— Ради Бога, заткнись, дорогая, и дай мне рассказать…
— Но это безумие. Я не позволю, Фабиан! Я тебе не позволю.
— Ты не можешь остановить меня.
— Какого черта здесь вся эта возня? — рассердился Дуглас.
— Это насчет того, — сказал Фабиан, — убивал я вашу тетю Флосси или нет. А теперь придержите языки и послушайте.
Глава 4
ФЛОРЕНС РУБРИК ОТ ФАБИАНА
Сидя на полу и потирая колени, Фабиан начал свой рассказ. Сначала он запинался, и губы его дрожали. В таких случаях он останавливался, хмурился и без всякого выражения повторял фразу, на которой сбился, пока, наконец, не овладел собой и не заговорил более собранно.
— Я, кажется, говорил вам, — сказал он, — что получил трещину черепа при Дюнкерке. Я также упоминал, не так ли, что вскоре после выздоровления мне предложили весьма своеобразную работу в Англии. Именно тогда я впервые задумался о магнитных взрывателях для противовоздушных снарядов, которые, собственно говоря, и послужили основой для нашей драгоценной установки Икс. Я думаю, что, если б дела пошли нормально, я бы занялся этим еще в Англии, но, увы…
Однажды утром я пошел на работу, у меня раскалывалась голова. Очень удачное выражение. Это именно то, что с ней происходило. У меня уже бывали подобные состояния, и я пытался просто не обращать на них внимания. Я сидел за столом, изучая инструкции старшего офицера и пытаясь сосредоточиться. Я помню, что положил перед собой лист бумаги. Далее последовал пробел, точнее, провал. На меня попеременно накатывали волны света и тьмы. Наконец я вышел на свет и оказался где-то на дороге, перед воротами, за несколько минут ходьбы от своего подразделения. Ворота были очень высокими, из восьми прутьев, а сверху была пропущена проволока с электрическим током. За ними располагалась военная территория. Должно быть, я полез вверх. Я был совершенно вне себя. Словно отрезан от собственного сознания. Через некоторое время я взглянул на часы. Прошел час. Я взглянул на свою правую руку и увидел, что пальцы в чернилах. Затем я отправился домой в полуобморочном состоянии. Я позвонил в свое учреждение, и, видимо, голос у меня был очень странный, потому что наутро явился армейский врач и осмотрел меня. Он сказал, что трещина в черепе дает о себе знать. У меня сохранился рапорт, который он оформил для моей демобилизации. Вы можете взглянуть на него, если хотите. Пока он находился возле меня, пришло письмо. Оно было написано мне мною самим. Надо сказать, ощущение не из приятных. Когда я вскрыл конверт, из него выпали шесть листов проштемпелеванной конторской бумаги. Они были испещрены буквами и цифрами. Это была полнейшая бессмыслица, разрозненные отрывки записей и вычислений, все подряд. Я показал это доктору. Он был очень заинтересован — и немедленно выставил меня из армии. Тут-то и появилась Флосси.
Фабиан помолчал с минуту, уткнув подбородок в колени.
— Было еще два подобных случая, — продолжал он. — Один — на судне. Урси говорит, что увидела, как я карабкался куда-то. В тот раз из кают-компании на верхнюю палубу. Не помню, говорил ли я, что я был контужен при Дюнкерке, когда взбирался по веревочной лестнице на спасательное судно. Иногда я задумываюсь, нет ли связи между этими моментами. Урси не могла заставить меня спуститься, поэтому она осталась со мной. Я, кажется, бродил туда-сюда и всем мешал. Потом я на что-то очень рассердился и пообещал изгнать чертей из Флосси. Это стоит запомнить, мистер Аллейн. В самом деле, распоряжения Флосси во время плавания были мелочными и докучливыми. Вроде бы Урси удалось меня успокоить. Когда я пришел в себя, она помогла мне вернуться в каюту. Я взял с нее слово не рассказывать Флосси. Корабельный доктор был очень занят, его мы тоже не стали беспокоить.
Затем — последний приступ. Я думаю, вы догадались. Это произошло в тот вечер, когда я, собственно говоря, ползал по овощным грядкам в поисках потерянной брошки. К сожалению, Урси рядом не было. Возможно, когда я бродил там, уткнувшись носом в землю, я потерял равновесие или что-то вроде этого. Я не знаю. Я помню только услышанный мною спор девушек на нижней тропе, а потом неожиданно я погрузился во тьму, и после обычного провала в никуда — это жуткое, омерзительное чувство всплывания на поверхность. Я оказался в противоположном конце огорода, под тополем, полумертвый и весь в царапинах. Я услышал возглас дяди Артура: «Вот она! Я нашел ее!» Затем раздались выкрики остальных. Я собрался с духом и заковылял им навстречу. Уже почти стемнело. И они не видели моего лица, которое, я уверен, было классического болотно-зеленого оттенка. Во всяком случае, все бурно торжествовали по поводу этой проклятой брошки. Я прополз в дом вслед за ними и деликатно выпил содовой водички, в то время как все пили рейнвейн, а дядя Артур — виски. Он был очень измучен, бедняга… Поэтому никто не заметил моего состояния, кроме… — Он слегка отодвинулся от Урсулы и теперь смотрел на нее с невыразимо нежной улыбкой. — Кроме Урсулы. Она обратила внимание на мое сходство с покойником и утром сказала мне об этом. Я объяснил, что у меня был еще один «припадок», как бедная Флосси называла их.
— Это так глупо! — прошептала Урсула. — Все это настолько глупо! Мистер Аллейн будет смеяться над тобой.
— В самом деле? Может быть. Мне было бы приятно услышать от мистера Аллейна раскаты профессионального хохота, но пока я не наблюдаю ничего подобного. Вы, конечно, понимаете, к чему я клоню, сэр?
— Думаю, что да, — сказал Аллейн. — Вы подозреваете, что в состоянии амнезии, или автоматизма, или бессознательного поведения, или как это еще называется, вы отправились в овчарню и совершили это преступление?
— Именно так.
— Вы утверждаете, что слышали разговор мисс Харм и мисс Линн на нижней тропе?
— Да, я слышал, как Терри сказала: «Почему бы не сделать то, о чем нас просили? Это было бы гораздо проще».
— Вы произносили эти слова, мисс Линн?
— Да, что-то похожее, кажется.
— Да, — сказала Урсула. — Она говорила это. Я помню.
— Затем последовал провал, — произнес Фабиан.
— А вскоре после того, как вы пришли в сознание, вы услышали возглас мистера Рубрика?
— Да, это было первое, что я услышал. Его голос.
— А как долго, — обратился Аллейн к Теренции Линн, — длилась пауза между вашей репликой и моментом, когда обнаружили брошь?
— Возможно, минут десять. Не дольше.
— Понятно. Мистер Лосс, — промолвил Аллейн, — вы производите впечатление молодого человека значительно выше среднего интеллектуального уровня.
— Благодарю вас, — поклонился Фабиан, — за эти скромные орхидеи.
— Тогда какого дьявола вы плели здесь всю эту галиматью?!
— Ну вот! — торжествующе воскликнула Урсула. — Что я говорила!
— Я могу сказать, — жестко сказал Фабиан, — что мне приносит чрезвычайное облегчение тот факт, что мистер Аллейн считает чистой галиматьей утверждение, которое мне далось нелегко и которое, по сути, является признанием.
— Друг мой, — отозвался Аллейн, — я ни на минуту не сомневаюсь, что у вас бывают эти чудовищные состояния. Я выразился небрежно и приношу извинения. Я просто считаю, что вы совершенно необоснованно придаете этому такое зловещее значение. Я не утверждаю, что с точки зрения патологической медицины вы не могли совершить это преступление, но я утверждаю, что вы не могли этого сделать физически.
— Десять минут, — сказал Фабиан.
— Совершенно верно. Десять минут. Десять минут, за которые надо было преодолеть одну пятую мили, нанести удар и — прошу прощения за неприятные детали, но необходимо внести ясность — удушить жертву, достать из пресса большое количество шерсти, укутать тело, избавиться от него и снова загрузить пресс. Вы не могли этого сделать за короткое время вашего приступа и вряд ли станете утверждать, будто вернулись позже с целью замести следы преступления, о котором не помнили. На вас, насколько я помню, был белый спортивный костюм? В каком состоянии он находился, когда вы пришли в себя?
— Весь в глине, — ответил Фабиан. — Видимо, я упал на грядки.
— Да, но не в шерсти? И не в каких-нибудь других пятнах?
Урсула быстро встала и подошла к окну.
— Нужно ли? — спросил Фабиан, следя за ней взглядом.
— Давай покончим с этим, — сказала Урсула. — Я могу. Я только возьму сигарету.
Она стояла к нему спиной. Голос ее звучал словно издалека, и невозможно было угадать ее мысли.
— Давай покончим с этим, — повторила она.
— Возможно, вы помните, — продолжал Фабиан, — что убийца использовал спецодежду, принадлежавшую Томми Джонсу, и пару рабочих перчаток, лежавших в кармане. Одежда висела на гвозде рядом с прессом. На следующее утро, когда Томми надел ее, он заметил, что лопнул шов, и другие детали.
— Если эта версия верна, — отозвался Аллейн, — на переодевание следует накинуть еще одну-две минуты. Вы могли бы и сами об этом подумать. Наверняка вы возвращались к этому мысленно, и не раз. Чтобы добраться до овчарни незаметно для остальных, вы должны были идти кружным путем: или через дом, или через боковую площадку, или по задворкам. Нижней тропой вы идти не могли, иначе вас заметили бы девушки. Перед обедом я пробежал напрямик с огорода до овчарни, и это заняло у меня две минуты. В данном случае прямой путь был невозможен. Кружным путем на это уйдет соответственно три или четыре минуты. На совершение преступления остается максимум четыре минуты. Стоит ли удивляться, что я назвал вашу версию галиматьей?
