Получается, что несколько дней назад некая женщина ходила до усадьбы Юшет и обратно — в ту часть городка, где находится дом аптекаря. Как тут не подумать об Эмме, ноги которой были покрыты грязью и исцарапаны. Если это была она, значит, Родольф лгал, будто не видел ее почти два года. Или Эмма приходила в Юшет к кому-то другому. Или она подошла к замку, а потом передумала и вернулась. Однако, может быть, это были следы другой женщины.
Чуть позже Реми вернулся еще раз осмотреть следы. Вечерний мороз сделал их еще четче. Молодой полицейский направил свою лошадь прямо по ним. Через несколько сотен метров Реми оказался на задворках усадьбы Юшет — рядом с хозяйственными постройками. На псарне залаяли собаки. Из хозяйского дома вышел Жирар и замер, приглядываясь. Немного погодя он снова скрылся внутри.
Солнце уже садилось, наступала ночь. Большие деревья, окружавшие Юшет, принимали в темноте причудливые очертания. Добравшись наконец до теплой и светлой гостиницы, Реми вздохнул с облегчением.
* * *
Бовари чувствовал себя лучше. Покинув дом аптекаря, он вернулся к себе, где уже хозяйничала его мать, донимавшая бедную Фелисите противоречивыми приказаниями. Видимо, бедолаге никогда не избавиться от влияния женщин. Всегда находилась какая-нибудь женщина, которая желала командовать им.
Когда к нему пожаловал Реми, они стали вместе искать письмо Эммы.
— Но ведь оно же было! — повторял Бовари в отчаянии. — Оно было адресовано мне и находилось в секретере, куда она складывала все свои письма. Я вскрыл его при Омэ и прочитал ему вслух. Я помню, оно начиналось словами: «Пусть никого не винят…», и еще она говорила, что добровольно приняла мышьяк.
Потом Бовари куда-то сунул письмо. Возможно даже, в своем полубезумном состоянии он бросил листок в огонь.
— Вы в этом уверены? Был ли в тот вечер разожжен камин? Кто его разжег? Эмма? Служанка? Вы? — допытывался Реми.
Странно, но вопрос, казалось, застал Бовари врасплох.
— Да, огонь был. По крайней мере, мне так кажется, — пробормотал он, поразмыслив, словно сам себя проверял. Он удивился: как Реми мог сомневаться в его чистосердечии?
Письмо они так и не нашли. В самом деле, было странно, что столь важный документ таинственно исчез. Если бы его нашли, то сняли бы все предположения, а следствие, которое так сильно встревожило Ионвиль, прекратили бы. Не выдумал ли Шарль это письмо? Не прочитал ли он Омэ заготовленный заранее текст, чтобы снять с себя подозрения? Эти подозрения были очень серьезными. До сего момента у Шарля была репутация простодушного слепца, ни в чем не повинного. Казалось, если бы он знал, что Эмма умирала, предав его, то он полюбил бы ее еще больше. Он выглядел ранимым, наивным и трогательным, как мальчик Кроме того, она носила его ребенка: неужели, убивая ее, Шарль приговорил к смерти и это невинное существо?
И все же… Что Реми и дʼЭрвиль точно знали о Шарле? Ведь они видели его в коллеже лишь на протяжении нескольких месяцев, когда им было по пятнадцать лет. В классе он был безмолвной жертвой, над которой все насмехались, и безропотно сносил самые гнусные оскорбления. Что он представлял из себя на самом деле? Лерё говорил, что при первой жене Бовари имел связь с юной Эммой. Не странно ли, что несчастная вдова Дюбюк умерла именно тогда, когда девушка стала прикидываться беременной, и Бовари понадобилось узаконить свою связь с ней? Кроме того, по словам Лерё, у первой жены перед смертью были те же симптомы, что и у Эммы. Как при отравлении мышьяком.
Реми был в полной растерянности. Иногда ему приходилось сомневаться в том, что из него получится хороший полицейский…
Расследование не продвигалось, и, вероятно, этот факт радовал Делевуа, который до сих пор оставался в Руане. Тем временем Реми регулярно встречался с Бурнизьеном, Омэ, Бине, Лерё, Родольфом, Лестибудуа, Гильоменом, Тювашем и даже Фелисите. Торопливые приветствия, обсуждения погоды… Лица жителей Ионвиля были невозмутимо спокойны. Однако не скрывали ли они чего-нибудь?
Со времени отъезда патрона Реми почти нечего было делать. Благоприятная ситуация для того, чтобы совершать глупости и мечтать…
* * *
Однажды ночью ему приснился странный сон. Она была жива, и он держал ее в своих объятиях. Он проник в тайну ее несчастья, любил ее и спасал.
Затем он проснулся и вспомнил, что она умерла.
В следующую ночь он увидел другой сон (но был ли это на самом деле сон?). Он вернулся вечером после одной из прогулок на лошади и отдыхал в большой зале «Золотого льва», где находился его штаб и где теперь, в этот обычно оживленный час, почему-то не было ни посетителей, ни работников. Вдруг входная дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул Ипполит. Он держал в руке фонарь, и вид у него был растерянный. Увидев, что Реми один, он подал ему знак следовать за ним.
— Что ты хочешь, Ипполит? Войди.
Но тот не хотел входить и продолжал звать с собой. Тогда Реми поднялся и, не одеваясь, пошел за ним. На улице была глубокая ночь.
— Твоя лошадь еще не расседлана, — сказал Ипполит (по какому это праву он «тыкал»?!), — садись на нее и следуй за мной. — И парень спешно захромал по снегу перед ним.
Реми послушался. Несмотря на протез, Ипполит передвигался удивительно проворно. Он ловко обходил сугробы и наледи, тогда как кляча Реми едва-едва плелась следом. Они поднялись по той самой дороге, по которой полицейские прибыли в Ионвиль, — она выходила на руанский тракт. На перекрестке Ипполит остановился и задул фонарь.
Звезды в небе мерцали, как угольки в очаге, равнина была покрыта снегом, окружавшие их деревья казались чудовищно большими. Старые яблони, столетние дубы с огромными, извивающимися черными ветвями были словно нереальными, фантастическими. Реми отчетливо ощущал своей кожей мороз и обжигающий северный ветер. Ипполит рядом с ним тоже дрожал от холода.
— Чего ты ждешь, Ипполит?
И вот это случилось. В точности как в тот вечер, когда они ехали в Ионвиль, с адским грохотом, послышавшимся сначала откуда-то издалека, на огромной скорости из мрака выскочила запряженная четверкой лошадей карета — еще большая, чем в прошлый раз. Она обогнала Реми и Ипполита, но никто их не заметил. Им удалось разглядеть кучера с поводьями в обеих руках и хлыстом в зубах, который каким-то образом еще умудрялся подгонять лошадей дикими криками. В карете при свете фонаря сидели женщины в вечерних платьях с обнаженными плечами, господа во фраках, а также лакеи в париках и ливреях. И среди них было чудо красоты и душевной чистоты, женщина, которую Реми держал в объятиях в другом сне, — Эмма. У нее был растерянный вид.
Карета пронеслась ураганом, и снег, разлетевшийся из-под ее колес, залепил Реми глаза. Когда он протер их, все исчезло. Рядом с ним стоял лишь забрызганный грязью и ошарашенный Ипполит.
— Ипполит, что это такое?
— Хеллеквинская Охота, — промолвил Ипполит. — Безумная карета с теми, кто умер в течение года. Вам разве не говорили? Мы все там окажемся, — добавил он, содрогаясь.
Тогда Реми вспомнил, как мамаша Лефрансуа неопределенно пожала плечами, когда по их прибытии в Ионвиль Ивер выдал свою версию о гостях, поздно возвращавшихся из замка Вобьесар или какого-то другого имения. Бормоча себе под нос, она что-то упомянула о привидениях, скачке мертвецов и какой-то местной легенде. Кажется, по ночам карета носилась по дорогам, увлекая за собой всевозможных демонов, дьяволов и дьяволиц… А с ними — умерших за текущий год.
— Вы заметили? — сказал Ипполит, выпучив глаза. — Мадам Эмма была там!
Когда Реми проснулся и осознал, что находится в своей комнатке в «Золотом льве», уже рассвело. Окно было открыто — возможно, из-за этого он чувствовал во сне такой леденящий холод. С улицы доносился скрип колес. Это были первые повозки ломовиков, направлявшихся в Париж со свежей рыбой.
На пороге его комнаты появилась мамаша Лефрансуа, которая принесла первый утренний суп.
— Вчера, — сказала она, выпучив глаза, — я видела на нижнем лугу трех черных куриц, которые бежали по снегу. А Ивер нашел огромную летучую мышь — кто-то пригвоздил ее к двери амбара! Это дурные знаки! Когда ж кончатся наши напасти?!
— Я тоже сегодня плохо спал, — ответил он. — Господин Делевуа предупреждал меня, что на вашем дворе очень шумно.
Мадам Лефрансуа возразила: всю ночь — по крайней мере, до появления ломовиков все лишь несколько минут назад, — не было ни малейшего шума.
Если она говорила правду, то почему ему приснился этот грохот Хеллеквинской Охоты?
* * *
Полнейшая скука. Вот уже несколько дней как он перестал посылать Делевуа в Руан свои отчеты. От Делевуа не было никаких вестей, время шло. Забыли, что ли, о нем?
Его пребывание в Ионвиле не на шутку затянулось. Реми был совсем один и уже начинал сходить с ума — ему являлись глупые видения. Он устал и разочаровался. Какая разница, были книги господина Омэ в порядке или велись из рук вон плохо? Какая разница, обнаружил он следы на снегу или нет? Имело ли значение, угасла или нет страсть господина Родольфа? Что за важность, было ли томление господина Леона романтическим или классическим? Он должен себе признаться, что мечтает покинуть Ионвиль и забыть об этом деле.
