— Отпустите меня! — завопил он. — Это я, Жюстен, провизор господина Омэ!
— Вот именно тебя-то я и ищу, дурачок! — крикнул Реми и зажал ему рот руками, чтобы тот не орал. — Что ты тут делаешь в ночи, да еще и ревешь, как белуга?
— Ничего, клянусь вам!
— Погоди! Теперь, когда мы с тобой одни, ты мне скажешь точно, что произошло с мадам Бовари.
— Что произошло? Где?
Луна тонким серебристым лучом осветила лицо Жюстена.
— Говори! Ты бледен, как мертвец.
— Я?
— Как мертвец, говорю тебе. Давай, выкладывай все начистоту!
— Я ничего не знаю.
— Хочешь в тюрьму угодить?
— Почему это?
— Из-за мышьяка!
— Как, из-за мышьяка?
— Ты дал мышьяк мадам Бовари. Господин Омэ подал жалобу, в которой обвиняет тебя в том, что ты самовольно выдал яд.
— Он меня обвиняет?.. Но он же обещал…
— Скажи мне правду! Ключ от лаборатории господина Омэ был действительно оставлен на двери?
— Нет.
— А где он был?
— На жилете господина Омэ, как всегда.
— Тогда каким образом мадам Бовари получила мышьяк?
— Я больше ничего не знаю, месье.
— Ты что-то видел, да или нет?
Молчание.
— А если господин Омэ обвинит тебя, что ты украл мышьяк, чтобы дать его мадам Бовари?
— Он солжет, месье.
— И тем не менее, он тебя обвиняет. Во флаконе не хватает яда, и он говорит, что это ты его взял.
— Он лжет.
— Аббат Бурнизьен утверждает, что ты был влюблен в мадам Бовари, что ты был готов ради нее на какое угодно безрассудство!
— Я никогда не давал мышьяк мадам Бовари!
— Надо, чтобы ты это доказал!
— Я ничего не делал!
— Докажи!
— Это правда, я считал мадам Бовари очень красивой, приятной, она так хорошо одевалась, так чудесно пахла, но никогда не обращала на меня внимания. Ну ладно, я вам все скажу… В тот вечер, про который я вам говорил, она вообще не приходила к господину Омэ. Она мне не угрожала, она не просила у меня яд. Я соврал. Господин Омэ выдумал эту историю и приказал мне рассказать ее вам. Он не хотел, чтобы его обвинили в небрежном ведении учетных книг. Он меня заставил.
— Ты уверен?
— Да.
— Ты подпишешься под своими словами?
— Пожалуйста, не говорите об этом господину Омэ! Он меня тотчас же выгонит!
— Но если не ты, то кто тогда дал яд мадам Бовари?
— Не знаю, месье.
— Это господин Омэ?
— Я ничего не знаю.
— Бывал ли господин Омэ когда-нибудь наедине с мадам Бовари?
— Да, несколько раз.
— Завтра утром, часов в восемь, обязательно придешь ко мне в гостиницу «Золотой лев».
— Хорошо, месье.
От волнения Реми совсем забыл, что назавтра в том же часу назначил встречу с мадам Омэ. Он вспомнил об этом лишь в последнюю минуту и, пока Жюстен не подошел к «Золотому льву», послал к нему мальчишку, чтобы известить о перенесении встречи на более позднее время.
Тем временем явилась мадам Омэ. Усевшись на соломенный стул, она тщательно расправила свое строгое платье; ее черные глаза сверлили Реми так, словно тот был змеем, которого надо уничтожить.
— Мадам, — начал Реми самым строгим тоном, каким только мог говорить, — первые результаты моего расследования вынуждают меня выдвинуть серьезные обвинения против человека, который вам дорог. Я счел необходимым сказать вам о своих выводах. Возможно, тогда вы сможете мне помочь и поправить меня в некоторых деталях.
Она не мигая смотрела на него.
— Говорите, месье.
— Так вот: доза мышьяка, которая убила мадам Бовари, была взята из шкафа с ядами у вашего мужа. Ключ находится у него, поэтому месье Омэ можно подозревать, например, в том, что он снабдил жертву мышьяком, чтобы та покончила с собой. Или даже — почему бы и нет? — что он сам назначил ей яд. Как он мне объяснил, ключ от шкафа всегда пристегнут к его жилету вместе с цепочкой от часов. Могу я задать вам один вопрос: когда ваш муж раздевается в спальне перед сном, куда он кладет жилет на ночь?
— Не знаю. Вероятно, на кресло возле нашей кровати.
— Итак, ночью ключ находится в кресле. Знаете ли вы этот ключ? Могли ли вы им воспользоваться?
Их взгляды встретились. Какая беспощадная энергия, какая решимость жили в этой женщине, которая казалась ничем не примечательной, даже бесцветной! Она на миг задержала дыхание.
— Месье, — произнесла мадам Омэ. — Бесполезно продолжать эту игру. Я признаюсь во всем. Уже давно я знала, что мой муж имел преступную связь с мадам Бовари. Я очень к ней ревновала. Это я убила ее.
Реми выслушал ее до конца, он даже испытывал к ней жалость. Вначале ее рассказа полицейский не осмеливался делать заметки. Затем профессиональный долг все же взял верх, и в нескольких строчках он резюмировал основное ее заявление.
ЗАЯВЛЕНИЕ МАДАМ ЭЛИЗЫ-АНДРЕА-МАРИ-ЭЛИЗАБЕТ ОМЭ (ТРИДЦАТЬ ЛЕТ, НЕТ ПРОФЕССИИ), СУПРУГИ ГОСПОДИНА ЭРНЕСТА-ОГЮСТА-СИПРИЕНА ОМЭ, АПТЕКАРЯ ИОНВИЛЯ-ЛʼАББЭИ (ДЕПАРТАМЕНТ НИЖНЯЯ СЕНА)
В течение некоторого времени я подозревала, что мой муж поддерживает противозаконную связь с супругой врача, не имеющего диплома, из нашего города — мадам Эммой Бовари. Я замечала исчезновение денег из нашего семейного бюджета, а также видела векселя, подписанные моим мужем, о которых он не ставил меня в известность. Увы! я догадалась о назначении этих денег.
Мне тяжело было видеть, как мою семью разоряют подобным образом. Решив отравить мою соперницу, я отсыпала четыре столовых ложки из флакона с мышьяком, который мой муж держал у себя в лаборатории. Я могла проникнуть туда, поскольку ночью он оставлял на кресле жилет, к которому цепочкой для часов пристегивал ключ. Под малозначительным предлогом я позвала мадам Бовари к себе и дала ей выпить прохладительный напиток, предварительно растворив в нем мышьяк. В тот день она жаловалась на финансовые трудности с господином Лерё и искала моей поддержки.
Выпив содержимое стакана, она должна была умереть, и никто ни о чем не догадался бы. Когда подозрения несправедливо пали на моего мужа, я решила сама во всем признаться.
Я клянусь, что мои слова соответствуют истине. Теперь, признавшись во всем, я чувствую себя спокойнее.
Ионвиль-лʼАббэи… числа.
(Дата, подпись и т. д.)
Новости в Ионвиле разлетаются быстро. Четверть часа спустя, как ураган, влетел Омэ. Его знаменитая греческая ермолка съехала на бок, фалды черного пальто развевались. Он воплощал собой само отчаяние.
— Назвать мою жену, мать семейства, отравительницей! — закричал он. — Как только вы посмели распространять такие глупости? Такими россказнями вы ввергаете нашу семью в отчаяние и позорите мою жену!
— Россказни, господин Омэ? А я, наоборот, получил от вашей жены подробное и логичное признание. Она даже все подписала. Не хотите ли послушать ее заявление?
— Прочтите мне! Но это же абсурд!
Реми прочитал.
— Как видите, все, к несчастью, очень ясно и понятно, — сказал он твердо, ожидая взрыва негодования.
Но Омэ, напротив, казался подавленным. Он молчал, а потом простонал:
— Понимаете ли вы, что у моей бедной жены помутился разум?
— Уверяю вас, мадам Омэ была на удивление спокойна.
— Но все в ее заявлении ложно!
— Даже упоминание о вашем адюльтере с мадам Бовари?
Омэ замешкался с ответом.
— Увы, месье, это верно. Но если бы вы знали, как я об этом сожалею! Авантюра была глупейшая. К тому же она давным-давно закончилась…
— Вы были любовником мадам Бовари, и ваша жена об этом знала?
— Да.
— Расскажите подробнее.
— Первый раз я увидел Эмму в марте 1841 года в «Золотом льве», если мне не изменяет память. Она и ее муж остановились там на несколько дней после прибытия в Ионвиль. Они грелись у камина в кухне и ждали, когда их дом будет готов. На ней было шафрановое платье с маленьким голубым бантом. Хотя она брюнетка, глаза у нее были почти зелеными, цвета мха. Она была так хороша, так очаровательна, что я тотчас же в нее влюбился. Меня охватило какое-то сумасшествие, если хотите. До этого я жил полностью погруженным в свою научную работу, поэтому у меня — увы! — совсем не было времени думать о женщинах… Бовари устроились в новом доме, мы с женой почти единственные, кто составлял их общество. Моя жена подсказала им поставщиков, дни работы рынка, расписание месс. Мы с господином Бовари по воскресеньям всегда играли в домино, моя жена и Эмма вместе шили, ведя разговоры. Все было прекрасно.
— Ближе к делу.
— Я с большим трудом уговорил Эмму уступить мне. Она говорила, что не испытывает ко мне ни малейшего влечения. Однако я был настойчив. Подарки, которые я делал, деньги, которые давал, в конце концов смягчили ее. Мы встречались примерно раз в неделю в амбаре позади моего дома или в комнатушке на чердаке, которую я потом сдал господину Леону.
