— А сахар?
— Какой сахар?
— Ты добавил во флакон сахар, который был на кухне, и все это перемешал, — сказал Омэ. — Маленький негодяй! В тебе нет никакого уважения! Я тебя кормлю, одеваю, учу, а ты такое творишь!
— Но я не нарочно!..
— Посмотрите на него! То-то я приметил, что за эти дни ты все глаза проплакал! Мне следовало бы сразу тебя заподозрить!
— Мадам хотела умереть, — всхлипнул Жюстен. — Она была несчастна!..
— Любая женщина считает себя несчастной, — глубокомысленно заявил Омэ, — и, естественно, не всегда по нашей вине. А нам, мужчинам, каково приходится с этой вечной женской неудовлетворенностью!
Реми прервал рассуждения аптекаря:
— Жюстен, возвращайся к своей работе. Если будет надо, я тебя вызову позже. А вы, господин Омэ, останьтесь еще на минуту со мной.
Жюстен ушел.
— Что-то не очень мне верится в эту историю, — с нотками подозрительности в голосе произнес Реми. — Не вы ли меня уверяли, что ключ всегда находится при вас, на цепочке?..
— Ну, говорю же, это была ошибка с моей стороны, — ответил Омэ. — Совсем забыл вам сразу о ней сказать!
— Мадам Бовари знала, что у вас есть мышьяк?
— У любого аптекаря он есть. Кроме того, ее муж однажды рассказал ей про мой шкаф с ядами.
— Как, по-вашему, она узнала точную дозу, которая нужна, чтобы отравиться наверняка?
— Ах, господин Реми, вот уж хороший вопрос! Может, господин Бовари говорил ей об этом. Он же врач.
— Меня интересует еще один момент: Жюстен, кажется, удивился, когда я заговорил о сахаре. Он сказал, что после того, как обслужил мадам Бовари, спешно вернул флакон на место, поскольку вы его позвали. А ведь мой коллега из Руана обратил внимание на то, что мышьяк и сахар были тщательно перемешаны. Как можно это сделать за такое незначительное время? Да еще если вас вызывают в столовую и упрекают в нерасторопности! Каким образом Жюстен тотчас же нашел в кухне молотый сахар? Как он отмерил точную дозу сахара, если весы находятся в лаборатории?
— В кухне есть другие весы. А что касается пудры, то кухарка смолола после обеда головку сахара, чтобы приготовить крем, который она должна была подать к ужину.
— Вероятно, по рецепту из «Руанского маяка»?
— Прошу вас оставить намеки.
— И еще вот что: когда вы поняли, что мадам Бовари приняла мышьяк, не пришло ли вам в голову, что этот яд, возможно, из вашей аптеки?
— Вы почему-то пытаетесь меня подловить! Я же вам сказал: мы узнали о том, что Эмма отравилась мышьяком, из письма, найденного Бовари в ее секретере, а не из-за того, что в моем флаконе недоставало порошка!
— Где это письмо? Его никто не может найти!
— Во всяком случае, не у меня в кармане, — ответил Омэ. — Я не виноват, что оно исчезло. Бовари показал его мне в тот вечер, вот и все. Но тогда у нас были дела поважнее, чем забота о сохранности бумажки! Как только мы узнали, что это мышьяк, мы вместе стали копаться в пятитомном «Медицинском словаре», а также в «Медицинском альманахе», на который Бовари подписывался. Некоторые страницы даже не были разрезаны, и мы не нашли статью о противоядиях. Это было ужасно!.. Ввиду безнадежности дела, именно мне пришла в голову мысль послать за докторами Каниве и Ларивьером. На ночь глядя, Жюстен и Ипполит отправились за ними верхом.
— Мадам Бовари не было дома всю вторую половину дня 23 марта — перед ее смертью. По вашему мнению, откуда она пришла, когда Жюстен дал ей мышьяк?
— Помилуйте, где же мне знать? Из своего дома или, может быть, от господина Буланже…
— Почему от господина Буланже?
— Потому что каждый здесь знает (кроме бедняги Шарля!) о связях между мадам Бовари и Родольфом. В конце концов, почему она не попросила у него помощи, когда узнала, что дом арестован? Не считая нотариуса и Бине (я уж не говорю о Лерё — он, может быть, и самый богатый, но такой скряга, каких поискать!), Буланже единственный в Ионвиле, у кого есть деньги. Возможно, она заходила к каждому из них. Вы должны проверить.
— А к вам она не приходила?
— Нет. Она знает, что все мое состояние — это моя семья, аптека и дом.
— Вы не знаете, имел ли господин Родольф мышьяк? Он у вас когда-нибудь его покупал?
— Один раз, месье, и то очень давно! Припоминаю, что рецепт был выписан господином Бовари. Для господина Родольфа требовался препарат на основе мышьяка и ртути. Я тогда подумал, что он, наверное, страдает какой-то венерической болезнью. Однако в подобном случае требуется, как правило, длительное или повторное лечения, а господин Родольф больше не приобретал мышьяк — это меня удивило. Я решил, что либо доктор Бовари сам снабжал его, либо господин Родольф покупал яд где-то в другом месте. Потом я и думать об этом забыл… Больше вы ничего не хотели узнать? Слава богу, этот маленький негодник Жюстен наконец-то во всем признался! Если я снова вам понадоблюсь, сообщите мне.
— Мы еще увидимся, господин Омэ.
— Я в вашем распоряжении.
А может, все-таки Шарль, который с самого начала так натурально играл роль ничего не замечающего, обманутого мужа?.. В отношении него существовали кое-какие неясности.
С каждым днем Бовари чувствовал себя все лучше, и его спокойствие удивляло. Было ли оно признаком его невиновности? Или же это безмятежность, обретенная преступником, который после страшных дней, проведенных в ожидании разоблачения, наконец понял, что из-за отсутствия улик его никто не обвинит?
«Все так добры ко мне!» — восклицал он.
Не забывая о следах, ведущих в Юшет, и не отказываясь от версии о самоубийстве, Реми решил снова задать врачу вопросы по поводу мышьяка и письма Эммы.
— Мышьяка у меня нет, — стоял на своем Шарль. — Если бы он был мне нужен, я выписал бы рецепт.
— Ну а письмо? Как вы догадались, что оно в секретере?
— Именно туда она складывала свои личные бумаги. Вот я подумал, что, может быть…
Шарль даже удивлялся тому, что проводится следствие. Если кто и был ответственным, говорил он, то кто же, как не он? Пусть он хоть тысячу раз невиновен, но не ложится ли на мужа вина, если его жена кончает жизнь самоубийством?
Реми не мог не улыбнуться его словам.
— Шарль, даже если так, то такой муж точно не является тем, кого мы ищем. Во всяком случае, полиции подобное не касается.
Он снова расспрашивал Бовари, как прошел его день 23 марта, чем он занимался. Тот отвечал, не краснея и не путаясь. Утром, как обычно, он сам оседлал лошадь, чтобы ехать на консультации. Он не видел объявление об аресте дома, прикрепленное на столбе крытого рынка и, лишь вернувшись домой, узнал об этом от служанки.
Все это было для него как гром среди ясного неба: он вернулся и увидел, что еда не приготовлена, огонь не разожжен, жена исчезла, служанка в слезах, а дом выставлен на продажу. Бовари плакал и несколько раз чуть не лишился чувств. Наконец он взял себя в руки и решил, что Эмма, наверное, отправилась в Руан (она последнее время частенько туда ездила, чтобы брать уроки игры на фортепьяно) и вернется дилижансом с Ивером. Бовари не мог усидеть дома и, несмотря на снег, пошел пешком по дороге, которая ведет от Ионвиля к руанскому тракту. Он прошел добрую половину лье, но не встретил ни «Ласточку», ни свою жену. Потеряв надежду, он вернулся домой и обнаружил там Эмму, которая была необычно спокойна. Видимо уже приняв яд, она лежала в постели и отказывалась говорить.
— Это было ужасно, — говорил Шарль. — Она была бледна как смерть, ее тошнило, она кричала и билась от боли. Эти губки, кувшины, тазы!.. Вот тогда, взломав замок ее секретера, я и обнаружил письмо.
— В котором часу вы были на большой дороге? Кто-нибудь вас видел?
— Должно быть, часов в пять вечера. Была уже почти ночь. Нет, я никого не встретил, кроме одной кареты, ехавшей в сторону Руана. Я почти сразу же вернулся.
Покидая Шарля, Реми вынужден был наблюдать слезы его матери, которая захотела проводить его до двери. Спускаясь с ней по лестнице, он вспомнил о следах на снегу. Были ли они оставлены теми ботинками, которые дʼЭрвиль видел на ногах Эммы? Где они теперь? Нужно сравнить их с отпечатками.
Мать Шарля прекрасно помнила ботинки. Ей их вернули, когда раздевали покойную, и она положила их грязными в стенной шкаф, в самый низ. Недавно она хотела бросить их в огонь, но Шарль помешал это сделать — он желал сохранить все ее платья и остальные вещи.
— Могу я взять на время эти ботинки?
— Да, конечно, если вы их вернете.
Забрав ботинки, Реми сразу же помчался на лошади к тем следам, которые обнаружил во время прогулки. Как выяснилось, отпечатки полностью соответствовали ботинкам Эммы. Значит, это действительно была она!
События, в его представлении, происходили следующим образом: во второй половине дня Шарль ходил туда-сюда по руанской дороге, надеясь встретить свою жену, а в это время, получив от Родольфа отказ, Эмма направилась к Омэ и достала яд.
