— Миссъ Рахиль такъ провела васъ, что ты, душечка, можетъ-быть, а не разберешь чѣмъ тутъ пахнетъ, отвѣтилъ я. Но мой носъ не такъ податливъ. Подожди, что будетъ, когда, вслѣдъ за стихами мистера Абльвайта, явится самъ мистеръ Абльвайтъ.
Дочь моя возразила, что мистеръ Франклинъ можетъ еще пріударить и попытать счастья прежде чѣмъ за стихами прибудетъ самъ поэтъ. Въ пользу этого воззрѣнія, надо сознаться, говорило то, что не было такого средства, котораго бы мистеръ Франклинъ не попробовалъ, чтобы добиться благосклонности миссъ Рахили. Будучи однимъ изъ самыхъ закоснѣлыхъ курильщиковъ, которые мнѣ попадались, онъ отказался отъ сигары, потому что она сказала разъ, что терпѣть не можетъ ея запаха, которымъ продушено его платье. Послѣ такой самоотверженной попытки онъ такъ дурно спалъ, за лишеніемъ привычнаго, успокоительнаго дѣйствія табаку, и каждой утро являлся такимъ растерянно-измученнымъ, что миссъ Рахиль сама просила его приняться за сигары. Такъ нѣтъ! Онъ ужь не примется болѣе за то, что доставляетъ ей хоть минутное неудовольствіе; онъ рѣшился побороть привычку и рано или поздно возвратить себѣ сонъ одной силою терпѣливаго выжиданья. Подобная преданность, скажете вы (какъ внизу нѣкоторые и говорила), не могла не произвесть надлежащаго дѣйствія на миссъ Рахиль, преданность, подогрѣваемая къ тому же ежедневными декоративными работами надъ дверью. Все такъ, но у нея въ спальнѣ былъ фотографическій портретъ мистера Годфрея, представленнаго говорящимъ рѣчь на публичномъ митингѣ, причемъ вся фигура его являлась погашенною дыханіемъ собственнаго краснорѣчія, а глаза самымъ восхитительнымъ образомъ такъ и выколдовывала деньги изъ вашего кармана. Что вы на это скажете? Каждое утро, какъ говорила мнѣ Пенелопа, нарисованный мущина, столь замѣтный для прекраснаго пола, смотрѣлъ какъ Рахиль чесала свои волосы. Мое мнѣніе таково, что онъ гораздо лучше пожелалъ бы смотрѣть на это не картиной, а живымъ человѣкомъ.
Шестнадцатаго іюня случалось, нѣчто повернувшее шансы мистера Франклина, на мой взглядъ, еще хуже прежняго.
Въ это утро пріѣхалъ какой-то джентльменъ, иностранецъ, говорящій по-англійски съ чуждымъ акцентомъ, и желалъ видѣть мистера Франклина Блека по дѣлу. Дѣло это никоимъ образомъ не могло касаться алмаза, по тѣмъ двумъ причинамъ, что, вопервыхъ, мистеръ Франклинъ мнѣ ничего не сказалъ, а вовторыхъ, онъ (по отъѣздѣ чужестранца) сообщилъ что-то миледи. Она, вѣроятно, кое-что намекнула объ этомъ дочери. Какъ бы то ни было, разказывали, что миссъ Рахиль въ тотъ вечеръ, сидя за фортепіано, строго выговаривала мистеру Франклину насчетъ людей, среди которыхъ жилъ, и принциповъ, усвоенныхъ имъ въ чужихъ краяхъ. На другой день, въ первый разъ еще, декорація двери ни на шагъ не подвинулась. Я подозрѣваю, что какая-нибудь неосторожность мистера Франклина на континентѣ,- касательно женщины или долговъ, — преслѣдовала его и въ Англіи. Но все это лишь догадки. Въ этомъ случаѣ не только мистеръ Франклинъ, но, къ удивленію моему, и миледи оставила меня въ невѣдѣніи.
Семнадцатаго числа тучи, повидимому, снова разсѣялись. Мистеръ Франклинъ и миссъ Рахиль вернулись къ декоративнымъ работамъ и казались попрежнему друзьями. Если вѣрить Пенелопѣ, то мистеръ Франклинъ воспользовался примиреніемъ, чтобы сдѣлать миссъ Рахили предложеніе, а не получалъ на согласія, на отказа. Дочь моя была убѣждена (по нѣкоторымъ признакамъ, которые передавать нахожу излишнимъ), что молодая госпожа отклоняла предложеніе мистера Франклина, отказываясь вѣрить серіозности этого предложенія, а потомъ сама втайнѣ сожалѣла, что обошлась съ намъ такимъ образомъ. Хотя Пенелопа пользовалась большею фамиліарностію у своей молодой госпожи нежели горничныя вообще, такъ какъ обѣ съ дѣтства почти вмѣстѣ воспитывались, — все же я слишкомъ хорошо зналъ сдержанный характеръ миссъ Рахили, чтобы повѣрить, будто она выказала кому-нибудь свой образъ мыслей. Сказанное мнѣ дочерью въ настоящемъ случаѣ было, сдается мнѣ, скорѣе тѣмъ, чего ей желалось, нежели дѣйствительно извѣстнымъ ей фактомъ.
Девятнадцатаго числа случалось новое происшествіе. Пріѣзжалъ докторъ. Его требовали для прописанія рецепта одной особѣ, которую я имѣлъ случай представить вамъ на этихъ страницахъ, — именно второй горничной, Розаннѣ Сперманъ.
Бѣдняжка, озадачивъ меня, какъ вамъ извѣстно уже, на зыбучихъ пескахъ, не разъ озадачивала меня въ теченіе описываемаго мною времени. Пенелопино мнѣніе, будто бы ея подруга влюбилась въ мистера Франклина (мнѣніе это дочь моя, по моему приказу, держала въ строжайшей тайнѣ), казалось мнѣ попрежнему нелѣпымъ. Но должно сознаться, что кое-что, замѣченное мной и дочерью въ поведеніи второй горничной, становилось по крайней мѣрѣ загадочнымъ. Напримѣръ, эта дѣвушка постоянно искала встрѣчи съ мистеромъ Франклиномъ, тихо и спокойно, но тѣмъ не менѣе постоянно. Онъ не болѣе обращалъ на нее вниманія, чѣмъ на кошку: казалось, онъ не затратилъ ни одного взгляда на простодушное лицо Розанны. А у бѣдняжки все-таки пропалъ аппетитъ, а по утрамъ въ глазахъ ея выступали явные признаки безсонницы и слезъ. Разъ Пенелопа сдѣлала пренеловкое открытіе, которое мы тутъ же и замяли. Она застала Розанну у туалетнаго стола мистера Франклина въ то время, какъ та украдкой вынимала розу, подаренную ему миссъ Рахилью для ношенія въ петличкѣ, и замѣняла ее другою, совершенно схожею, но сорванною собственноручно. Послѣ того она раза два отвѣчала дерзостями на мой благонамѣренный и весьма общій намекъ, чтобъ она была заботливѣе относительно своего поведенія; а что еще хуже, она была не слишкомъ почтительна и въ тѣхъ рѣдкихъ случаяхъ, когда съ ней заговаривала сама миссъ Рахиль. Миледи замѣтила эту перемѣну и спросила меня, что я объ этомъ думаю. Я старался покрыть бѣдняжку, отвѣтивъ, что она, по моему мнѣнію, просто нездорова; кончилось тѣмъ, что девятнадцатаго, какъ я уже сказалъ, послали за докторомъ. Онъ сказалъ, что это нервы и сомнѣвался въ ея годности къ службѣ. Миледи предложила ей попробовать перемѣну воздуха на одной изъ нашихъ дальнихъ фермъ. Та со слезами на глазахъ упрашивала, чтобъ ей позволили остаться, а я, въ недобрый часъ, посовѣтовалъ миледи испытать ее еще нѣсколько времени. Какъ показали дальнѣйшія происшествія, и какъ вы сами скоро увидите, это былъ худшій изъ всѣхъ возможныхъ совѣтовъ. Еслибъ я могъ хоть крошечку заглянуть въ будущее, я тутъ же собственноручно вывелъ бы Розанну Сперманъ изъ дому.
Двадцатаго получена записка отъ мистера Годфрея. Онъ располагалъ сегодня ночевать въ Фризангаллѣ, имѣя надобность посовѣтоваться съ отцомъ объ одномъ дѣлѣ. А завтра послѣ полудня онъ съ двумя старшими сестрами пріѣдетъ верхомъ къ обѣду. При запискѣ былъ изящный фарфоровый ларчикъ, презентованный миссъ Рахили отъ любящаго кузена съ пожеланіемъ всего лучшаго. Мистеръ Франклинъ подарилъ ей просто браслетъ, не стоившій и половины того, что стоилъ ларчикъ. А Пенелопа тѣмъ не менѣе, — таково женское упрямство, — все пророчила ему успѣхъ.
Слава Богу, наконецъ-то мы дошли до кануна дня рожденія! Надѣюсь, вы признаете, что я на этотъ разъ не слишкомъ уклонялся отъ прямаго пути. Радуйтесь! Я облегчу васъ въ слѣдующей главѣ, и, что еще важнѣе, глава эта введетъ васъ въ самую глубь исторіи.
21-го іюня, въ день рожденія миссъ Рахили, погода, съ утра пасмурная, и перемѣнчивая, къ полудню разгулялась, а солнце выглянуло во всей красѣ.
Этотъ торжественный праздникъ начинался у насъ обыкновенно тѣмъ, что всѣ слуги подносили свои маленькіе подарки миссъ Рахили, причемъ я, какъ глава ихъ, каждый годъ произносилъ приличный торжеству спичъ. Я рѣшился разъ навсегда держаться методы нашей королевы при открытіи парламента, а именно, изъ году въ годъ аккуратно повторять одно и то же. Спичъ мой (подобно королевскому) обыкновенно возбуждалъ самыя нетерпѣливыя ожиданія, какъ нѣчто новое и доселѣ неслыханное. Но какъ скоро я его произносилъ, обманутые слушатели, хоть и ворчали немножко, но затѣмъ снова начинали питать надежду, что въ будущемъ году имъ придется услыхать что-нибудь поновѣе и поинтереснѣе. Не слѣдуетъ ли изъ этого, что и въ парламентѣ, и на кухнѣ англійскій народъ не взыскателенъ, и что управлять имъ вовсе не трудно?
Послѣ завтрака я имѣлъ съ мистеромъ Франклиномъ тайное совѣщаніе по поводу Луннаго камня, такъ какъ наступало, наконецъ, время вынуть его изъ Фризингальскаго банка и вручить самой миссъ Рахили.
Пробовалъ ли мистеръ Франклинъ еще разъ приволокнуться за своею двоюродною сестрицей, но потерпѣлъ при этомъ пораженіе, или виновата была его безсонница, которая съ каждымъ днемъ увеличивала странныя противорѣчія и нерѣшительность его характера, — не знаю; только онъ показалъ себя въ это утро въ самомъ невыгодномъ свѣтѣ. Онъ ежеминутно измѣнялъ свои намѣренія насчетъ алмаза. Что же до меня касается, то я держался простыхъ фактовъ, не давая воли своему воображенію. За все это время не случилось ни малѣйшаго обстоятельства, которое дало бы намъ поводъ тревожить миледи открытіями объ алмазѣ; слѣдовательно и мистеръ Франклинъ не имѣлъ никакого права уклоняться отъ принятаго имъ на себя обязательства передать завѣщанный подарокъ въ руки своей двоюродной сестры. Таковъ былъ мой взглядъ на дѣло, и какъ ни переиначивалъ его мистеръ Франклинъ, а подъ конецъ онъ все-таки вынужденъ былъ со мной согласиться. Мы порѣшили, что послѣ полдника онъ поѣдетъ въ Фризингаллъ и вернется оттуда съ алмазомъ, вѣроятно, въ обществѣ мистера Годфрея и двухъ его сестеръ.
