Петтигрю принял свое поражение со смирением, даже, как казалось, с добрым юмором. Он, конечно, сделал вид, что продолжает борьбу, но прекрасно знал при этом, что проиграл, а длить агонию безнадежно проигранного дела привычки не имел. И, пожалуй, зря. Клиенты — люди, и «добрая драка», пусть и напрасная, приносит им немалое утешение. Не в последнюю очередь отсутствием профессионального успеха Петтигрю был обязан ложному убеждению, что другие люди также благоразумны, как и он сам. Соответственно сразу после Барберовой интермедии он завершил свою речь, сел и, не потребовав ответов от Флэка, выслушал приговор Брадобрея в пользу истца.
Однако под маской вежливой невозмутимости Петтигрю скрывал бешеную злость. Его огорчало не то, что он проиграл дело — это было в порядке вещей, — его бесило то, как с ним обошлись. Аргумент, на котором он споткнулся, был смутным, и никого нельзя было бы винить за его недооценку. Кстати, оппонент Петтигрю, Флэк, хоть и не был дураком, вообще просмотрел его, между тем как он, Петтигрю, знал о нем и предупреждал своих клиентов, что его упоминание сильно снизит их шансы. Но разве после устроенного Папой Уильямом спектакля они вспомнят об этом? Куда вероятней, что они будут помнить лишь то, что он проиграл их дело, а клиенты Флэка его выиграли, и станут действовать в дальнейшем соответственно. Вполне возможно, они обвинят его в том, что — выполняя, заметьте, свой долг — он обратил внимание суда на эту роковую цитату, которая в противном случае вообще бы не всплыла. Тут он вспомнил звучок, раздавшийся в зале при упоминании названия дела, и понял, что судья давно сидел в засаде, ожидая этого упоминания, вооруженный аргументами и острыми отравленными стрелами. Чувство юмора не изменило ему, и он громко расхохотался. Даже несмотря на тот факт, что скорее всего потерял в тот день клиента, он оценил абсурдность своего положения и стал предвкушать ужин в резиденции с большим нетерпением, чем мог себе представить.
Вечеринка, можно сказать, удалась. Других гостей за ужином не было, и Хильда позволила себе с видом профессиональной хозяйки посокрушаться об «асимметричности» своего стола. Но это, как оказалось, едва ли было недостатком. Судья и Флэк в свое время вместе проходили практику в одной адвокатской конторе, и у них было много общих воспоминаний, которые не могли разделить остальные. Хильда охотно предоставила им болтать друг с другом, между тем как сама беседовала с Петтигрю. Однако она прекрасно знала свои обязанности и не оставляла без внимания Дерека тоже. Более того, при содействии Петтигрю ей удалось сделать так, что порой он оказывался в фокусе беседы. Ему сочувствовали по поводу отсутствия за столом подходящей для него пары, подшучивали над его невниманием к важной юридической дискуссии, развернувшейся днем, и совсем уж сконфузили, когда Петтигрю обратился к нему с просьбой подтвердить правильность цитаты из «Книги судей». «Или до этого места вы сегодня не дошли?» — вкрадчиво поинтересовался он.
В иные моменты по ходу ужина Дерек ощущал себя почти в положении дуэньи, присутствующей при беседе, изобилующей интимными обертонами, которые он улавливал, но смысла которых не мог понять. Ему было очевидно, что эти двое хорошо знали друг друга — вероятно, слишком хорошо, чтобы чувствовать себя совершенно комфортно в присутствии посторонних, — но он затруднялся определить, какие именно отношения их связывали. Они могли разговаривать между собой недомолвками. Неясные намеки тут же подхватывались, и ответы на них звучали не менее загадочно для непосвященного. Казалось, эти люди настроены на одну волну, так что обычный утомительный процесс разъяснений оказывался излишним. Но за всем этим даже сторонний слушатель угадывал скрытую оппозицию и осторожность с обеих сторон. Их разговор напоминал фехтовальный поединок между друзьями, в котором ни один не хотел ранить другого, но наконечники на рапирах отсутствовали.
Косвенно Петтигрю дал понять: ему известно, что своим провалом в суде он обязан Хильде. Дерек отметил, что в этом случае она не стала делать секрета из своих профессиональных знаний, а весьма подробно описала процесс рассуждений, который подвел ее именно к этой правовой норме, и забавно поведала о своих изысканиях среди пыльных фолиантов библиотеки своего брата.
— Его администратор счел это совершенно неуместным, — сказала она. — Клиентов там не поощряют проводить собственные юридические расследования.
— И правильно делают. Единственно верное место для проведения юридических расследований — это адвокатская контора, причем только при условии достойной оплаты. Наверняка этот клерк ломал голову, какой пункт из прейскуранта услуг вам предъявить. Кстати, вы ведь отправились в контору брата не просто затем, чтобы отыскать дело, которое пошлет меня в нокдаун, не так ли? — Она покачала головой. — М-м-м. Полагаю, это связано с маркхэмптонским происшествием?
— Вы тоже были в машине?
— Да. К несчастью.
— Вы уже знаете, что это был Сибалд-Смит?
— Тот самый Сибалд-Смит?! — Петтигрю сложил губы трубочкой, беззвучно присвистнув. — Похоже, грядут неприятности… Его мизинец может оказаться толще чресл простого смертного.[25] Вторая книга Паралипоменон, маршал, вы едва ли успеете дойти до нее, прежде чем окончится турне. Если только не будете пропускать всю генеалогию, конечно. Лично мне как раз именно она кажется самым занимательным в Библии, но подозреваю, что здесь я в меньшинстве. Кстати, миледи, не встречался ли я с ним в вашем доме?
— Возможно. Вообще-то после замужества я утратила с ним всякую связь, но вполне вероятно, что кто-нибудь привел его к нам на коктейль.
— Конечно. Ведь Салли Парсонс ваша старая подруга, не так ли?
— Очень давно ее не видела, — сказала Хильда тоном, указывавшим на то, что эта дружба осталась в далеком прошлом. — А она?..
— Именно, — подтвердил Петтигрю. — Приложив немало усилий, она достигла того положения, при котором ее едва ли можно пригласить куда-либо, не пригласив и Сибалда, и наоборот. Кому-то такие отношения могут показаться сомнительными: все унылые «прелести» семейной жизни, но без ее респектабельности, однако некоторым характерам это импонирует, а Салли в характере не откажешь.
— Отвратительно! — сказала ее светлость. — Подумать только, что мы с ней…
— Лучше об этом не думать. Это низкий сюжет, и мне жаль, что я его затронул. Более того, мы шокируем маршала. А возвращаясь к предмету, который мы обсуждали перед тем, боюсь, все это может оказаться весьма серьезным.
Он окинул взглядом стол.
— Я знаю, — тут же подхватила леди Барбер его невысказанную мысль. — Нам не следовало бы давать званые ужины, когда над нами нависла такая угроза, да? А я за время нынешнего турне устраиваю уже четвертый, Пора менять стиль жизни и открывать новую страницу.
— Экономия — сущий ад, если вы к ней не привыкли, — сказал он. — Не хотел бы я увидеть, как вы начинаете.
— Я начала экономить в тот день, когда Уильям стал судьей.
Петтигрю состроил ироническую гримасу.
— Я имел в виду настоящую экономию, — сухо сказал он. — В конце концов, даже Бекки Шарп была готова удовлетвориться судейским жалованьем. Вы читали Теккерея, маршал?
— Да, — ответил Дерек и пожалел, что ему не хватило уверенности сказать «конечно». — Но цены с тех пор изменились, не так ли? — добавил он. — Не говоря уж о размерах налогов.
— «Даже Бекки Шарп», Фрэнк, это несправедливо, — пробормотала ее светлость.
— Вы оба правы: они изменились, и это несправедливо. Я брякнул не подумав, как обычно. Но в любом случае рад видеть, что на сегодняшний вечер вы решили экономию отложить. Чего стоит, например, вот это.
Он указал на другой конец круглого стола, где Сэвидж торжественно поднес судье все еще девственно-нетронутую коробку шоколадных конфет «Бешамель».
— Это не моя экстравагантность, — возразила Хильда. — Это презент от анонимного поклонника.
Судья с долгожданным удовольствием сунул маленькую круглую конфетку в рот и начал энергично сосать. Сэвидж двинулся вокруг стола к Хильде, которая тоже взяла одну. Мужчины постарше отказались, а Дерек только было протянул руку, как сбоку от него внезапно возникло какое-то движение.
— Стойте! — изо всех сил крикнула леди Барбер. — Что-то… что-то с ними не так…
Она держала в руке половинку конфеты со следами своих ровных крепких зубов. Другая половинка лежала перед ней на столе, куда она ее выплюнула. Она встала со стула и замерла, очень бледная, прижимая свободную руку к горлу; четверо мужчин взирали на нее в немом изумлении. И прежде чем кто-нибудь двинулся с места, она не столько подбежала, сколько одним прыжком подскочила к мужу, засунула палец ему в рот, словно нянька, чей подопечный вот-вот проглотит игрушку, и выковыряла конфету у него из-за зубов.
