Другое обстоятельство, сбивающее с толку, заключается в том, что я начал с предположения, будто убийца Симеонова и человек, стрелявший в него несколько недель назад, — одно и то же лицо. По крайней мере, казалось разумным предположить, что эти два события взаимосвязаны. Расследование, однако, показало, что на самом деле связаны они не были — и именно это послужило ключом к разгадке. — Холмс повернулся к лорду Эверсдену: — Один из присутствующих в этой комнате убил Симеонова, но его нельзя назвать убийцей. Единственным убийцей среди ваших гостей был сам Симеонов!
Все мы, кроме Майкрофта, раскрыли рты от изумления. Граф Балинский подался вперед, и вид у него стал еще более настороженный и беспокойный, чем раньше. Леонтиклес выглядел бледнее, чем обычно. Полковник Юсуфоглу закрыл лицо руками.
— Да, — сказал Холмс, обведя взглядом греческого консула, турецкого полковника и русского графа. — Вы знаете, что я говорю правду. Когда полковник Юсуфоглу сказал, что граф Балинский знает правду, он не лгал, не так ли, граф?
Граф Балинский вскочил на ноги.
— Вы осмеливаетесь обвинять представителя царского правительства в убийстве… — начал он, но Холмс резко прервал его:
— Держите себя в руках, граф! Никто не обвиняет вас в убийстве Симеонова. Преступление, которое совершили вы, было куда более коварным!
Граф открыл рот, чтобы ответить, но под взглядами всех присутствующих из его горла не вырвалось ни звука. Он снова сел на свой стул, на лице его отразилось сильное волнение.
— Сказав, что граф Балинский знает правду, полковник имел в виду, что графу известно: Симеонов был убийцей. Граф отлично это понял, но по причинам, которые станут ясны позже, предпочел притвориться, будто не понял. На самом деле Симеонов был застрелен как раз в тот момент, когда собирался совершить свое очередное убийство. Но его предполагаемая жертва была наготове, и все произошло не так, как он задумал. Револьвер, найденный рядом с Симеоновым, он достал для того, чтобы убить, а вовсе не пытаясь защититься.
Осматривая принадлежавшие Симеонову вещи, я нашел небольшую коробочку с карточками, напоминающими поздравительные открытки. Собственно говоря, это и были поздравительные открытки особого рода. Надеюсь, вы простите меня за то, что я притворился, будто увидел что-то в окне, — это было необходимо, чтобы я смог незаметно вытащить их. На каждой карточке присутствуют буквы VMRO.
Холмс достал из кармана одну из карточек и показал присутствующим. Буквы были написаны крупно, так что все смогли их разглядеть. Холмс повернулся к графу Балинскому:
— Вам ведь известно, что это символ печально знаменитой балканской организации анархистов, у которой нет названия, не так ли, граф? Думаю, известно это и всем остальным присутствующим. Однако лишь трое из вас знали о мрачном прошлом Симеонова и том, что он состоит в этой организации. Когда мы с Ватсоном проникли в квартиру Симеонова, я нашел еще три карточки, на каждой из которых были напечатаны буквы IMRO. IMRO — другая анархистская организация, жестоко враждующая с VMRO. На одной из карточек было написано по-болгарски: «Смерть близко. Ты предупрежден». Вчера Орман-паша любезно подтвердил правильность моего перевода. Кроме того, на карточке стояла дата — тот декабрьский день, когда Симеонов подвергся нападению на улице. В тот раз его несостоявшийся убийца был членом соперничающей преступной организации.
Когда я понял это, разобраться в остальном было уже проще. Барон Нопчка случайно подслушал, как господин Леонтиклес уговаривает полковника Юсуфоглу действовать, но тот призывает повременить. Барон думал, что Леонтиклес имеет в виду задуманное убийство Симеонова, но он ошибался. Господин Леонтиклес хотел во всеуслышание объявить, что Симеонов — преступник, а полковник, очевидно, убеждал его, что нужно подождать до встречи в Лондоне, где Симеонову было бы труднее сбежать, поскольку здание охранялось бы полицией. Когда полковник говорил, в библиотеку с шумом вошел граф Балинский, но я уверен, что он успел узнать достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Об услышанном он рассказал Симеонову, и тот решил взять дело в свои руки.
Узнал Симеонова господин Леонтиклес. Он был в Фессалии, когда полковник Юсуфоглу служил там заместителем губернатора, и они оба имели отношение к подавлению мятежей, спровоцированных VMRO. Как только он опознал в Симеонове одного из преступников, которые были приговорены к смертной казни, но сумели сбежать, он сказал об этом полковнику Юсуфоглу.
Теперь мы подходим к вопросу о том, почему граф Балинский рассказал Симеонову о том, что его узнали. Граф, как всем нам известно, желает разжечь новую русско-турецкую войну, которая, как он полагает, пойдет России на пользу. Граф прекрасно понимал: если он расскажет Симеонову, что греческому консулу известно о его прошлом, тот постарается расправиться с господином Леонтиклесом. Если грека убьют в доме лорда Эверсдена, подозрение неизбежно падет на турок. Если убьют Симеонова, подозрение опять-таки падет на них. В любом случае граф мог использовать инцидент для того, чтобы убедить царя объявить войну султану. План был беспроигрышный. Граф ждал на первом этаже у двери в библиотеку, намереваясь броситься наверх, когда появится кто-то другой (это оказался барон Нопчка), чтобы обеспечить себе алиби.
У господина Леонтиклеса был с собой револьвер. Услышав, что Симеонов крадется за ним, он выстрелил первым и кинулся в другой конец коридора, чтобы на время спрятать свое оружие за большим креслом в углу. Не сомневаюсь, что позже он избавился от него окончательно. Полковник услышал выстрел и выбежал из своей комнаты. Быть может, он видел, как господин Леонтиклес прячет револьвер, но затем он склонился над умирающим — возможно, чтобы услышать его последние слова. Вчера, когда я разговаривал с полковником, он практически признался в том, что знает: Симеонова убил господин Леонтиклес. Я спросил, известно ли ему, кто убил Симеонова, и он не ответил «нет», но сказал: «Я не был свидетелем выстрела, так откуда же мне знать, кто его совершил?» То, что полковник избегал произносить слово «убийство», тоже говорило о многом. — Холмс повернулся к греческому консулу: — Представляется ли вам такое объяснение правдоподобным, господин Леонтиклес?
Несколько секунд грек сидел молча с напряженным выражением на лице. Наконец он проговорил:
— Да, мистер Холмс, вполне. Вы, однако, не объяснили значение последних слов умирающего, хотя я не сомневаюсь, что оно вам также известно.
— Вы правы, известно. Умирающему человеку, которому каждый вдох дается с трудом, непросто произнести слово, в котором много гласных. Столица Фессалии — город Салоники, и мятежи, о которых шла речь, получили название салоникского инцидента. Думаю, перед смертью Симеонов узнал полковника Юсуфоглу и пытался сказать ему, что помнит его с тех времен.
В гостиной воцарилось напряженное молчание. Некоторое время спустя лорд Эверсден заговорил, обращаясь ко всем собравшимся:
— Завтра я попрошу аудиенции у его величества короля, чтобы получить высочайшее одобрение приказа о высылке дипломата. Кроме того, я попрошу его величество обратиться к правительству Российской империи с предложением назначить нового посла при Сент-Джеймсском дворе, поскольку этот пост в настоящее время вакантен.
Балинский сидел совершенно неподвижно, только в глазах его все еще горел огонь.
Раздался негромкий стук в дверь, вошел скорбный дворецкий.
— Ваша светлость, — доложил он, — прибыл инспектор из Скотленд-Ярда. Его фамилия Лестрейд.
— Спасибо, Дженкинс, — ответил лорд Эверсден, — попросите его немного подождать.
Дворецкий удалился все с тем же скорбным видом.
Холмс взглянул на лорда Эверсдена.
— Я не обязан сообщать о своих выводах полиции. Что мне сказать инспектору Лестрейду?
Лорд Эверсден повернулся к Орман-паше, который, покачав головой, сказал:
— Совершенно очевидно, что в дом проник грабитель. — Он встал, подошел к Холмсу и горячо пожал ему руку: — Благодарю вас, мистер Холмс. Все мы в огромном долгу перед вами.
На Бейкер-стрит мы вернулись вечером. Холмс сразу отправился наверх, а я задержался внизу, чтобы переговорить с миссис Хадсон. Поднявшись на наш этаж, я нашел Холмса сидящим в кресле. Вид у него был подавленный и унылый, взгляд устремлен на шприц, лежащий на каминной полке.
— Интересное дело, Ватсон. Я вот думаю, возьмется ли когда-нибудь мир за ум. Этот балканский кризис чуть было не привел к общемировой трагедии; надеюсь, на нашем веку таких кризисов больше не будет.
— Думаю, не будет, Холмс, — сказал я.
Вошла миссис Хадсон, поставила на стол поднос и удалилась. Холмс принюхался и спросил:
— Что это, Ватсон?
— Турецкий кофе, Холмс. Один из подчиненных Орман-паши вручил его мне, когда мы уезжали из Ройстон-мэнор. Он сказал, что паша велел ему передать: это возбуждающее средство куда лучше многих других.
