— Не простужен, — ответил мистер Раис.
— Простужен, — огрызнулась Эми с ледяной яростью, ощущая свою беспомощность в таком повороте спора. Доверительная улыбка молодой мачехи, посланная мистеру Раису, только усилила ее гнев.
— А что ты думаешь, дорогой, по этому поводу? — промурлыкала миссис Гаррисон, забавляясь и не скрывая этого от Эми. Редко доводилось ей позабавиться за счет Эми. Всего шесть лет разницы не позволяли ей проявлять к властной дочке мужа материнскую строгость, но этой разницы хватало, чтобы не сорваться на девчоночьи колкости, нередко так и просившиеся на язык. К тому же у Эми была несносная привычка заставлять мачеху чувствовать себя на шесть лет моложе, а не старше падчерицы.
Таким образом, мистера Гаррисона грубо вернули к его прямым обязанностям, и он был поставлен перед дилеммой. В глубине души он почти так же боялся младшего учителя, как и своей дочери.
— Это действительно так уж важно, чтобы Пьюрфой принял участие в этом матче, Раис?
— Так же важно, как и участие Дженкинсона, — твердо заявил мистер Раис. Без них игры просто не будет.
— Я не могу поверить, что это важнее здоровья ребенка, — ледяным тоном парировала Эми. — Мы слишком много внимания стали уделять спортивным играм. Можно подумать, что школа только на них и держится. Мистер Паркер прав. Нельзя воспитывать в школе профессиональное отношение к спорту.
— Может, вы хотите, чтобы он снова стал руководить спортивной жизнью школы, — фыркнул мистер Раис, — чтобы мы снова проигрывали всем подряд?
— Я полагаю, лучше проигрывать в спорте, чем в обучении. Смешно приравнивать игры к учебе. Если Дженкинсон так плохо сделал перевод, его, вне сомнения, нужно оставить для работы над ошибками. Мистер Паркер абсолютно прав. Папа, ты должен согласиться со мной.
— Ну-у, — замялся мистер Гаррисон и стал теребить бородку.
— Это сложный вопрос, — очень серьезно произнесла Филлис и покачала головой. Но блеснувший в ее глазах огонек заметили оба спорящих.
— В любом случае, — смелее заговорил мистер Раис, — я считаю, что мисс Гаррисон не вправе ничего решать но этому поводу. В отношении Пьюрфоя вопрос решает миссис Гаррисон, а Дженкинсона — вы, господин директор. Не выскажете ли вы своего решения, миссис Гаррисон?
— Пожалуйста, мистер Раис. Если, как вы говорите, он не простужен, то нет никаких причин отстранять его от игры.
— Благодарю вас, — с достоинством сказал мистер Райс. — А что по поводу Дженкинсона, господин директор?
— Ну-у, — снова замялся мистер Гаррисон и потеребил бородку.
— Если, — побелевшими губами процедила Эми, — я здесь так мало значу, как полагает мистер Раис, то мне нет смысла оставаться здесь до конца четверти. Помнишь, папа, Марджори Бизли приглашала меня погостить, как только кончится четверть. Так я отправлю ей телеграмму, что приеду завтра же.
— Эми! — в ужасе воскликнул мистер Гаррисон.
— Эми! — в таком же ужасе воскликнула миссис Гаррисон.
— Что? — резко отозвалась Эми. — Ты же сможешь отправить мальчиков по домам, Филлис, правда? Как я понимаю, это твоя работа.
— Мистер Раис, — сказала Филлис, — извините. Сегодня Пьюрфою не стоит играть, раз у него простуда.
— И Дженкинсону тоже, — вставила Эми. — Папа!
— Да, разумеется, мы должны уделять столько же внимания учебе, сколько спорту, — заколебался мистер Гаррисон.
Эми нанесла завершающий удар.
— Мистер Раис, по-вашему, я не вправе судить о том, что вы переступили пределы не только своих обязанностей, но и обычной вежливости, оспаривая приказы старшего учителя и мои. Не стоит ли мне в таком случае возложить исключительно на моего отца необходимость напомнить вам, что дисциплина среди учителей столь же обязательна, как и среди детей. Пока же…
— Господин директор, — сказал мистер Раис, еле сдерживая негодование, не могли бы вы принять мое заявление об уходе? Я уйду по окончании четверти.
— Придется подождать, ведь вы обязаны отработать еще четверть, по-моему, — холодно ответила мисс Гаррисон. — Пока же будьте любезны отправить с поля и Дженкинсона, и Пьюрфоя. Сейчас же.
В финальном матче Желтая команда разгромила Зеленых за счет подачи с преимуществом в восемьдесят семь боулерских очков.
Мистер Раис был вне себя. Его злость только усилилась при виде необычной сцены: мистер Паркер и Эми запросто болтали в шезлонгах на лоне природы. Судя по оживленной беседе и частым взрывам смеха, Эми и мистер Паркер нашли забавную тему для разговора.
Мистер Раис не привык, чтобы над ним смеялись.
Битва была окончена.
* 3 *
Давным-давно один человек сдал друзьям свой загородный дом. Вернувшись, они очень мило поблагодарили его и оставили для стирки свое грязное белье. Мистеру Раису казалось, что почти так же поступила с ним Филлис Гаррисон.
— Но, милый, ты должен понять: я не могла поступить иначе, оправдывалась Филлис, покаянно идя с поля брани рядом с молча шагавшим мистером Райсом. — Я бы ни за что не смогла отправить детей по домам как следует. Правда, не смогла бы. Они бы все перепутали, носки и все такое прочее. Ты должен это понять.
— Ты меня опозорила, — жестко сказал мистер Раис.
— Дорогой мой! — взывала миссис Гаррисон.
— Ты выставила меня идиотом перед мальчишками.
— Милый!
Ответом было молчание.
— Прости меня, пожалуйста, — сказала Филлис. — Ну пожалуйста!
— Я не ожидал от тебя такого, Филлис.
— Ну, милый, ну пожалуйста, прости меня.
— Что ж, так или иначе, — мистер Раис удовлетворенно усмехнулся, — я уезжаю.
— Нет, не говори так! — всхлипнула Филлис. — Не уезжай, Джеральд, не надо. Как я буду здесь без тебя?
— У тебя, кажется, есть муж? — язвительно бросил мистер Раис.
Филлис сделала недовольную гримасу.
— Ну, девочка моя милая, тогда зачем ты вышла за него?
— Одному богу известно, — призналась Филлис. — Джеральд, возьми меня с собой, а?
— Не возьму.
— Я знала, что не возьмешь, — вздохнула Филлис. — Ведь ты меня не любишь по-настоящему.
— А ты меня любишь по-настоящему?
— Джеральд, ну конечно же. Как ты можешь в этом сомневаться? — Филлис выразительно взглянула на крупную мрачную фигуру молодого учителя. Он поймал ее взгляд, и Филлис потупилась. — Могла бы я… если не любила бы тебя?
— Могла бы, — непреклонно отрезал мистер Раис.
Филлис с восторгом рассмеялась.
— Джеральд, как я люблю тебя сейчас, когда ты идешь такой сильный, молчаливый, гордый. Ну вот — ты и улыбнулся. Ты больше не сердишься на меня, нет?
— Сержусь, — сказал мистер Раис.
— Скажи, что нет, а то я поцелую тебя прямо здесь и сейчас, перед мальчишками. Честное слово! Так ты все еще сердишься на меня?
— Нет, — торопливо сказал мистер Раис, опасаясь, что она исполнит свою угрозу.
— Тогда все в порядке, — успокоенно сказала Филлис. — А как бы нам отплатить Эми?
— Право же, у меня нет ни малейшего желания отплатить Эми.
— Да что ты, милый. Есть у тебя такое желание. Такое же, как у меня. Что мне нравится здесь, так то, что мы дурачимся как дети. Даже больше, потому что мы-то старше. Я просто обожаю отплачивать кому-нибудь его же монетой. Придумала: пойду поговорю с Лейлой Джевонс.
Эми как раз пыталась уволить ее сегодня утром. Лейла нас пожалеет.
— Девочка моя, — произнес мистер Раис с большим достоинством. — Уверяю тебя: я ни о чем не жалею.
— Радость моя! — влюбленно сказала миссис Гаррисон.
* 4 *
Весь день в школе только и говорили, что о стычке Эми Гаррисон и мистера Раиса и ее последствиях.
* 1 *
Лейла Джевонс сидела перед туалетным столиком и выщипывала брови. Она очень следила за своими бровями. Природа немного ошиблась, создавая их форму, и мисс Джевонс очень усердно старалась скрыть ошибки природы. Сами по себе брови мисс Джевонс больше всего походили на толстую перекладину, тянущуюся по нижнему краю ее лба, ибо они так и норовили удручающе сойтись над переносицей. В юные годы мисс Джевонс, как правило, делала "полянку" на месте срастания с помощью бритвы, но успеха процедура не приносила: переносица временами ощетинивалась подобно живой изгороди. Щипчики для бровей приносили гораздо больше боли, но всегда и больше пользы.
Превратив брови в две милые дужки, мисс Джевонс немного расслабила пояс на голубом халатике-кимоно и наклонилась к зеркалу, чтобы рассмотреть бородавку, некогда образовавшуюся на крыле ее курносого носа. Эта бородавка — ну вообще-то, конечно, не бородавка, если считается, что у бородавок шершавые верхушки, а скорее крупная родинка, — была неизменным источником огорчения мисс Джевонс. На ней с удручающей регулярностью вырастали три воинственных черных волоска, процветание которых можно было унять только постоянным вырыванием с корнем. Каждый вечер мисс Джевонс, несмотря на усталость, три-четыре минуты печально терзала эту большущую родинку, давила ее, сокрушаясь и в прямом смысле издеваясь над ней. Может, ее выжечь, а может, нет? Каждый вечер ее мучил этот вопрос. Будет ли от прижигания лучше или, наоборот, хуже? Ужасно трудно принимать решения! Уже одиннадцать лет, с той самой поры, как ей исполнилось пятнадцать, каждую ночь она обдумывала этот вопрос и никак не могла решиться.
