Вслед за бредом наступала апатия, и он забывался сном. Джеффри тяжело дышал и ни на минуту не открывал глаз. Ничего нельзя было сделать, только ждать и надеяться.
Однажды ночь выдалась ясная и тихая, без единого дуновения ветра. Вдруг Джеффри пошевельнулся, веки его поднялись, но смотрел он не на мать, а на распахнутую дверь. Он пытался что-то сказать, и она наклонилась, чтобы хоть что-то разобрать.
— Хорошо, я иду, — с усилием прошептал он и снова впал в забытье.
Миссис Ланкастер охватил ужас. Она кинулась к отцу. Где-то поблизости смеялся тот, другой ребенок. Его звонкий ликующий смех эхом пронесся по комнате.
— Мне страшно, страшно, — простонала несчастная мать.
Мистер Уинберн обнял ее за плечи, защищая… Внезапный порыв ветра заставил их обоих вздрогнуть, и тут же снова наступила тишина.
Смех больше не звучал, но теперь к ним стал приближаться слабый звук, почти неуловимый, однако постепенно он нарастал — и вскоре они смогли отчетливо различить шаги. Шаги, которые сразу же начали удаляться.
Шур-шур, шур-шур — слышалось хорошо знакомое шарканье маленьких ножек. Однако — да-да! — теперь к нему присоединились другие шаги — легкие и упругие. Дружный топот по ступенькам. Все ниже и ниже — к парадной двери. Шур-шур, топ-топ… Дружно бегут невидимые маленькие ножки.
Миссис Ланкастер взглянула на отца обезумевшими глазами.
— Их — двое.., двое!
Ее лицо сделалось серым от ужасного предчувствия… Она метнулась в сторону кроватки, но мистер Уинберн мягко удержал ее.
— Ну-ну, — сказал он тихо.
Шур-шур, топ-топ — все слабее, слабее…
И — полная тишина.
— …И, конечно, исключить любые волнения и нагрузки, — сказал доктор Мейнел, как всегда в таких случаях говорят врачи.
Миссис Хартер, как и все те, кому доводилось слышать от врачей эту, в сущности, бессмысленную фразу, погрузилась в задумчивость, явно расстроенная.
— Наблюдается легкая сердечная недостаточность, — поспешно проговорил врач, — но это совсем не опасно. Уверяю вас. И все же, — продолжал он, — лучше бы сделать в доме лифт. Что вы на это скажете?
Миссис Хартер еще больше помрачнела. Доктор Мейнел был, напротив, доволен собой. Он вообще любил иметь дело с богатыми пациентами, ибо тут, что-то рекомендуя, он мог дать волю своему воображению.
— Да, лифт, — повторил доктор Мейнел, пытаясь придумать что-нибудь еще более обескураживающее, но ничего придумать не смог. — Так мы исключим чрезмерные нагрузки. Вам полезны ежедневные прогулки — но никаких подъемов. И побольше развлечений. Нельзя замыкаться на своей болезни.
В разговоре с племянником старушки Чарлзом Риджвеем доктор высказался более ясно.
— Поймите меня правильно, — сказал он. — Ваша тетя может прожить долгие годы, возможно, так оно и будет. Но какой-нибудь шок или эмоциональное возбуждение могут сразу же убить ее! — Он прищелкнул пальцами. — Она должна вести очень размеренную жизнь. Никаких нагрузок, никакого переутомления. И уж конечно, ей противопоказаны отрицательные эмоции. Ее необходимо отвлекать от печальных мыслей.
— Отвлекать, — задумчиво повторил Чарлз Риджвей. Чарлз был вдумчивым юношей. К тому же он был предприимчивым юношей, который не привык отступать перед трудностями.
В тот же вечер он предложил установить в доме радио. Миссис Хартер, и без того расстроенная перспективой установки в доме лифта, всячески сопротивлялась его затее. Но Чарлз был непреклонен.
— Не нравятся мне эти новомодные штучки, — жалобно причитала миссис Хартер. — Видишь ли, там ведь волны.., электрические волны. Они могут на меня плохо подействовать.
Чарлз мягко и чуть назидательным тоном стал ее переубеждать, доказывая всю абсурдность ее страхов.
Миссис Хартер ничего не знала об обсуждаемом предмете, но, поскольку отказываться от своего мнения было не в ее характере, она никак не соглашалась.
— Ох уж это электричество, — боязливо пробормотала она. — Ты можешь говорить что угодно, Чарлз, но ведь многие люди действительно ощущают электричество. У меня перед грозой всегда дикие головные боли. — И она торжествующе кивнула головой.
Чарлз был терпелив и не менее упрям, чем его тетушка.
— Милая тетя Мэри, — сказал он. — Позвольте разъяснить вам суть дела.
И он прочел ей целую лекцию. Об электронных трубках, эмиттерах, усилителях, высоких и низких частотах, о транзисторах и конденсаторах.
Миссис Хартер захлестнул поток незнакомых и непонятных слов, и она сдалась.
— Ну, конечно, Чарлз, — бормотала она, — если ты действительно считаешь…
— Моя дорогая тетя Мэри, — с жаром продолжил Чарлз, — это то, что вам нужно. Это спасет вас от хандры и вообще взбодрит.
Вскоре был установлен лифт, предписанный доктором Мейнелом, и это чуть не отправило бедную леди на тот свет, поскольку она, как и все старушки, очень боялась появления в доме посторонних, которые, как ей казалось, только и норовят украсть фамильное серебро.
Вслед за лифтом появилось и радио. И миссис Хартер оставалось только созерцать этот, по ее мнению, отвратительный предмет — огромный нелепый ящик с кнопками и ручками.
Потребовался весь энтузиазм Чарлза, чтобы заставить ее смириться с приобретением. Зато сам он, с азартом крутя ручки и разглагольствуя, был в своей стихии.
Миссис Хартер тихо сидела в кресле с высокой спинкой и вежливо внимала племяннику, в глубине души оставаясь при своем мнении: все эти новомодные штучки — абсолютная чушь.
— Слышите, тетя Мэри, мы поймали Берлин! Разве это не замечательно? Вы слышите диктора?
— Я не слышу ничего, кроме шума и треска, — отвечала миссис Хартер.
Чарлз продолжал крутить ручки.
— Брюссель, — радостно провозгласил он.
— Неужели? — равнодушно проговорила его тетя. Чарлз снова начал крутить ручку, и в комнате раздался жуткий вой.
— Теперь мы, должно быть, попали на псарню, — заметила миссис Хартер. Она всегда была остра на язык.
— Ха-ха, — рассмеялся Чарлз, — раз вы шутите, тетя Мэри, значит, все в порядке.
Миссис Хартер не могла не улыбнуться. Она была очень привязана к Чарлзу. Несколько лет с ней жила племянница, Мириам Хартер. Она собиралась сделать ее своей наследницей. Но Мириам в конце концов разочаровала миссис Хартер. Очень уж она была нетерпелива и явно тяготилась обществом друзей миссис Хартер. К тому же, как любила повторять миссис Хартер, «она вечно где-то болталась». В итоге связалась с молодым человеком, которого ее тетя никак не могла одобрить. Мириам была возвращена матери с короткой запиской, как некачественный товар. Она вышла замуж за своего молодого человека, и миссис Хартер обычно посылала ей в подарок на Рождество носовые платки или салфетки.
Разочаровавшись в племянницах, миссис Хартер стала присматриваться к племянникам. Чарлз понравился ей с самого начала. Он всегда был так внимателен и слушал воспоминания о ее молодости с неподдельным интересом. В этом отношении он был прямой противоположностью Мириам Хартер, которая явно тяготилась этими рассказами и не скрывала этого. Чарлз никогда ничем не тяготился, всегда был в хорошем настроении, всегда весел. И он раз по пять на дню повторял, какая она чудесная старушка.
Будучи вполне удовлетворенной своим новым приобретением, миссис Хартер написала адвокату, чтобы он подготовил новое завещание. Оно было прислано, миссис Хартер его одобрила и подписала.
Даже появление радиоприемника вскоре было прощено, а в глубине души миссис Хартер была даже благодарна ему за это.
Только поначалу миссис Хартер была против приемника, потом она им заинтересовалась и спустя какое-то время уже буквально от него не отходила, пытаясь поймать ту или иную волну. В отсутствие Чарлза он доставлял старушке огромное удовольствие. Вся беда в том, что Чарлз никогда не мог от начала до конца слушать какую-нибудь передачу. Миссис Хартер, с удовольствием устроившись поудобнее в своем кресле, могла наслаждаться каким-нибудь симфоническим концертом, или лекцией о Лукреции Борджиа[12], или рассказом о животных. Но Чарлза подобные передачи не устраивали. Тихое звучание то и дело прерывалось треском и писком — это он увлеченно пытался поймать какую-нибудь иностранную станцию. Зато, когда Чарлз ужинал у друзей, миссис Хартер блаженствовала. Она усаживалась в свое кресло с высокой спинкой и слушала вечернюю программу.
Прошло, наверное, месяца три с момента появления в доме радио, когда произошло первое странное событие. Миссис Хартер была дома одна. Чарлз играл у друзей в бридж.
В вечерней программе был концерт старинных шотландских баллад. Всемирно известная певица исполняла «Анни Лори»[13], и вдруг на самой середине песни произошло нечто странное. Раздался щелчок, песня неожиданно прервалась, из приемника послышались писк и треск, затем и они исчезли. Наступила тишина, а потом раздалось чуть различимое шипение.
