— Вы должны немного отдохнуть, — сказал он, — и выпить глоточек вина. В противном случае вы можете снова лишиться чувств.
Бенджамин подошел ко мне объяснил:
— Это доктор, дорогая моя. Вы должны исполнять его требования.
Доктор! Они позвали доктора на помощь. Я начала понимать, что мой обморок носил более серьезные симптомы, чем простой женский обморок. Я обратилась к доктору и беспомощным, жалобным тоном поинтересовалась у него о причине странного отсутствия моего мужа:
— Почему позволили вы ему оставить комнату? Если я не могу идти к нему, почему не приведете вы его ко мне?
Доктор, казалось, не находил слов для ответа. Он посмотрел на Бенджамина и сказал:
— Не угодно ли вам поговорить с госпожою Вудвиль?
Бенджамин в свою очередь посмотрел на майора и сказал:
— Не угодно ли вам?
Майор сделал им обоим знак выйти из комнаты. Они тотчас же отправились в соседнюю комнату и затворили за собою дверь. В ту же минуту девушка, так странно открывшая мне тайну моего мужа, встала и приблизилась к кушетке.
— Полагаю, мне тоже лучше уйти! — обратилась она к майору.
— Как вам угодно, — ответил тот.
Он говорил, как мне показалось, очень холодно. Она покачала головой и отвернулась от него с негодованием.
— Я должна замолвить слово за себя, — воскликнуло это странное существо с лихорадочной энергией. — Я должна сказать, иначе я не выдержу.
С этим странным предисловием она обратилась ко мне и разразилась целым потоком слов.
— Вы слышали, каким тоном говорил со мной майор, — начала она. — Он обвиняет меня во всем случившемся. Я невинна, как новорожденный младенец. Я хотела сделать как лучше. Я думала, что вам нужна эта книга, и подала ее. Откуда я знала, что, открыв книгу, вы упадете в обморок. А майор винит меня. В чем же я виновата? Я сама никогда не падаю в обморок, но всегда сочувствую тем, с кем это случается. Да! Я происхожу от почтенных родителей. Мое имя Гойти — мисс Гойти. Мое самолюбие оскорблено несправедливым обвинением. Если кто-либо виноват, то это вы сами. Не сказали ли вы, что ищете книгу? И я подала ее вам с добрым намерением. Теперь вы, кажется, в состоянии говорить сами, заступитесь за бедную девушку, которую до смерти замучили пением, языками и еще Бог знает чем. Бедную девушку, за которую некому вступиться. Я так же достойна уважения, как и вы. Мои родители занимались торговлей, и мать моя видала лучшие дни и бывала в лучшем обществе.
С этими словами мисс Гойти поднесла платок к глазам и залилась слезами.
Конечно, странно было обвинять ее в случившемся. Я отвечала ей, как могла любезнее, и стала защищать ее перед майором Фиц-Дэвидом. Он понимал, в каком мучительном состоянии была я в эту минуту, поэтому отказался слушать меня и принялся сам утешать свою примадонну. Что он говорил ей, я не слышала и не имела ни малейшего желания услышать. Он говорил шепотом; успокоив ее и поцеловав у нее руку, он вывел ее из комнаты так почтительно, как какую-нибудь герцогиню.
— Надеюсь, эта глупая девушка не расстроила вас? — заботливо спросил он, вернувшись ко мне. — Не могу выразить словами, как я огорчен случившимся. Вы помните, я предостерегал вас. Если б я мог предвидеть…
Я не дала ему продолжать. Никакой предусмотрительный человек не мог предвидеть того, что случилось. Как ни было ужасно сделанное открытие, оно все-таки было не так тяжело и не причиняло мне таких страданий, как неизвестность, в которой я находилась до сих пор. Я сказала ему об этом и перевела разговор на предмет, наиболее интересовавший меня в эту минуту, — на моего мужа.
— Каким образом попал он сюда? — спросила я.
— Он приехал с мистером Бенджамином, как только я вернулся домой, — ответил майор.
— Вскоре после того, как я упала в обморок?
— Нет. Только что я послал за доктором, серьезно встревожившись вашим состоянием.
— Что привело его сюда? Он был в гостинице и, не застав меня, отправился отыскивать?
— Да. Он вернулся раньше, чем предполагал, и очень забеспокоился, не найдя вас в гостинице.
— Он подозревал, что я у вас? Сюда приехал он прямо из гостиницы?
— Нет. Он, кажется, был прежде у мистера Бенджамина, чтобы справиться о вас. Что он узнал от вашего старого друга, я не имею представления. Знаю только, что мистер Бенджамин вместе с ним приехал сюда.
Для меня было совершенно достаточно этого краткого объяснения: я поняла все, что случилось. Юстас напугал простого, доброго старика моим исчезновением из гостиницы. И встревоженный Бенджамин поддался его убеждениям и передал ему мой разговор с ним о майоре Фиц-Дэвиде. Теперь появление моего мужа в доме майора объяснялось очень просто. Но его странное поведение, уход его из комнаты в ту самую минуту, когда я пришла в себя, оставались непонятными. Майор Фиц-Дэвид пришел в очевидное замешательство, когда я задала ему этот вопрос.
— Я, право, не знаю, как вам объяснить это, — ответил он. — Юстас удивил и смутил меня своим поведением.
Он сказал это чрезвычайно серьезно, но его вид выражал больше, чем слова. Он встревожил меня.
— Юстас не поссорился с вами? — спросила я.
— Нет.
— Он знает, что вы не нарушили своего обещания в отношении его?
— Конечно. Моя молодая певица, мисс Гойти, подробно рассказала доктору обо всем случившемся, а доктор в ее присутствии передал этот рассказ вашему мужу.
— Доктор видел книгу «Полный отчет судебного процесса»?
— Ни доктор, ни мистер Бенджамин не видели книгу. Я спрятал ее и тщательно скрыл ото всех ужасную историю ваших взаимоотношений с обвиняемым. Мистер Бенджамин, по-видимому, что-то подозревает. Но ни доктор, ни мисс Гойти не имеют ни малейшего понятия о причине вашего обморока. Они оба полагают, что вы подвержены нервным припадкам и что фамилия вашего мужа действительно Вудвиль. Я сделал для Юстаса все, что мог сделать преданнейший друг. Но он тем не менее продолжает бранить меня за то, что я впустил вас в свой дом. Но что хуже всего, так это то, что он решительно утверждает, что нынешние события навсегда разлучают вас с ним. «Это конец нашей супружеской жизни, — сказал он мне. — Теперь она знает, что меня судили в Эдинбурге по обвинению в отравлении моей жены».
Я в ужасе вскочила с кушетки.
— Боже милостивый! — воскликнула я. — Неужели, Юстас полагает, что я сомневаюсь в его невиновности.
— Он отрицает, что вы или кто-нибудь другой может поверить в его невиновность, — возразил майор.
— Проведите меня до двери, — попросила я. — Где он? Я должна, я хочу видеть его.
Я в изнеможении опустилась на кушетку, произнеся последние слова. Майор Фиц-Дэвид подал мне стакан вина и настоятельно советовал выпить.
— Вы увидите его, — сказал майор. — Я обещаю вам это. Доктор запретил ему уходить из дома прежде, чем вы его увидите. Только подождите немного, моя бедная, дорогая, подождите несколько минут, соберитесь с силами.
Мне ничего более не оставалось, как повиноваться ему. Как ужасно оставаться в таком беспомощном состояния. Я не могу и ныне вспомнить без содрогания об ужасных минутах, проведенных тогда мною на кушетке.
— Приведите его сюда! — вскричала я. — Ради Бога, приведите его сюда.
— Кто может уговорить его прийти сюда? — сказал майор. — Могу ли я или кто-либо другой убедить человека, или, вернее сказать, безумца, который мог оставить вас в ту минуту, когда вы стали приходить в себя и открыли глаза. Я разговаривал с ним наедине в соседней комнате, пока доктор был при вас. Я старался убедить его в вашей и моей уверенности, что он невиновен, но на все убеждения, на все просьбы старого друга он отвечал только одно — постоянно ссылался на шотландский приговор.
— Шотландский приговор! Что это? — спросила я.
Майор с удивлением взглянул на меня при этом вопросе.
— Неужели вы в самом деле никогда не слышали о его процессе? — удивился он.
— Никогда.
— Когда вы сказали мне, что узнали настоящее имя своего мужа, мне показалось очень странным, что вы, не припомнили тотчас же его историю. Три года тому назад вся Англия говорила о вашем муже. Не удивительно, что он после этого переменил свою фамилию. Где же вы были в это время?
— Это было три года тому назад? — спросила я.
Я поняла подоплеку моего странного неведения о событии, всем так хорошо известном. Три года назад мой отец был еще жив. Мы жили с ним на даче в Италии, в горах близ Сиены. Мы по целым неделям не видели ни английских газет, ни английских путешественников. Может быть, кто-нибудь и писал моему отцу из Англии о знаменитом Шотландском процессе, но он ничего не говорил мне о нем; если же и упоминал, то я совершенно о том забыла.
— Скажите мне, пожалуйста, — обратилась я к майору, — какое же отношение имеет Шотландский приговор к ужасным сомнениям моего мужа? Юстас свободен, следовательно, он оправдан от тяготевшего над ним обвинения.
