Потом на лице его появилась обычная добродушная улыбка, и голубые глазки приветливо замерцали за квадратными линзами. Он покачал головой.
— Этот задний двор иногда выглядит очень странно. Если смотреть на него долго, то начинает казаться, что он простирается бесконечно.
Вот и все, что было сказано. Но если бы я знал тогда, что это лишь начало ужасного, страшного дела!
После того случая я почти всегда заставал его в кладовой. Иногда он работал, но чаще просто стоял у окна, глядя на унылый задний двор.
Потом я стал замечать неестественность в поведении Канавана, когда он разговаривал о книгах, как будто лишь играл в прежнее оживление, но мысли его были все еще там, на проклятом дворе.
Мне было как-то неудобно заговаривать с ним о его пристрастии, о чем потом горько пожалел.
Бизнес Канавана, и без того не процветающий, совсем захирел. Но еще хуже было то, что он сам опустился внешне. Совсем сгорбился, и, хотя глаза по-прежнему не теряли острого блеска, мне казалось, что этот блеск указывает больше на лихорадочное состояние, чем на здоровый энтузиазм, как было раньше.
А однажды я нашел дом пустым. В кладовой Канавана тоже не было. Я подошел к окну. Постоял, глядя, как от легкого ветра волнами колышутся буро-зеленые заросли. Черные останки деревьев застыли корявыми силуэтами, завершая безрадостную картину. Ни одной птицы. Даже бабочки. Ничего живого.
Впрочем, что-то в этом безжизненном ландшафте интриговало, вызывало острое любопытство. Как будто передо мной были кусочки неведомой мозаики, которые надо было непременно сложить, найти их тайну и разгадку.
А через некоторое время я испытал странное ощущение, что двор, заросший дикой травой, становится просторнее, растягивается в пространстве, становясь перспективой, и если войти в заросли, то пройдешь мили и мили, прежде чем дойдешь до края.
Меня вдруг охватило острое желание выйти за дверь, броситься в волнующееся травяное море и идти, идти. Я чуть было не сделал это, как вдруг увидел Канавана.
Он выскочил из зарослей травы и какое-то время озирался вокруг с таким видом, как будто не знал, где находится. Смотрел на свой дом так, будто видел его впервые. Ежевичные колючки и трава прилипли к его брюкам и старомодным ботинкам. Мне показалось, что сейчас он обратно нырнет в заросли.
Я забарабанил в окно. Канаван обернулся и увидел меня. Постепенно его искаженное лицо и безумный взгляд пришли в норму. Слабыми, нетвердыми шажками он подошел к двери, которую я открыл, вошел в дом и, пройдя в гостиную, бросился в кресло.
— Фрэнк, — слабо прошелестел его голос, — не заварите ли чаю?
Я принес чай, и он пил его очень горячим, пил долго, не говоря ни слова. Я понял, что он ничего не сможет сейчас рассказать.
— Вам лучше не выходить из дома несколько дней, — посоветовал я на прощание.
Не глядя на меня, он слабо кивнул.
Когда я навестил Канавана на следующий день, он выглядел лучше, но был подавлен и угрюм, не заговаривал о вчерашнем случае.
Минула неделя. Казалось, он забыл о заднем дворе. Но однажды я опять застал его в кладовой у окна, от которого он очень неохотно оторвался.
Я решил поговорить с ним. Сказал, что он теряет покупателей, что месяцами не смотрел в каталоги. Что лучше позаботиться не только о книжном бизнесе, но и о здоровье, чем часами глядеть в этот проклятый двор. Я пытался убедить его в абсурдности такого поведения. Если люди узнают, что он все время разглядывает участок, где ничего нет, кроме миниатюрных травяных джунглей и кустов ежевики, они подумают, что он сошел с ума!
Потом спросил, что с ним случилось тогда, там, в траве, когда он выскочил оттуда с безумным видом.
Канаван со вздохом снял очки.
— Фрэнк, я знаю, вы хотите мне добра, но есть загадка в этом дворе, и я хочу ее разгадать. Не знаю, что это — изменение перспективы, размеров, но что бы ни было — это явный вызов. Я найду, докопаюсь до истины. Если вы думаете, что я сошел с ума, мне жаль, но я не найду покоя, пока не разгадаю тайны этого клочка земли.
Он нахмурился, надел очки.
— В тот день я стоял, смотрел в окно, и вдруг меня охватило непреодолимое желание выйти. Я бросился в заросли в ожидании приключений, испытывая возбужденный интерес. Но вскоре это чувство сменила глубокая подавленность, депрессия. Повернулся, чтобы выйти обратно, и… не смог. Вы не поверите, я знаю, но я заблудился! Не знал, в какую сторону идти, эта трава гораздо выше, чем кажется! Когда вы входите в нее, она возвышается над вами, и ничего не видно.
Невероятно, но я блуждал там целый час. Двор как будто вытянулся и стал огромным, когда я попал в него. Я, должно быть, ходил кругами и, клянусь, прошел многие мили! — Он покачал головой и продолжал: — Выход нашел случайно. Но самое страшное, что, как только я вышел, испугался и почувствовал беззащитность и мне захотелось нырнуть обратно! Несмотря на чувство тревоги и уныния, которое я испытал там.
Я ушел от Канавана с чувством глубокого беспокойства. И оно оправдалось, когда зашел к нему несколько дней спустя. Канаван исчез. Передняя дверь была открыта, как всегда, но его не было в доме. Я прошел в кладовую, выглянул в окно и вдруг заметил веревку, тянувшуюся от дома и пропадавшую в траве. Я понял замысел Канавана. Боясь заблудиться, он хотел выйти из зарослей, держась за веревку.
Я решил подождать его и, пройдя в лавку, стал рыться в книгах. Прошел час, и я начал беспокоиться. В конце концов вернулся в кладовую и, открыв дверь, громко его позвал. Странно, но было такое ощущение, что мой крик заглох на границе с травой. Я позвал снова и, не получив ответа, решил идти за ним по протянутой веревке. Конец ее был надежно привязан к массивной ножке тяжелого стола.
Нырнув в траву, сначала шел легко и быстро, но потом стебли стали толще и гуще, и я с трудом прокладывал путь.
Вскоре меня охватило чувство затерянности и тоски. Что-то несомненно было дьявольское и нечистое в этом месте. Вскоре я увидел, что веревка оборвалась — зацепилась за колючий куст. Вероятно, Канаван не заметил этого и пошел дальше, держа оторванный конец в руке.
Я остановился и, приставив ладони рупором ко рту, крикнул. Мой крик увяз, утонул в зарослях. Это испугало меня, но я двинулся дальше. Теперь приходилось расчищать себе путь руками.
Пот заливал глаза, голова болела. Внезапно почувствовал, что не один в траве. Волосы встали дыбом — кто-то или что-то явно подползало ко мне сзади, и я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Страх вдруг сменился вспышкой ярости. Я страшно разозлился на Канавана, на проклятый двор и на себя. Сейчас докопаюсь до корней этой дьявольщины. И, резко обернувшись, бросился туда, где притаился мой преследователь.
Гнев перерос в леденящий ужас.
В тусклом, с трудом пробивавшемся сквозь толстые густые заросли солнечном свете я увидел Канавана, стоявшего на четвереньках, похожего на зверя, приготовившегося к прыжку. Очков на нем не было, одежда изорвана в лохмотья, безумная усмешка искажала рот в полуоскале. Из горла вырывался звук, похожий на глухое рычание.
Я застыл как парализованный, молча уставясь на него. Канаван смотрел на меня, и в глазах его не было даже проблеска узнавания.
— Канаван! — крикнул я, опомнившись. — О, ради Бога, Канаван, вы меня не узнаете?
Он ответил глухим рычанием. Его тело напряглось в преддверии прыжка.
Подгоняемый диким страхом, я бросился прочь. Страх придал мне новые силы. Не чувствовал, как больно хлестали меня стебли, как ранили острые колючки. Все мои усилия сконцентрировались на одном — я должен был выйти отсюда, из этих дьявольских зарослей, убежать от чудовища, которое преследовало меня. Я задыхался. Ноги слабели. И вдруг меня поразила мысль, что бегаю кругами.
Наконец я вырвался на опушку травяных джунглей. Передо мной лежало открытое пространство, а за ним — дом Канавана.
Не останавливаясь, задыхаясь, я добежал до двери. По непонятной причине был уверен, что преследователя не остановит открытое пространство, но даже не обернулся, чтобы удостовериться в этом.
В гостиной я бросился в кресло.
Наконец дыхание успокоилось, хотя ужас, сковавший меня, не отпускал. Вспоминая налитые нечеловеческой злобой глаза Канавана, я понимал, что его мозг не только претерпел изменения в связи с каким-то шоком, но полностью разрушен, теперь лишь смерть будет для него вероятным избавлением.
Мучаясь дурными предчувствиями, я вызвал полицию и «скорую помощь».
Что за этим последовало, включая непрерывные допросы, оставило меня в состоянии нервного коллапса.
С полдюжины полицейских с полчаса прочесывали волны бурых зарослей, но не нашли и следов Канавана.
Они были возбуждены, злы и чем-то сконфужены. Заявили, что ничего не увидели и не услышали в траве за исключением прятавшейся там бродячей собаки, которая избегала встречи, но время от времени они слышали ее рычание в зарослях.
