— Мне хотелось бы, чтобы вы мне дали здешний адрес Риты, — сказал я.
Она опять недоверчиво взглянула на меня:
— Вы же сказали, что вы один из ее друзей.
— Так оно и есть. Я приехал с ярмарки. Она вам сказала, что работает на ярмарке?
Хозяйка молчала. Тогда я добавил:
— Ее срочно вызвали сюда телеграммой, когда с Веиманом произошел несчастный случай. Она даже не знала, где ей придется остановиться. Я приехал в Индианаполис по делам. Мне нужно с ней повидаться, и я подумал, что смогу узнать ее адрес только через ее отца.
— Ничем не могу помочь. Она не сказала, где будет жить. Правда, она что-то говорила про гостиницу, значит, ищите там. Думаю, вы сможете встретиться с ней в «Пайнлоун-госпитале». Она отвезла своего старика туда.
— Великолепно. Большое спасибо.
Я почувствовал, что больше ничего здесь не добьюсь, и поспешил уйти.
Вернувшись в холл своего отеля, я просмотрел список всех городских гостиниц, зарегистрированных в телефонном справочнике. Их было изрядное количество, но тем не менее я начал методично их обзванивать. Время приближалось к полудню. Скоро можно сделать визит в госпиталь.
Я приехал туда без четверти два.
«Пайнлоун» оказался великолепной больницей. Однако было не совсем понятно, почему ей дали такое название6.
На лужайке не было никаких елок, потому что и лужайки-то не было. Это было трехэтажное здание с окнами на улицу.
Прислонившись к дереву напротив больницы, я начал наблюдение. Я решил ждать Риту до трех часов.
«Если она не явится до этого времени, выдам себя за знакомого, интересующегося здоровьем Веймана, и попытаюсь добыть ее адрес в бюро госпиталя, — решил я. — Хватит звонить по телефону, надо действовать напролом».
Но мне не пришлось долго ждать. Часы показывали десять минут третьего, когда у входа остановилось такси. Это была Рита. Я перешел улицу, пока она расплачивалась с шофером.
— Привет, Рита, — сказал я, и она обернулась.
Она явно очень удивилась, но предпочла сделать вид, что ничего особенного не произошло.
— Привет, Эд, — ответила она таким непринужденным тоном, как будто у нас было назначено свидание.
— Как дела у твоего отца? — спросил я.
— Не очень хорошо, Эдди. У него внутренние повреждения и в придачу сотрясение мозга, Они не сразу это определили. Его прооперировали еще вчера. Они полагают, что операция прошла удачно, но полной уверенности пока нет. Не знаю, смогу ли я увидеть его сегодня. Ведь после опера-пни прошло очень мало времени.
— Рита, я так огорчен…
— Пойдем, Эдди! Посмотрим, что там происходит.
Мы поднялись по ступенькам и вошли в холл. Я ждал, пока она разговаривала с медсестрой через окошко. Через некоторое время она вернулась ко мне.
— Ему лучше, но он сейчас спит. Доктор сказал, что следует отложить все посещения до завтра. Пойдем!
И она взяла меня за руку.
— Разумеется! Зачем торопиться? — сказал я.
— Такси стоит у входа. Я предупредила шофера, что, возможно, не смогу увидеть отца, он согласился подождать.
Действительно, такси стояло у входа. Когда машина двинулась к городу, я обнял Риту одной рукой. Она крепко прижалась ко мне и спросила:
— Зачем ты сюда приехал, Эдди?
— Ты сама знаешь зачем.
— Да, думаю, что знаю. Но тебе не следовало этого делать. Тем хуже для тебя, Эдди.
Я усмехнулся.
— Я не слышал от тебя более приятных слов, Рита. Ругай меня, мне это нравится.
Потом я обнял ее еще крепче и спросил:
— Ты любишь меня хоть немножко, Рита?
— Что такое любовь?
— То, что я сейчас чувствую.
Она отодвинулась и посмотрела мне в глаза:
— Мне кажется, ты просто чувствуешь зуд в одном месте.
— И это тоже. Но эти две вещи всегда идут рядом. И когда они обрушиваются на человека, он чувствует себя очень несчастным.
— Я тоже была несчастна, Эдди. Но мне нужна не любовь, а деньги. Целая куча денег. Мне нужен миллион долларов. У тебя его нет и никогда не будет. Ты для этого слишком хороший парень.
Я рассмеялся:
— А разве хороший парень не может добыть себе миллион?
Она приняла эти слова всерьез.
— Может, и найдется хороший парень, который в состоянии это сделать, но только не ты, Эдди. Скажи честно, ты можешь представить себя миллионером?
— Нет, — откровенно признался я. — Думаю, ты права, мне никогда этого не добиться. А ты-то что будешь делать с миллионом, если он у тебя появится?
— Что я буду делать? — Тут она расхохоталась. — У меня будет свой дом, шикарная одежда, драгоценности, меха…
— А в этом доме найдется местечко для меня?
— Моему мужу это не понравится. Но я смогу найти тебе квартирку на стороне и платить за нее. И тогда два-три раза в неделю…
— Восемь раз в неделю, — сказал я. — Каждый день и дважды в воскресенье.
— Если мой муж мне это позволит. Ведь ты же не думаешь, что я говорю серьезно, Эдди?
— Если ты говоришь серьезно, то лучше замолчи.
— Тогда заставь меня замолчать!
Именно это я и сделал: я заставил ее замолчать и прочувствовал этот поцелуй всеми клеточками своего тела. Раньше со мной ничего подобного не происходило. У меня кружилась голова, когда мы наконец оторвались друг от друга. В этот момент такси остановилось у подъезда отеля.
Мы пересекли холл и направились в гриль-бар. Когда мы сели за столик, Рита спросила:
— Ты голоден, Эдди?
— Да, но не в смысле еды!
— Замолчи, пожалуйста, официантка может услышать. А я хочу есть: сегодня я не успела даже позавтракать.
Она заказала себе жаркое с гарниром, а мне кофе я кусок пирога. Когда официантка отошла от нашего столика, Рита нахмурилась и спросила:
— Зачем ты приходил смотреть «живые картины»?
— Я знаю, что не должен был этого делать. Но я немного выпил и потерял контроль. Хоги сказал, что у тебя свидание с каким-то типом — я не мог этого допустить. Мне было наплевать на то, что обо мне подумают, — я должен был тебя увидеть! А теперь можешь оторвать мне голову — я вполне этого заслуживают
— Ладно, Эдди, забудем! Но никогда больше не делай этого, вернусь я туда или нет. — Тут она улыбнулась. — Особенно когда там находится Эстелла. Ты ей очень нравишься, Эдди. Она уже пыталась тебя подцепить?
— Нет.
— Ну так попытается.
— Ты вернешься на ярмарку, Рита?
— Я сама еще не знаю. Мне не очень-то нравятся эти «живые картины».
— Мне тоже. То есть я хочу сказать, что мне не нравится, что ты там работаешь. А ты не можешь заняться на ярмарке чем-нибудь другим?
— Чем? Демонстрировать танец живота?
— Черт возьми, ты же знаешь, что я имею в виду!
— Я знаю, что ты имеешь в виду. Но тебе придется к этому привыкнуть. Природа создала меня актрисой, танцовщицей или еще чем-то в этом роде. Прекрасное тело и мало мозгов.
— Сколько будет дважды два?
— Пять. Вот видишь, какая я, Эдди!
— Ну хорошо, я не буду больше об этом говорить. Официантка вернулась с нашими заказами. Пока Рита ела, я пил кофе и рассматривал ее. Она была прекрасна, даже когда жевала. В тот момент я чувствовал себя самым везучим человеком на свете. Я только немного боялся спугнуть удачу, откровенно смакуя свое счастье. Я не промолвил ни слова, пока она не кончила есть. И тогда я спросил:
— А что теперь, Рита?
— А теперь мы едем на вокзал. Ты должен вернуться.
— Я должен вернуться? Но ведь я только что приехал! Я хотел бы остаться до тех пор, пока не выяснится, что твой отец пошел на поправку. Как только он будет вне опасности, мы вернемся вместе.
— Нет, Эдди. Цужно, чтобы ты уехал сегодня же. Немедленно. Мне самой хотелось бы, чтобы ты остался, но это невозможно. Может быть, пана сейчас умирает. Будет неприлично, если ты останешься.
— Но мы будем хорошо себя вести!
— Мы не сможем. Огонь и порох не могут вести себя хорошо, когда они вместе.
Я прекрасно знал, что она права, но продолжал протестовать. Она наклонилась через столп приложила палец к моим губам.
— Будь умницей и уезжай, Эдди. Если ты так сделаешь, я обещаю тебе вернуться на ярмарку. Как только смогу. И тогда все будет хорошо.
Я снял палец с моих губ и поцеловал ее теплую ладонь.
— Согласен.
Мы поехали на вокзал. Поезд на Саут-Бенд отправлялся через несколько минут.
При выходе на перрон я ее поцеловал. Это был наш третий и лучший поцелуй. Ее руки лежали на моих плечах, когда она чуть отстранилась и сказала:
— Иди к черту, Эдди! Неужели ты действительно стоишь миллиона долларов?
— Я попытаюсь его добыть.
— Это было бы прекрасно. До свидания, Эдди…
От волнения я забыл стереть с губ ее помаду. Я заметил это, только когда увидел свое отражение в зеркале умывальной комнаты. Я туда направился, чтобы привести себя в порядок перед тем, как сойти с поезда в Саут-Бенде. На моем лице, измазанном помадой, играла глупая тщеславная улыбка. Наконец до меня дошло, в каком виде я ехал всю дорогу.
