящее. Сам он производил совсем другое впечатление.
— Если позволите заметить, мистер Петтигрю, вы сегодня неважно выглядите, — сказал Моллет. — Надеюсь, ничего неприятного не случилось?
— Отнюдь, инспектор. Скорее наоборот, если уместно вообще говорить о том, что здесь что-нибудь случается.
— В самом деле? Рад это слышать, — недоверчиво ответил Моллет. — Кстати, сэр, нет ли у вас каких-нибудь новостей по моему дельцу?
— Боюсь, что нет. В последнее время я был очень занят по службе.
— Так я и думал, сэр. Насколько я понимаю, у вас с мисс Браун работы по горло.
Петтигрю пристально посмотрел на него, но выражение лица инспектора казалось абсолютно невинным, лишенным какого бы то ни было намека, который могли таить его слова.
— Да, — ответил Петтигрю, — по горло. Но пик, похоже, уже позади. А как идет ваше расследование?
— Я как раз не могу считать, что у нас пик позади, сэр. Тем не менее можно сказать, что мы продвигаемся вперед. — Он поднял голову и посмотрел на небо. — Кажется, собирается дождь. Не лучше ли вернуться?
Они пошли по дороге, ведущей обратно в город.
— Да, продвигаемся, — продолжил Моллет. — Мы не приблизились пока к истоку проблемы, но нам удалось установить, что два департамента управления имеют к ней отношение — не департаменты как таковые, разумеется, а отдельные лица в этих департаментах, которые, судя по всему, работают в связке. Но без того, чтобы перевернуть здесь все вверх дном и вывести всех из душевного равновесия — чего мы делать не хотим, а мистер Палафокс об этом и слышать не желает, — очень трудно выявить, кто именно замешан. Между тем последнюю неделю и даже две я колесил по округе и обнаружил то, что можно назвать черным рынком, имеющим отношение к управлению. Ваша Служба обеспечения исполнения договоров сейчас работает над этим. Уверен, в обозримом будущем они попросят и вас высказать свое мнение.
— Это будет волнующим событием, — безо всякого энтузиазма отозвался Петтигрю.
От Моллета не укрылся подтекст в его интонации.
— Ах, сэр! — сказал он. — Это действительно очень скучная работа — выявлять все эти нарушения Правил и Регламентов. Я бы скорее предпочел какое-нибудь простое добротное убийство, а вы, мистер Петтигрю? Мне подай нормальное классическое преступление!
— Война и впрямь в изобилии породила новые виды правонарушений, — ответил Петтигрю. — И удивительно большое количество людей оказалось готово их совершать. Я иногда задаюсь вопросом, остались ли еще вообще честные люди.
— Ну, я бы так не преувеличивал, сэр, — рассудительно сказал Моллет, — но должен признать: честных людей вокруг явно недостает.
До самой окраины Марсетт-Бея они вели эту отвлеченную беседу. Потом Петтигрю вспомнил, что давно уже хочет задать инспектору один вопрос.
— На меня в тот вечер произвело большое впечатление то, — начал он, — как много вы и Джеллаби знаете о людях, работающих в управлении.
Моллет позволил себе тихо усмехнуться.
— Не обо всех, мистер Петтигрю, — ответил он. — Боюсь, в тот раз мы немного играли на публику. На самом деле мы скорее интересовались лишь теми, кто живет в пансионе «Фернли».
— Это среди них вы предполагаете найти тех, кого ищете?
— Будет видно, сэр. Не хочу смущать вас, поселяя в вашей душе подозрения относительно людей, с которыми вы каждый день встречаетесь и которым передаете соль во время завтрака. Вам стало бы очень неуютно среди них.
Петтигрю не надо было объяснять, насколько неловкой была бы такая ситуация.
— Прекрасно понимаю, — сказал он. — Но я хотел спросить не совсем о том. Просто, когда я ушел из «Бойцового петуха», мне пришло в голову, что есть человек, которого вы ни разу не упомянули.
— Неужели, сэр?
— Да. Это мисс Дэнвил.
— О, Господи помилуй, мисс Дэнвил! С ней все в порядке. По крайней мере… — усмехнулся он, — в том, что касается работы. Мне иногда бывает интересно, откуда правительство берет таких. Нет, правда.
И больше ничего о мисс Дэнвил Петтигрю из него вытянуть не смог.
Они расстались на Хай-стрит под первыми редкими каплями дождя.
— Всего хорошего, сэр, — сказал Моллет. — Надеюсь, вы получили от прогулки такое же удовольствие, как и я. Этот морской воздух замечательно возбуждает аппетит. Если бы еще на столе ожидало что-нибудь, заслуживающее такого аппетита!
Петтигрю, которому была известна репутация инспектора как любителя поесть, выразил ему свое сочувствие.
Моллет вздохнул.
— На Бридж-стрит, второй поворот отсюда налево, есть небольшое кафе, — сказал он. — Мистер Джеллаби сообщил мне, что против хозяина вот-вот возбудят дело о нарушении Продовольственного регламента. Думаю, вам стоит наведаться туда, сэр, пока не поздно. Говорят, там прекрасная кухня. Сам я как полицейский, увы, не могу позволить себе, чтобы меня там увидели, — заключил он печально.
Глава восьмая
Шум в коридоре
Как справедливо заметил инспектор Моллет, расследование случаев нарушения Регламента, регулирующего производство, торговлю и распределение мелкой продукции, было делом скучным, даже если удостоить его звучного титула «Дело о черном рынке». Петтигрю было трудно поддерживать интерес к предмету, несмотря на тот факт, что теперь он мог не без основания подозревать в причастности к делу одного или даже больше своих коллег по управлению из ближнего окружения. С другой стороны, отношения между этими же людьми как индивидуумами продолжали порождать проблемы, которые — при том что они раздражали его — он не мог игнорировать. К его досаде, они начали проникать и в офис, вместо того чтобы оставаться в пределах нерабочего времени, проводимого в «Фернли».
Такое развитие событий проявилось в целом ряде случаев нарушения тишины за дверью его кабинета. Помещение, занятое Контрольным управлением, вообще говоря, нельзя было назвать тихим местом, но Петтигрю повезло иметь кабинет в самом укромном его уголке. Между ним и гулкими залами, где велась основная работа департаментов, находились женские туалетные комнаты и маленькая каморка, приютившая крикливый чайник мисс Дэнвил. Напротив располагалась лестница, которая вела наверх, в канцелярию. С другой же стороны от Петтигрю обитали только начальник управления и его непосредственные помощники. Отчасти потому, что они были персонажами степенными, исполненными подобающего собственного достоинства, отчасти потому, что в соответствии с их положением в служебной иерархии им полагались ковры и ковровые дорожки даже в коридорах, ведущих к их кабинетам, с этой стороны не доносилось почти никаких звуков. Таким образом, движение мимо двери кабинета Петтигрю было минимальным. Посторонние посетители начальника проходили через боковую дверь, находившуюся в дальнем конце коридора, а у рядовых сотрудников, если не считать время от времени доставляющих бумаги курьеров, почти не было поводов появляться в августейших пределах. Сидя у себя за столом, Петтигрю мог слышать, если бы дал себе труд прислушаться, отдаленный шум, доносившийся из больших комнат, и шаги посыльных, постоянно снующих вверх-вниз по лестнице. В остальном же его покой нарушался редко.
Поэтому не шум как таковой, тем более что он был слабым и возникал довольно редко, вызвал его неудовольствие, а скорее тот факт, что характер этого шума не вписывался в привычный звуковой фон офиса. Петтигрю пребывал сейчас в таком настроении, что любое отклонение от устоявшейся рутины казалось ему зловеще подозрительным. Он уже наизусть знал распорядок всего, что происходило за его дверью, и мог точно сказать, шаги ли это посыльного, приносящего утреннюю почту в комнату мисс Браун, или твердая ведомственная поступь начальника, шествующего в столовую на обед. Но этот шум был иным. Петтигрю вообще не мог соотнести его ни с каким видом служебной деятельности. Шум в основном состоял из быстрых пробежек вперед и назад, сопровождающихся приглушенными разговорами, которые иногда велись в самом коридоре, а иногда (насколько он мог судить) в каморке, где заваривали чай.
