— Доставайте отмычку, Ватсон!
Мы подкрались к двери, словно взломщики, и я собирался пустить свой ломик в дело, когда обнаружил нечто непредвиденное.
— Холмс, дверь уже открыта!
Холмс замер на месте и произнес шепотом:
— Интересно, Ватсон, очень интересно! Эта ночь, возможно, принесет еще много сюрпризов!
Мы вошли в дом, не произведя ни малейшего шума. Холмс быстрыми, но осторожными шагами направился к кабинету. Приблизившись к двери, мы увидели, что из-под нее пробивается лучик света. Из кабинета раздавался шорох, как будто кто-то перебирал бумаги. Мы неподвижно стояли и слушали. Затем шорох внезапно прекратился, свет погас.
— Пора, Ватсон! — сказал Холмс, и мы ворвались в комнату, но поздно: мы успели лишь увидеть, как темная фигура выпрыгивает из раскрытого окна на задний двор.
— За ним, Ватсон! — закричал Холмс.
Я бросился к окну и выскочил на двор; там я увидел беглеца, который, прихрамывая, словно поранил ногу, улепетывал к ограде. Я побежал за ним, но споткнулся о какое-то полено и растянулся на земле. Когда я поднялся на ноги, беглеца уже и след простыл. Морщась от боли, я дохромал до ограды, но никого, конечно, за ней не увидел и, удрученный неудачей, вернулся к Холмсу.
— Не беда, Ватсон, — сказал он, выслушав мой рассказ. — Мы познакомимся с этим джентльменом утром.
Пока меня не было, Холмс не сидел без дела — он просматривал документы, лежавшие на столе и в его ящиках. Теперь он поднес поближе к свету маленький листок бумаги.
— Дело здесь нечисто, Ватсон! — сказал он, и на лице его в этот момент было суровое и мрачное выражение. — Но сейчас пора возвращаться домой и ложиться спать, потому что утром нас ждет много дел.
И мы вернулись на Бейкер-стрит. Не знаю, как Холмс, а я провел очень беспокойную ночь. Утром я проснулся оттого, что Холмс тряс меня за плечо.
— Вставайте, Ватсон! Дело близится к развязке!
— Сколько времени? — спросил я, силясь стряхнуть с себя сон.
— Семь часов, Ватсон. Завтрак готов.
Я встал, умылся и пошел завтракать. Холмсу, успевшему поесть, не терпелось побыстрее выйти из дома, так что я торопливо проглотил тост, наспех выпил чаю, и вскоре мы уже катили в кэбе по направлению к дому, адрес которого Холмс дал кучеру.
Теперь у Холмса было совсем не то настроение, что накануне ночью, — он выглядел скорее озабоченным, нежели возбужденным.
— Удалось ли вам найти разгадку, Холмс? — спросил я.
— Вы знаете, как я работаю, Ватсон. Я расскажу о своих умозаключениях, когда буду к этому готов.
В молчании мы доехали до места назначения, оказавшегося маленьким особняком, в котором располагалось греческое консульство. Когда мы попросили доложить о нашем приходе консулу, господину Леонтиклесу, нас немедленно провели в его кабинет. Господин консул был человеком невысокого роста, с бледным лицом, черными как смоль волосами, бородой-эспаньолкой и нафабренными усами. Он держался довольно обходительно и учтиво, но казалось, что ему не по себе в нашем обществе. Когда мы вошли, он встал, пригласил нас садиться и спросил:
— Чем могу быть полезен, джентльмены?
— Господин Леонтиклес, — ответил мой друг, — мое имя — Шерлок Холмс. Мне поручено расследовать убийство господина Симеонова. Если вы согласитесь ответить на несколько вопросов, имеющих отношение к этой трагедии, это существенным образом поможет мне в расследовании.
Прежде чем ответить, консул пригладил свою бороду и усы.
— Я был бы рад оказать вам любую помощь, мистер Холмс, но думаю, что, к сожалению, ничего, способного вас заинтересовать, мне не известно.
— И все же ваши ответы вполне могут прояснить несколько моментов, — ответил Холмс. — Например, не могли бы вы сказать, где вы находились в тот момент, когда услышали выстрел?
— В своей комнате.
— Ваша комната была через две двери от комнаты Симеонова, и тем не менее, когда лорд Эверсден и Орман-паша прибежали на место преступления, они увидели, что полковник Юсуфоглу склонился над телом, а вы стоите на некотором расстоянии от него. Почему вы не поспешили на помощь раненому?
— Комната Юсуфоглу находилась между комнатой Симеонова и моей, и он успел первым, — ответил Леонтиклес, и я заметил, что на лбу у него выступили капли пота.
— Значит, полковник был в своей комнате, когда раздался выстрел? — спросил Холмс.
— Думаю, да. Когда я вышел в коридор, он уже стоял на коленях подле Симеонова.
— Господин Леонтиклес, — напрямик спросил Холмс, — господина Симеонова убил полковник Юсуфоглу?
— Нет!
— Похоже, вы совершенно уверены в этом. Почему же вы думаете, что убийца — не он?
— Полковник Юсуфоглу не способен на убийство. Я… я уверен, что он не убивал!
— А вот у графа Балинского, похоже, нет сомнений, что убийца — именно полковник.
— Граф Балинский ошибается, — твердо сказал консул.
— Благодарю вас, господин Леонтиклес, — неожиданно сказал Холмс и встал, чтобы выйти из кабинета.
Когда мы дошли до двери, он остановился, чтобы полюбоваться на небольшую статуэтку, которая стояла на столике у окна.
— Я очень интересуюсь древнегреческим искусством. Скажите, это Афродита? — с обаятельной улыбкой спросил Холмс у консула.
— Нет-нет, — ответил тот, встал из-за стола и, слегка прихрамывая, подошел к статуэтке, стоявшей на столике в другом углу кабинета, — вот Афродита!
— О да, конечно! — сказал Холмс. — Позвольте еще раз поблагодарить вас, господин Леонтиклес. Мы не будем больше отнимать ваше драгоценное время.
* * *
— Мы продвигаемся вперед, Ватсон, — сказал Холмс, когда мы сидели в кэбе, направлявшемся на Белгрейв-сквер. — Вы заметили, как он прихрамывает?
Разумеется, я это заметил.
— Причем прихрамывает точно так же, как я после того, как упал, споткнувшись о полено на Харрингтон-Мьюз, — сказал я. — Почему вы не приперли его к стенке?
— В этом не было необходимости. Он и сам обо всем догадался.
— Но теперь, когда он знает, что вы подозреваете его в проникновении в дом Симеонова, не решится ли он бежать за границу?
— Нет, Ватсон, — улыбнулся Холмс, — думаю, этого опасаться не стоит.
В турецком посольстве нас встретил привратник, напомнивший мне джинна из сказки про лампу Аладдина. Он был одет в черные шаровары и богато украшенную зеленую тунику, а на ногах красовались туфли с загнутыми носками. Не сказав ни слова, он взял у Холмса визитную карточку и ушел, чтобы отнести ее Орман-паше. Через несколько минут к нам вышел мрачный молодой человек в феске и отвел нас в кабинет паши.
На этот раз Орман-паша был одет не в парадный мундир, а в черный сюртук. Когда мы вошли, он встал из-за стола, за которым сидел, и тепло нас поприветствовал.
— Мистер Холмс, — сказал он, жестом приглашая нас сесть, — могу ли надеяться, что вы принесли хорошие новости?
— Мы приближаемся к разгадке, — ответил Холмс, — но пока еще остаются некоторые непроясненные моменты. Я надеюсь, что катастрофу можно будет предотвратить.
— Для меня большое облегчение слышать это от вас, мистер Холмс, — ответил паша.
— Тем не менее я хочу задать вам несколько вопросов, а после этого — встретиться с полковником Юсуфоглу, — сказал Холмс, откидываясь на спинку стула. — Орман-паша, если предположить, что болгарский эмиссар был убит не агентами вашего правительства, то у кого еще были мотивы, чтобы убить его?
Паша немного подумал.
— Мне кажется, что из всех гостей, присутствовавших на обеде у лорда Эверсдена, ни у кого не могло быть такого мотива. Все эти люди занимают высокие дипломатические посты, и я совершенно не представляю, что любой из них мог бы выиграть, совершив подобное деяние.
— Не кажется ли вам в таком случае вполне логичным предположение, что убийство действительно совершил агент вашего правительства? Полковник Юсуфоглу стоял на коленях рядом с умирающим Симеоновым; Симеонов, похоже, в последние мгновения своей жизни обвинил его в убийстве; граф Балинский убежден в его вине. По всей видимости, нет никаких улик, которые изобличали бы кого-то другого. Как тут не прийти к выводу, что убийца — полковник?
Паша смотрел на Холмса со смешанным выражением изумления и раздражения.
— Мистер Холмс, — проговорил он, — зачем вы говорите о таких выводах, если сами убеждены в том, что они неверны?
— Почему же вы, ваше превосходительство, полагаете, что я считаю эти выводы неверными?
— Потому, что вы только что сказали мне, что катастрофу можно будет предотвратить. Вы не сказали бы так, если бы были убеждены в виновности полковника Юсуфоглу.
На губах Холмса появилась едва заметная улыбка.
— Сначала надо понять, что мы подразумеваем под виновностью. Не стоит забывать, что в случае с любым убийством для выяснения личности убийцы огромное значение имеет его мотив.
