* * *
В последнее время Босманс размышлял о своей молодости, о некоторых событиях, историях без продолжения, что резко оборвались, запомнились только лица без имен, мимолетные встречи. Отдельные эпизоды возвращались из далекого прошлого, но коль скоро их ничто не связывало с последующей жизнью, они пребывали в бессрочном настоящем, в неопределенном взвешенном состоянии. Он вечно будет задавать себе вопросы, но так и не найдет ответов. Разрозненные фрагменты не собрать воедино. Он пытался упорядочить их на бумаге, искал хоть одну достоверную деталь: точное число, место действия, фамилию, что пишется неведомо как. Купил блокнот в обложке из черной искусственной кожи и всегда носил его во внутреннем кармане пиджака, чтобы в любую секунду зафиксировать вспышку воспоминания на краю провала памяти. Ему казалось, что он раскладывает бесконечный пасьянс.
Понемногу он восстанавливал ход событий, и его мучили сожаления: зачем он выбрал этот путь, а не иной? Почему позволил раствориться в безвестной толпе даме с необычным лицом, с изящной фигурой, даме в причудливом меховом токе, даме с собачкой на поводке? При мысли о том, что могло произойти, но так и не произошло, у него кружилась голова.
Обрывки воспоминаний относились к той поре, когда мы часто оказываемся на распутье, когда открыто столько дорог, когда выбор еще возможен. Записи множились в блокноте и приводили ему на ум статью о темной материи[1], написанную им для астрономического журнала. За действительными событиями и знакомыми лицами он ясно различал сгущение темной материи: в нее превратились краткие встречи, пропущенные свидания, потерянные письма, имена и номера телефонов, что остались в потрепанном забытом ежедневнике, а еще все незнакомцы и незнакомки, мимо которых проходишь, даже не заметив их. Темной материи в жизни, как в космосе, гораздо больше, чем плотной, зримой. Она бесконечна. В его блокноте запечатлены лишь отдельные мгновения слабого мерцания посреди глубокой тьмы. Настолько слабого, что приходилось прищуриваться, сосредотачиваясь на поиске яркой отличительной черты и пытаясь восстановить с ее помощью целое, хотя целого нет, есть лишь частицы, лишь звездная пыль. Ему хотелось погрузиться в темную материю и распутать понемногу все оборвавшиеся нити, ну да, вернуться в прошлое и удержать ускользающие тени, побольше узнать о каждой. Но это невозможно. Поэтому оставалось одно: вспомнить их имена. А если получится, и фамилии. К именам они притянутся, словно к магниту. Имена придадут четкость смутным образам, пока что едва-едва различимым. Во сне они привиделись, встретились наяву?
Меровей. Имя это или фамилия? Не стоило долго размышлять о такой малости, хотя бы из боязни, что мерцание совсем угаснет. Удалось записать слово в блокнот, уже хорошо. Меровей. Притворимся, что думаем о чем-нибудь другом, — единственный способ подстеречь воспоминание, не спугнув, — пусть проявится само, без нажима. Меровей.
Босманс неторопливо шел по авеню Опера около семи часов вечера. То ли час тому благоприятствовал, то ли близость бульваров и Товарной биржи… Во всяком случае, теперь он вспомнил лицо Меровея. Ясно увидел молодого человека, светловолосого, кудрявого, в темном жилете. Почему-то Меровей представился ему в одежде посыльного, одним из тех до времени состарившихся мальчиков, что ожидают у дверей ресторанов и в холлах дорогих гостиниц. Его лицо действительно было помятым, увядшим, несмотря на молодость. Казалось бы, голоса забываются навсегда. Однако он восстановил и его металлический звонкий голос, как нельзя лучше подходящий для дерзостей гавроша и колкостей денди. Обрывающийся под конец внезапным дребезжащим старческим смешком.
Босманс увидел их в семь часов вечера, когда закрывались конторы возле Товарной биржи. Многочисленные стайки служащих сливались в плотную толпу, так что на тротуаре не протолкнуться, не выбраться из их потока. Меровей с двумя-тремя коллегами тоже вышел на улицу. Пухлый белокожий юнец не отходил от него ни на шаг, восхищенно и робко ловя каждое слово. Другой, костистый блондин в очках с затемненными стеклами и перстнем-печаткой на пальце, невозмутимо хранил молчание. Самому старшему из них было лет тридцать пять. Босманс вспомнил его даже отчетливее, чем Меровея: зачесанные назад черные волосы и одутловатое, грубое, курносое, какое-то бульдожье лицо. Он никогда не улыбался, держался с подчеркнутой властностью. Босманс не ошибся, угадав в нем начальника. Тот поучал и отчитывал остальных, будто строгий наставник, а они выслушивали его с покорностью и робостью. Даже Меровей только изредка позволял себе непочтительно ответить ему. Кто еще был с ними, Босманс не помнил. Прочие так и остались в тени. Но стоило памяти подсказать два слова: «Веселая компания», — и мгновенно имя «Меровей» вызвало чувство неловкости.
Однажды вечером Босманс, как обычно, поджидал у дверей Маргарет Ле Коз, а Меровей с начальником и блондином в очках вышли раньше нее и направились в его сторону. Ни с того ни с сего начальник обратился к нему с вопросом:
— Хотите, мы вас примем в Веселую Компанию?
Меровей захихикал по-стариковски. Босманс растерялся и молчал. Что еще за Веселая Компания? Начальник пояснил с неизменной суровой серьезностью: «Веселая Компания — это мы», — и Босманс решил было, что он шутит, говоря о весельчаках замогильным голосом. Однако, присмотревшись к этой троице, залитой кровавым закатным светом, он представил себе, как они прохаживаются по бульварам с увесистыми тростями в руках и колотят одиноких прохожих, застав их врасплох. Под леденящий смех Меровея. Поэтому он ответил:
— В Веселую Компанию, благодарю… Но позвольте обдумать ваше предложение…
Они выглядели разочарованными. Хотя он и приятелем-то их не был. Сталкивались вот так случайно раз пять или шесть. Маргарет Ле Коз работала вместе с ними, она их и познакомила. Находясь в подчинении у похожего на бульдога брюнета, Маргарет поневоле была обходительна. В субботу к вечеру на бульваре Капуцинок он снова встретил всех троих: Меровея, начальника и блондина в затемненных очках. Те выходили из гимнастического зала. Меровей настойчиво приглашал его «выпить чего-нибудь и попробовать миндальных пирожных». Так Босманс очутился на другом конце бульвара за столиком кондитерской «Мадам де Севинье». Меровей искренне радовался, что привел друзей именно сюда. С небрежностью завсегдатая подозвал одну из официанток и пронзительно крикнул: «Чаю с пирожными!» Двое других смотрели на него ласково, — Босманс уж никак не ожидал, что начальник, обыкновенно мрачный и строгий, способен на снисходительность.
— Ну что вы решили? Вступите в нашу Веселую Компанию?
Меровей грозно требовал ответа, и Босманс уже подыскивал благовидный предлог, чтобы улизнуть. К примеру, он скажет им, что должен срочно позвонить. А сам уйдет не простившись. Но ведь они коллеги Маргарет Ле Коз. И, поджидая ее, он каждый вечер мог наткнуться на них.
— Ну что, неужели вам не хочется стать своим в Веселой Компании?
Меровей настаивал, наступал на Босманса все более задиристо, явно нарывался на ссору. Двое других уже приготовились наблюдать за поединком на боксерском ринге, похожий на бульдога брюнет чуть заметно усмехался, блондин в затемненных очках оставался невозмутимым.
— Видите ли, — спокойно объяснил Босманс, — закрытая школа и казарма привили мне стойкое отвращение к любым компаниям.
Меровей, сбитый с толку неожиданным объяснением, зашелся старческим смехом. Тему разговора тотчас сменили. Начальник с важностью сообщил Босмансу, что два раза в неделю они посещают гимнастический зал. Осваивают различные виды борьбы, включая французский бокс и дзюдо. У них даже есть учитель фехтования. А по субботам «участвуют в кроссе» или «выходят на гаревую дорожку» в Венсенском лесу.
— Неплохо бы и вам заняться спортом вместе с нами…
Босмансу показалось, что это не предложение, а приказ.
— Уверен, вы мало времени уделяете физическим упражнениям…
Начальник смотрел ему прямо в глаза, и Босманс не без труда выдержал его взгляд.
— Ну что, пойдете с нами в гимнастический зал?
Широкое бульдожье лицо просияло.
— На следующей неделе, согласны? Я запишу вас в тот, что на улице Комартен, хорошо?
На этот раз Босманс не сумел отказаться. Настойчивость начальника в самом деле оживила в памяти далекое прошлое: закрытую школу и казарму.
— Хоть вы и утверждали только что, будто ненавидите любые компании, — раздался высокий резкий голос Меровея, — однако общество мадемуазель Ле Коз вам не претит?
Услышав бестактное замечание, остальные смутились. Меровей по-прежнему улыбался, но и он побаивался, не рассердится ли Босманс.
