Трой быстро шла наверх в надежде, что в ее белой комнате еще горит огонь. Следуя за изгибом ступеней, она правой рукой приподняла свое длинное платье, а левую положила на узкие перила.
Перила были липкими.
Она испуганно отдернула руку и поднесла ее к глазам. На ладони и чуть выше ее что-то темнело. Сейчас Трой стояла в тени, но, сделав шаг, оказалась на месте, куда падал свет от лампы, и стало видно, что пятно на ладони — красное.
Прошло не менее пяти секунд, прежде чем она сообразила, что это краска.
Глава 5
ОКРОВАВЛЕННОЕ ДИТЯ
На следующее утро, в половине одиннадцатого, Трой, увешанная ящиками с красками, со свернутым холстом и подрамником в руках, направлялась в домашний театр. Сопровождаемая Полом и Седриком, несшими ее студийный мольберт, Трой прошла длинным коридором, ведущим из зала, мимо двери цвета грубого зеленого сукна, «за которой, — тяжело дыша, проговорил Седрик, — все крушат вокруг себя трудные дети», повернула направо и двинулась дальше, в тыльную часть этого дома-лабиринта. Путешествие прошло не без приключений — когда они проходили мимо двери, за которой, как впоследствии обнаружила Трой, располагалась малая гостиная, она распахнулась и на пороге, спиной к ним, появился пухловатый коротышка. «Если вы не доверяете мне как врачу, сэр Генри, — сердито говорил он, — у вас всегда есть выход, А я буду только рад избавиться от неблагодарной задачи выписывать рецепты упрямому, черт бы его побрал, пациенту и его внучке». Трой попыталась было мужественно пробиться вперед, но дорогу ей преградил Седрик. Он поставил мольберт поперек коридора и принялся с живейшим интересом вслушиваться в начавшийся диалог.
— Ну, ну, успокойтесь, — журчал невидимый сэр Генри.
— Я умываю руки, — заявил его собеседник.
— Ничего подобного. И вообще, что это за выражения, Уизерс? Следите за своим языком. И занимайтесь своим делом и прислушивайтесь, как полагается, к честной критике.
— Черт знает что, — проговорил посетитель, но на сей раз скорее с нотой отчаяния в голосе. — Я официально отказываюсь от дальнейшего лечения. Считайте это моим последним словом.
Последовала продолжительная пауза, во время которой Пол безуспешно пытался сдвинуть Седрика с места.
— Я не принимаю отставки, — сказал наконец сэр Генри. — Повторяю, Уизерс, успокойтесь. Вы должны понять. У меня много всяких проблем. Очень много. К тому же потерпите капризы старика, а? Не пожалеете. Право, не пожалеете. Закройте-ка дверь и выслушайте меня.
Не поворачиваясь, посетитель медленно прикрыл дверь.
— Ну а теперь, — прошептал Седрик, — он посулит бедному доктору Уизерсу, что упомянет его в завещании.
— Ну пошли же наконец, ради Бога, — проговорил Пол, и они направились к театрику.
Полчаса спустя Трой установила мольберт, растянула холст и приготовила для этюдов бумагу и дощечки. Театрик представлял собой точную копию настоящей сцены с довольно просторной площадкой. Задник декорации «Макбета» был прост и превосходен в своем замысле. Сценограф исключительно точно воплотил первоначальный набросок Трой. Прямо перед ним, в точном композиционном порядке, располагались трехмерные фигуры, в нужных местах разрывающие тканую поверхность. Трой сразу решила, где она поместит своего героя. Никаких попыток актуализировать фон. Чисто театральное решение. «Вообще-то тут бы хорошо подошла болтающаяся веревка, — подумала она, — но вряд ли это понравится заказчикам. А вдруг он согласится?»
Седрик и Пол начали показывать ей, что можно сделать со светом. Трой пребывала в превосходном расположении духа. Ей нравился запах холста и клея и приятно было ощущать, что вот место, где люди работают. В театрике даже Седрик стал не похож на самого себя. Он обнаружил хорошее знакомство с предметом, живо откликался на предложения Трой, придержал Пола, когда тот предложил залить сцену снопами огня, заставил его уняться, пока он сам выбирал какое-то одно световое пятно.
— Поскромнее надо с задником, поскромнее! — восклицал он. — А ну-ка попробуем снизу! — И тут же появился мерцающий свет, что весьма понравилось Трой.
— Да, но вам-то ничего не видно, — растерянно заметил Седрик. — Черт! Что же придумать?
— Могу принести обычный светильник и подключить через удлинитель, — предложил Пол. — Или снимем шторы.
— Но тогда будет проникать дневной свет. — Седрик в отчаянии посмотрел на Трой. — Или ничего страшного?
— Попробуем.
В конце концов, умело расположив отражатели, Трой добилась того, чтобы и дневной свет падал на холст, и сцена не пропадала.
Часы — разумеется, большие часы — на центральной башне пробили одиннадцать. Где-то в глубине открылась и тут же захлопнулась дверь, и в освещенном пространстве появился сэр Генри — вылитый Макбет.
— Ну и ну, — прошептала Трой. — Вот это да!
— Настоящий маскарад, — сказал ей на ухо Седрик, — но, странное дело, мурашки по коже бегут. Или нет? Не слишком театральный костюм?
— На мой вкус, нет, — решительно ответила Трой и пошла по проходу навстречу своему натурщику.
В полдень Трой пригладила волосы, прислонила крупный рисунок углем к сцене и отошла от нее по проходу. Сэр Генри снял шлем, слегка вздохнул и осторожно двинулся к стулу, стоящему в кулисе.
— Полагаю, вы хотите закончить на сегодня, — рассеянно сказала Трой, кусая ноготь большого пальца и вглядываясь в рисунок.
— Старость не радость, — откликнулся сэр Генри, и только тут Трой заметила, что выглядит он не просто немного усталым. Перед сеансом он положил вокруг глаз густые тени и подкрасил разведенной в воде краской усы и бородку. Помимо того, он надел парик с длинными прядями черных волос. Но ни косметика, ни парик не могли скрыть, что щеки у него ввалились, а голова поникла.
— Вынуждена вас отпустить, — сказала Трой. — Надеюсь, я была не слишком требовательна. Забываешься, знаете ли.
— И вспоминаешь тоже, — сказал сэр Генри. — Я, например, вспоминаю роль. Впервые сыграл ее в 1904 году.
Трой быстро подняла голову, почувствовав к этому человеку внезапную симпатию.
— Это была замечательная роль, — добавил он. — Замечательная.
— Пять лет назад, когда я увидела вас в ней, это было сильное впечатление.
— Я играл ее в шести разных спектаклях, и всякий раз выкладывался до конца. Никогда она не приносила мне несчастья.
— Я слышала, что среди исполнителей роли Макбета распространено суеверие. Нельзя цитировать пьесу, верно? — Трой внезапно подскочила к рисунку и стерла ногтем слишком жирную линию. — Вы тоже считаете, что это приносит беду? — рассеянно спросила она.
— Другим актерам — да, — очень серьезно ответил он. — Во время представления за кулисами всегда такая напряженная атмосфера. Люди нервничают.
— Не потому ли, что помнят о суеверии?
— Может быть. От такого ощущения не избавишься. Но мне эта пьеса никогда несчастий не приносила. — Голос его, секунду назад звучавший устало, окреп. — Иначе зачем бы мне выбирать для портрета именно эту роль? Так что нет, точно нет. А теперь, — сказал он, возвращаясь к своей величественной и сверхгалантной манере, — будет ли мне позволено хоть краем глаза взглянуть?
Нельзя сказать, что Трой была в восторге от этой идеи, и все же слегка протолкнула рисунок в проход и повернула его к нему.
— Боюсь только, пока мало что можно понять, — сказала она. — Это всего лишь нечто вроде общей идеи того, что я хочу изобразить.
— Ну да, ну да! — Он сунул руку в рубаху, извлек пенсне в золотой оправе, и мгновенно перед Трой вновь возник Макбет, только в очках, рассматривающий собственный портрет. — Умница, — сказал он. — Настоящая умница.
Трой отнесла рисунок на место, и сэр Генри медленно разогнулся.
— «Прочь, прочь, все это взято взаймы»[24], — продекламировал он. — Мне надо переодеться. — Привычным жестом он поправил плащ, развернул плечи, перешел на освещенное место и прицелился кинжалом в крупный пустой холст. Голос его, словно специально поставленный для этого выступления, мощно разнесся под сводами театрика:
Что ж, будь здоров. Одно могу сказать я:
Смотри не пожалей о старом платье.
Благослови Господь
И вас, и всех…[25]
К счастью, Трой вспомнила следующую строку. Сэр Генри перекрестился и, минуя фигуры-манекены, зашагал к двери за сценой. Она захлопнулась за ним, и Трой осталась одна.
Она еще раньше решила сразу же перенести изображение на большой холст. Эскизов больше не будет. Время поджимало, а то, чего ей хочется, было уже и так ясно. С чем сравнить момент, подумала она, когда стоишь лицом к лицу с туго натянутым холстом и поднимаешь руку, чтобы нанести первый мазок. И. сделав глубокий вдох, она провела угольным карандашом по холсту. Он откликнулся, издав что-то вроде слабого барабанного звука. «Что ж, поплыли», — подумала она.
