Мой друг нахмурился:
— У вас есть основания считать, будто ваши единокровные брат и сестра испытывают по отношению к своей матери что-то кроме самой нежной привязанности?
Мейбл Бертрам деликатно кашлянула в кружевной платочек.
— У моей мачехи есть множество превосходных черт, мистер Холмс. Однако, полагаю, я не погрешу против истины, если скажу, что к своим детям она относится чрезвычайно жестоко. Никогда и речи не заходило о том, чтобы Чарльз женился или Сабина вышла замуж. Гнев и нетерпимость их матери отвратили всех поклонников дочери и приятельниц сына. Элис предпочитает, чтобы дети оставались всецело в ее распоряжении. В их доме принято, чтобы сын и дочь всегда находились где-то поблизости. К тому же Элис всегда расставалась с деньгами весьма неохотно, а теперь я узнала, что Сабина разгуливает в новых платьях, а Чарльз вступил в общество актеров-любителей «Огни рампы».
— Вот это да! — вскричал Холмс с благодушным удивлением.
— Мистер Холмс, боюсь, моя мачеха больше не имеет влияния на своих детей.
— Разве это так уж плохо? — негромко заметил мой друг. — Их прегрешения, кажется, довольно невинны. — Он вдруг устремил пронзительный взгляд на ее спутника: — Мистер Астон Плаш, а в каком качестве вы сопровождаете миссис Бертрам?
Поколебавшись, наш гость ответил:
— В качестве юридического консультанта миссис Бертрам, а также в качестве ее друга.
— Значит, вы адвокат?
— Мистер Плаш занимался имуществом моего покойного мужа, а до этого — его деловыми предприятиями, — вмешалась миссис Бертрам. — Он оказал мне любезность, согласившись представлять мои интересы в этом деле.
— Я всего лишь написал ряд писем, выражая в них озабоченность от лица миссис Бертрам и настаивая, чтобы ей предоставили доступ к мачехе. В остальном мои руки связаны. Законного способа добиться разрешения попасть в дом на Гровнер-сквер для нас не существует. А если мы попытаемся проникнуть туда силой, Эбернетти будут иметь полное право вызвать полицию.
— Хотя я все-таки проникла в этот дом через черный ход в первый же день, когда мне отказали в посещениях, — призналась миссис Бертрам, слегка зардевшись.
— Но вы не сказали мне… — начал адвокат раздраженно.
— Дорогой мой, это было унизительно. Меня буквально вытолкал дворецкий. Чарльз и Сабина восприняли мой визит с не свойственной им враждебностью. Возможно, потому что я стала свидетельницей их небрежного отношения к собственной матери.
— Вот как? И в чем оно проявлялось? — Холмс устремил на нее внимательный взор.
— Обычно каждое утро леди Эбернетти подавали булочку с петрушечным маслом. Очевидно, кухарка приготовила поднос с завтраком, но в полдень булочка все еще лежала на столе, и петрушка довольно глубоко погрузилась в растаявшее масло. А Элис всегда была так требовательна и разборчива во всем, что касается кухни…
— А когда состоялся этот ваш визит? — прервал ее Холмс.
— В августе, первого числа.
— И с тех пор вы не видели леди Эбернетти. — Он снова перевел взгляд на Астона Плаша. — Вы получили какой-то ответ на ваши послания?
— Два письма, по одному от каждого из детей. Оба ответа составлены в сходных выражениях, в обоих подтверждается, что их мать больше не желает общаться с миссис Бертрам и что нет причин волноваться о здоровье леди Эбернетти. И не соблаговолит ли миссис Бертрам отказаться от попыток изменить создавшееся положение?
Мой друг посмотрел миссис Бертрам в лицо.
— Но вам кажется, что вы не можете так поступить…
Дама наклонилась вперед.
— Видимо, я должна с вами поделиться самыми жуткими моими опасениями. Может быть, вы сочтете, что я нахожусь во власти каких-то фантазий или даже истерии, но я боюсь, что моя мачеха подверглась насилию. Вам стоит только сказать, что это не так, мистер Холмс, и я больше никогда не стану вторгаться в их жизнь.
— Кроме того, речь идет и о доверенности на управление имуществом, — вставил Плаш.
— Ее получил сын?
— Вероятнее всего, да.
Несколько минут мой друг молчал, закрыв глаза, а дама не сводила с него молящего взора. Стоя позади ее кресла, мистер Астон Плаш беспокойно переступал с ноги на ногу.
Когда Шерлок Холмс принимал решение взяться за то или иное расследование, его движения часто становились довольно порывистыми. Так произошло и на сей раз. Он резко вскочил с кресла.
— Я готов вам помочь и займусь этим делом, — объявил он.
— Ах, мистер Холмс, я отблагодарю вас со всей возможной признательностью.
— И щедростью. — Мистер Плаш шагнул вперед, чтобы помочь своей клиентке встать с кресла.
Она быстро взглянула на него, прежде чем опустить вуаль.
— Надеюсь, я кое-что сообщу вам в течение ближайшей недели. Ватсон, проводите.
— А как вы будете?.. — робко начала она.
— Свои методы я предпочитаю держать в секрете. Всего вам доброго, — попрощался он, обрывая разговор.
Я сопроводил пару к выходу, а вернувшись, обнаружил, что Холмс набивает трубку содержимым кисета, который он держал в старой турецкой туфле на каминной полке[5].
— Ну, какого вы мнения обо всем этом, Ватсон? — спросил он с улыбкой.
— В этой истории чувствуется что-то кричаще безвкусное. Хотя, конечно, леди тревожится искренне.
Мой друг негромко рассмеялся.
— Вот одно из ваших самых драгоценных качеств, Ватсон: вы всегда наивно полагаете, что люди по своей природе хороши.
Признаться, меня несколько задело циничное замечание моего друга.
— А вы о ней что думаете?
— Перед нами склонная к театральным эффектам, еще привлекательная женщина, знающая, как использовать свои чары. Вы обратили внимание, какое кресло она выбрала? Она села спиной к окну, подальше от дневного света, потому что пламя в камине выгодно оттеняет ее черты.
— Вероятно, она просто не хотела пачкать платье трубочной золой, которая довольно откровенно рассыпана на сиденье вашего кресла, — парировал я.
— Браво! — одобрил мой друг. — А какое впечатление сложилось у вас о ее молчаливом спутнике?
— О мистере Астоне Плаше? Меня удивило, что адвокат вообще вмешивается в семейные неурядицы.
— Согласен. Мне кажется, у него здесь, что называется, личная заинтересованность. Вы заметили, где он встал, Ватсон?
— Позади ее кресла, явно выражая готовность защищать ее.
— Нет, дело в том, что его собственное лицо оставалось в тени, и он мог наблюдать за тем, как я, в свою очередь, наблюдаю за ней. Он хотел оценить, как я воспринимаю ее рассказ. Тут все не так просто, как может показаться, Ватсон. Леди, одетая по последней моде, в обществе мужчины десятью годами младше. Она выказывает мало сочувствия незавидной судьбе брата и сестры, однако чрезвычайно встревожена судьбой мачехи. О чем же она беспокоится в действительности? Возможно, нам следовало бы обратиться к прошлому ее отца. — Он взял с камина справочник в красной обложке. — Так… Эбернетти, сэр Уильям, посвящен в рыцари за свои услуги королевскому дому. Сын обедневшего сельского дворянина. Сколотил состояние на Востоке — загадочными и, вероятно, сомнительными путями. В тысяча восемьсот тридцатом году вернулся в Англию, где вскоре женился на Клариссе, дочери сэра Артура Хамфри, и занялся политической деятельностью. Деньги открывают множество дверей, Ватсон, в том числе и двери на Гровнер-сквер. Жена умерла в сорок восьмом году, оставив ему единственную дочь Мейбл. Женился вторично, на мисс Элис Пембертон, в тысяча восемьсот пятидесятом году. Умер в пятьдесят втором. Ага, Ватсон, вот оно! Совершил ряд неудачных вложений в индийские компании, к моменту смерти его состояние значительно сократилось.
— И о чем это нам говорит, Холмс?
— Пока я точно не знаю, но о чем-то непременно скажет. Что вы думаете об истории с петрушкой, которая погрузилась в масло?
— Она почти смехотворна.
Холмс задумчиво посмотрел на меня:
— Вам так кажется? Что ж, я надеюсь обучить вас пониманию того, как важны бывают мелочи. У вас есть время, Ватсон? Вы можете сопутствовать мне в этом приключении — если это действительно будет приключение. Сомневаюсь, чтобы в данном случае я мог пообещать вам непременную встречу с павианом или гепардом[6].
— Дорогой Холмс, если вы считаете, что я могу оказаться вам полезен…
Я по-прежнему чувствовал гордость и воодушевление, когда мой друг предлагал мне ему посодействовать: к тому времени я успел разделить с ним лишь небольшое количество приключений (ныне их число значительно возросло), и при моем прозаическом образе жизни все это было мне в новинку.
Холмс улыбнулся. Судя по всему, им овладел редкий прилив добросердечия.
— Спасибо. Как и всегда, я весьма ценю вашу помощь. К тому же, если нам случится встретиться с этой больной, ваши врачебные познания окажутся весьма кстати. Но сейчас я буду вам очень признателен, если вы отправитесь в свой клуб. Возможно, вы даже пожелаете переночевать там, дабы избежать вечернего тумана. Мне придется посвятить этому делу немало размышлений, и я не могу предсказать, сколько мне понадобится трубок, чтобы найти разгадку.
