— А вы кто по профессии?
— Никто, дядя, — отвечает Ивонна, прежде чем я успел открыть рот.
— Неправда, — пролепетал я. — Неправда. По профессии я писатель.
— Писатель? Вы — писатель?
Он посмотрел на меня безо всякого выражения.
— Я… я… — Ивонна уставилась на меня с дерзкой усмешечкой. — …я пишу книгу. Вот.
Я лгал так уверенно, что сам себе удивился.
— Вы пишете книгу? Книгу?.. — Нахмурившись, он слегка пододвинулся ко мне. — Детектив, что ли?
Он улыбнулся с облегчением.
— Да, детектив, — прошептал я. — Именно детектив.
В соседней комнате с шипением зазвонили часы. Они все звонили и звонили. Ивонна слушала их, приоткрыв рот. Дядюшка взглянул на меня: ему было досадно, что они принялись звонить так не вовремя. Они фальшивили, и я никак не мог понять, что же они вызванивают. Лишь когда он гаркнул: «Только проклятого Вестминстера не хватало!», я догадался, что эта какофония — лондонский колокольный звон, правда очень унылый и тоскливый.
— Проклятый Вестминстер совсем ополоумел. Он все время бьет по двенадцать раз… Я сам с ума сойду с этим мерзавцем. И как я его до сих пор не выбросил… — Он говорил о часах, словно это был какой-то его личный враг. — Ну что, слыхала, Ивонна?
— Я же тебе сказала, это мамины часы. Отдай их мне, и дело с концом.
Он внезапно побагровел от ярости, так что я даже испугался.
— Они останутся у меня! Поняла? У меня.
— Ладно, дядя, ладно… — успокаивала его Ивонна. — Пускай они останутся у тебя. Возьми себе этот паршивый Вестминстер.
Она взглянула на меня и подмигнула. Он убеждал меня в своей правоте:
— Поймите, если не станет проклятого Вестминстера, мне будет одиноко…
— А мне эти часы напоминают детство, — сказала Ивонна. — Они всегда мешали мне уснуть…
И я представил, как она лежит в кроватке в обнимку с плюшевым мишкой, широко раскрыв глаза.
Последние звуки были отрывистыми, словно икота пьяницы. Наконец Вестминстер затих, словно захлебнулся.
Набрав побольше воздуху, я решился спросить:
— Она жила здесь, когда была маленькой?
Но так торопился, что он ничего не понял.
— Он тебя спрашивает, здесь ли я жила, когда была маленькой? Дядя, ты что, оглох?
— Конечно. Она жила там. Наверху.
Он ткнул пальцем в потолок.
— Да. Я прямо сейчас покажу тебе мою комнату. Дядя, она еще цела?
— Ну конечно, я в ней ничего не трогал.
Он встал, собрал наши тарелки и вилки и унес их на кухню. Потом вернулся с чистыми.
— Вы любите мясо поподжаристей? — спросил он.
— Я полагаюсь на ваш вкус.
— Да нет, я спрашиваю, как на ваш, на ваш вкус, господин граф?
Я покраснел.
— Ну так как? Поподжаристей?
Я не смог выдавить из себя ни звука. Вместо ответа я как-то странно махнул рукой. Он нависал надо мной, скрестив руки на груди. И разглядывал меня в полном недоумении.
— Скажи, он всегда такой?
— Да, дядя, да. Он всегда такой.
Он собственноручно приготовил нам эскалопы с горошком, причем сообщил, что горошек «свежий, а не консервированный». И налил нам вина, «держу специально для особых гостей».
— Значит, ты считаешь его «особым» гостем? — спросила Ивонна, кивнув в мою сторону.
— Ну конечно. Ведь я впервые ужинаю с графом. Простите, граф, забыл, как вас зовут…
— Хмара, — холодно заметила Ивонна, словно сердилась на него за такую забывчивость.
— Это какая фамилия? Португальская?
— Русская, — пробормотал я.
Он стал выяснять дальше:
— Вы что же, русский?
Я вдруг почувствовал страшную усталость. Снова рассказывать о революции, Берлине, Париже, Америке, фирме «Вулворт», Скьяпарелли, жизни с бабушкой на улице Лорда Байрона. Хватит. Меня чуть не стошнило.
— Вам дурно?
Он отечески положил мне руку на плечо.
— Нет, что вы. Мне хорошо как никогда.
Его, кажется, удивило мое заявление, тем более что я впервые за весь вечер говорил членораздельно.
— Ну-ну, глотните вина.
— А знаешь ли, дядя, а знаешь… — Ивонна замолчала, и я весь съежился, ожидая самого худшего. — Знаешь, он ведь ходит с моноклем.
— Да неужели?
— Вставь свой монокль, пусть он посмотрит, — просила проказница.
И заладила, словно капризный ребенок: «Ну вставь, ну вставь…»
Дрожащей рукой я нащупал монокль в кармане и медленно, как во сне, попытался вставить его в левый глаз. Но у меня ничего не вышло. Мышцы лица не слушались. Скулу свело. Монокль все время падал и наконец угодил в горошек.
— Черт побери! — выругался я.
Я боялся, что со злости выкину что-нибудь такое, что совсем уж не к лицу благовоспитанному юноше. В такие минуты я абсолютно не владею собой.
— Может, вы попробуете? — спросил я, протягивая дядюшке монокль.
Он вставил монокль с первой же попытки, чем я искренне восхитился. Монокль ему шел. Он стал похож на Конрада Вейдта в фильме «Любовный ноктюрн». Ивонна рассмеялась. За ней рассмеялся я. Потом подхватил дядюшка. Мы все хохотали до упаду.
— Приходите почаще, — попросил он. — С вами весело. Вы… вы такой забавный!
— Вот-вот, — кивнула Ивонна.
— И вы, вы тоже забавный, — сказал я.
Я мог бы еще прибавить: «надежный» — так спокойно мне было в его присутствии, так уверенно он двигался и говорил. Здесь, в столовой, вместе с ними, нечего было мне бояться.
Я был под защитой.
— У вас много работы? — решился спросить я.
Он закурил сигарету.
— Да уж. Ведь приходится все делать самому.
И он указал на гараж за окном.
— А давно вы этим занимаетесь?
Он протянул мне пачку «Ройялс»:
— Мы принялись за это еще с ее отцом.
Его явно удивило и растрогало мое участие. Видно, мало кто интересовался им и его работой. Ивонна наклонилась, скармливая псу кусочек мяса.
— Этот гараж мы купили у авиакомпании «Фарман»… Мы были единственными представителями фирмы Хоткинса во всем департаменте… Собирали вручную швейцарские автомобили класса люкс.
Он выпалил все это очень быстро, почти шепотом, как будто боялся, что его остановят, но Ивонна, казалось, его не слушала. Она что-то говорила псу, поглаживая его.
— Да, с ее отцом дело ладилось.
Он посасывал сигарету, придерживая ее двумя пальцами.
— Вам действительно интересно?.. Это ведь все было давным-давно…
— Что ты там ему рассказываешь, дядя?
— Да как мы с твоим отцом работали в гараже.
— Ему же про это слушать скучно, — с какой-то злобой сказала она.
— Напротив, — отозвался я, — напротив. А что потом стало с твоим отцом?
Этот вопрос вырвался у меня нечаянно, но было уже поздно. Все смутились. Я увидел, как Ивонна нахмурилась.
— Альберу… — задумчиво произнес дядюшка, потом вдруг очнулся. — Альберу просто не повезло…
Я понял, что больше из него ничего не вытянешь.
Он и так сказал слишком много, я даже удивился его откровенности.
— А ты-то как? — Он потрепал Ивонну по плечу. — У тебя все удачно?
— Да.
Разговор не клеился.
— А вы знаете, что она будет кинозвездой? — спросил я напрямик.
— Вы в этом уверены?
— Уверен.
Она премило пускала мне дым в лицо.
— Когда она сказала, что будет сниматься в кино, я ей не поверил, хотя это была правда… Съемки окончены?
— Да, дядя.
— Когда же фильм выйдет в прокат?
— Через три-четыре месяца, — сообщил я.
— И здесь будет идти? — спросил он недоверчиво.
— Конечно. В кинотеатре казино, — очень убежденно сказал я. — Вот увидите.
— Что ж, это надо будет отметить… Скажите, как по-вашему, актриса это в самом деле профессия?
— Ну конечно. Это только первый этап. Она потом будет еще участвовать в съемках. — Я сам подивился своей горячности. — И станет кинозвездой, поверьте.
— Правда? Правда?
— Ну конечно! Спросите у нее.
— Правда, Ивонна?
У нее был слегка насмешливый голос:
— Ну конечно, дядя, — ответила она с едва заметной насмешкой, — Виктор всегда говорит правду.
— Как видите, мне можно верить, — я сказал это таким сладеньким голоском, что самому стало стыдно. Тоже мне, парламентарий! Но разговор задел меня за живое, и мне во что бы то ни стало захотелось убедить его, а красноречия не хватало. — Ивонна необыкновенно талантлива, правда.
Она гладила собаку. Он пристально глядел на меня с окурком «ройялса» в углу рта. Снова его лицо омрачило беспокойство, взгляд стал рассеянным.
— Но это действительно профессия?
— Самая лучшая из всех.
— Что ж, надеюсь, тебе повезет, — значительно произнес он, обращаясь к Ивонне. — В конце концов, чем ты хуже других?
— Виктор будет направлять меня, правда, Виктор? — Она поглядела на меня с нежной насмешкой.
— Ведь кубок-то «Дендиот» она завоевала, — сказал я дяде.
