— Прошу прощения, если я позволил это заметить. Такая отвратительная погода. А вас не угнетает нынешний туман, Холмс?
— Вовсе нет! — Серые глаза моего друга сверкнули. — Напротив, он меня бодрит. Я представляю себе всевозможные злодеяния, которые творятся под его покровом. Кстати, — добавил он как ни в чем не бывало, — дайте мне знать, когда у нашей парадной двери остановится экипаж.
— Мы ждем гостей?
Настроение у меня несколько улучшилось. С тех пор как я поселился здесь вместе с Холмсом, порог дома номер 221-б по Бейкер-стрит переступало множество любопытнейших личностей, иные из которых вовлекали нас в самые интригующие и опасные приключения, участником и летописцем которых мне выпадала честь оказаться.
— Перспективный клиент. — Холмс извлек из кармана записку и расправил ее на колене. — Визит назначен на три часа. Ага, вот как раз бьет три.
— Что-нибудь интересное? — спросил я жадно.
— Боюсь, нет, — вздохнул Холмс. — Вероятно, какие-то семейные дрязги. В последние недели мне редко попадаются дела, которым стоило бы посвятить все мое внимание.
Я ответил ему таким же вздохом. Признаться, я с давних пор опасался подобных периодов бездействия, когда мой друг впадал в скуку и меланхолию. Лишь недавно я обнаружил, что во время таких простоев он весьма неблагоразумно прибегает к кокаину — простительная слабость, от которой я, похоже, бессилен его отучить.
— У тротуара остановилась коляска. — Я увидел, как из нее выходят довольно крупная дама в мехах и довольно щуплый мужчина в пальто и фетровой шляпе. — Может быть, это и есть наши посетители?
— Поскольку, Ватсон, вы говорите о них во множественном числе, значит, эту леди кто-то сопровождает. Миссис Мейбл Бертрам — вдова, так она пишет. Следовательно, приехавший с ней джентльмен — не ее муж.
Он поднялся, чуть передернул плечами и встал спиной к огню.
В дверь постучали — робко, едва ли не почтительно. Мой друг кивнул, и я впустил наших гостей.
— Я имею честь обращаться к мистеру Шерлоку Холмсу, прославленному детективу? — осведомился джентльмен учтиво, но несколько слащаво.
— Я доктор Джон Ватсон. А это мистер Шерлок Холмс. Не угодно ли войти?
Дама, вступившая в комнату, действительно отличалась рубенсовской пышностью форм. Она была одета с большим вкусом — пальто с меховой оторочкой цвета, который, кажется, именуют кобальтово-синим, и шляпа с пером, довольно кокетливо сидящая на золотисто-каштановых тициановских волосах скорее искусственного, нежели природного происхождения. Я счел, что ей около пятидесяти. Ее лицо хранило следы былой красоты, которой она, видимо, когда-то весьма гордилась.
Ее спутник был тощий и подвижный субъект с быстрыми темными глазами и нафабренными усами. Сняв шляпу, он обнажил прилизанную темную шевелюру.
— Как любезно с вашей стороны, мистер Холмс, что вы согласились меня принять, — с большой сердечностью произнесла дама. — Меня зовут Мейбл Бертрам. Позвольте представить вам мистера Астона Плаша.
Мы обменялись поклонами, а затем, держась на расстоянии, Холмс предложил гостям занять кресла у камина. Мистер Плаш предпочел встать спиной к окну, так что мы, можно сказать, различали только его силуэт.
— Подвиньте кресло поближе к огню, миссис Бертрам, — вкрадчиво призвал мой друг. — Я вижу, вы дрожите. На улице ненастная погода.
— Меня заставляет дрожать не холод, а тревога[31]. Я не могу разрешить одну загадку. — Она умоляюще посмотрела ему в лицо. — Вы моя последняя надежда, мистер Холмс.
— Бог ты мой!
Окинув ее быстрым пытливым взглядом, он откинулся в кресле, домиком сложив пальцы перед грудью, укрытой потрепанным бархатом домашней куртки, и изучая лицо гостьи сквозь щелочки прищуренных глаз, едва видимых из-под тяжелых век.
— В вашей записке вы упомянули, что беспокоитесь за благополучие кого-то из вашей родни. Прошу вас, расскажите подробнее.
— Если быть точной, речь о моей матери. Я — старшая дочь сэра Уильяма Эбернетти от его первого брака. После смерти моей матери он женился на мисс Элис Пембертон, даме примерно десятью годами старше меня. От этого второго брака у него родилась дочь Сабина, а уже после его смерти — сын Чарльз. Возможно, вас удивит, что я так тревожусь за мачеху, когда у нее имеются двое собственных детей, но мы с ней так близки по возрасту и всегда поддерживали самые теплые отношения. До недавних пор.
— Какие же события вызвали охлаждение между вами?
— Никакие! — выпалила дама. Впрочем, вскоре она взяла себя в руки и продолжала: — В этом смысле не случилось ничего, о чем я бы знала. Ни ссоры, ни обмена резкостями. И тем не менее Чарльз и Сабина поставили меня в известность, что она отказывается меня видеть. Должна прибавить, что леди Эбернетти тяжело больна. Мой единокровный брат не женат, а сестра не замужем, и оба они проживают вместе с матерью на Гровнер-сквер.
Холмс едва заметно приподнял брови. Похоже, он начинал скучать, но упоминание аристократического района заставило его немного оживиться. Однако он пробормотал лишь:
— Увы, не представляю, чем я могу вам помочь. Вы сами сказали, что не приходитесь дочерью этой даме, а значит, не вправе и притязать на ее приязнь. Она вольна принимать вас или не принимать — как ей заблагорассудится. Ее дети, несомненно, просто исполняют ее распоряжения.
— Заклинаю, выслушайте меня. — Мейбл Бертрам отложила муфту и свела вместе беспокойные ладони. — Не только меня перестали пускать к ней на порог. Моя мачеха долгие годы страдает от болезни легких, и ее постоянно посещал врач. Представьте же мой ужас, когда я узнала, что доктор Ройс Майлз больше не является к леди Эбернетти — ее сын Чарльз потребовал, чтобы он прекратил эти врачебные визиты. И это после того, как доктор столько лет оказывал ей профессиональную помощь. — Ее нижняя губа задрожала. — Мистер Холмс, я опасаюсь за жизнь мачехи.
Мой друг нахмурился:
— У вас есть основания считать, будто ваши единокровные брат и сестра испытывают по отношению к своей матери что-то кроме самой нежной привязанности?
Мейбл Бертрам деликатно кашлянула в кружевной платочек.
— У моей мачехи есть множество превосходных черт, мистер Холмс. Однако, полагаю, я не погрешу против истины, если скажу, что к своим детям она относится чрезвычайно жестоко. Никогда и речи не заходило о том, чтобы Чарльз женился или Сабина вышла замуж. Гнев и нетерпимость их матери отвратили всех поклонников дочери и приятельниц сына. Элис предпочитает, чтобы дети оставались всецело в ее распоряжении. В их доме принято, чтобы сын и дочь всегда находились где-то поблизости. К тому же Элис всегда расставалась с деньгами весьма неохотно, а теперь я узнала, что Сабина разгуливает в новых платьях, а Чарльз вступил в общество актеров-любителей «Огни рампы».
— Вот это да! — вскричал Холмс с благодушным удивлением.
— Мистер Холмс, боюсь, моя мачеха больше не имеет влияния на своих детей.
— Разве это так уж плохо? — негромко заметил мой друг. — Их прегрешения, кажется, довольно невинны. — Он вдруг устремил пронзительный взгляд на ее спутника: — Мистер Астон Плаш, а в каком качестве вы сопровождаете миссис Бертрам?
Поколебавшись, наш гость ответил:
— В качестве юридического консультанта миссис Бертрам, а также в качестве ее друга.
— Значит, вы адвокат?
— Мистер Плаш занимался имуществом моего покойного мужа, а до этого — его деловыми предприятиями, — вмешалась миссис Бертрам. — Он оказал мне любезность, согласившись представлять мои интересы в этом деле.
— Я всего лишь написал ряд писем, выражая в них озабоченность от лица миссис Бертрам и настаивая, чтобы ей предоставили доступ к мачехе. В остальном мои руки связаны. Законного способа добиться разрешения попасть в дом на Гровнер-сквер для нас не существует. А если мы попытаемся проникнуть туда силой, Эбернетти будут иметь полное право вызвать полицию.
— Хотя я все-таки проникла в этот дом через черный ход в первый же день, когда мне отказали в посещениях, — призналась миссис Бертрам, слегка зардевшись.
— Но вы не сказали мне… — начал адвокат раздраженно.
— Дорогой мой, это было унизительно. Меня буквально вытолкал дворецкий. Чарльз и Сабина восприняли мой визит с не свойственной им враждебностью. Возможно, потому что я стала свидетельницей их небрежного отношения к собственной матери.
— Вот как? И в чем оно проявлялось? — Холмс устремил на нее внимательный взор.
— Обычно каждое утро леди Эбернетти подавали булочку с петрушечным маслом. Очевидно, кухарка приготовила поднос с завтраком, но в полдень булочка все еще лежала на столе, и петрушка довольно глубоко погрузилась в растаявшее масло. А Элис всегда была так требовательна и разборчива во всем, что касается кухни…
