— Дженни и я собираемся завтра в Лондон, — продолжал Уолтер. — Ты и Сюзанна можете поехать с нами или остаться здесь на несколько дней. — Он задумался о своем брате. Искалеченную ногу не вылечить. Несомненно, боль была реальной. Тем не менее временами Уолтер чувствовал, что порции виски на ночь притупляли не только боль от разорванной мышцы и расшатанных нервов. — У вас с Сюзанной все хорошо? — осведомился он беспечным тоном.
— Да, конечно, — раздраженно ответил Питер. — А почему нет?
— Никаких предположений, старина. Кроме того, что она была слишком тихой в этот уик-энд.
Питер поежился под взглядом Уолтера.
— Мы говорили об усыновлении ребенка. Она за. Это сложно.
Уолтер отвел взгляд:
— Я не хотел вмешиваться.
Питер переменил тему:
— Гарри не терпится в школу? Он мало говорит об этом.
— Думаю, что да. Он знает, что его мать против. Ради нее он не настаивает на этом.
— Дженни чудесная мать. Эдвин говорил это на днях. — Питер заколебался. — Гарри только семь. Не понимаю, почему вы не можете подождать год.
Уолтер повернулся к нему, внезапно рассердившись. При свете голубого фонарика над головой выражение его лица было почти злобным.
— Этого хотел отец. Гарри единственный наследник — это решено со дня его рождения. Ты знаешь это не хуже меня.
Питер мягко произнес:
— Отец умер шесть лет назад. Почему мы все еще у него под каблуком? — Уолтер не ответил, и он продолжал: — Он сделал все неправильно. Старший сын наследует землю — это Эдвин, а он не фермер. Следующий сын идет в армию — это я, и я ненавидел ее. Младший сын идет в церковь — это ты. И ты едва выдержал год. Думаю, ты обнаружил, что не создан для обращения дикарей-язычников.
Это было слишком близко к истине. Только сегодня утром Уолтер получил письмо из миссионерского общества Элкока, желающего знать, когда он будет готов вернуться к делам. Это — и беспокойство Гарри — преследовало его весь день.
Дженни окликнула их из дома, избавив Уолтера от необходимости отвечать брату.
— Да, идем, — отозвался он и повернулся к Питеру: — Я только погашу свечи. Почему ты не идешь спать? Тебе не станет легче, пока ты не ляжешь.
Питер потянулся к трости и встал. Уолтер поймал один из стульев, который он едва не опрокинул. Питер выругался на собственную неуклюжесть. Тяжело опираясь на трость, он направился по лужайке к дому. На полпути он повернулся и сказал брату:
— Завтра все будет выглядеть лучше.
Уолтер кивнул, затем принялся гасить свечи на столах. Дойдя до последней, замер.
До чего же плохо, что жизнь нельзя погасить так же легко, как свечное пламя.
Мог ли человек желать себе смерти? Он неоднократно видел это в Западной Африке, но по-настоящему никогда этому не верил.
Теперь ему хотелось, чтобы это было возможно.
Его сестра Летиция назвала бы это чепухой. В конце концов, Уолтер не страдал так, как его братья. Не испытывал физической боли.
Но он не мог вынести незнания, что делать с тем, что преследовало его.
Лондон, конец мая 1920 года
Прежде чем уйти следующим утром давать показания по судебному делу в Шеффилде, Иен Ратлидж повел свою сестру Франс пообедать в новом популярном ресторане. Там случайно они встретили друзей, которые пригласили их присоединиться к компании. Ратлидж постарался, чтобы его стул находился во главе большого стола. Его клаустрофобия после того, как он был похоронен заживо от взрыва бомбы в 1916 году, так и не исчезла. Даже спустя четыре года Ратлидж не выносил пребывания в переполненной комнате или поезде, а такое обычное явление, как стул в углу, даже в обществе хороших друзей, повергало его в дрожь. Франс, не осведомленная об иррациональных страхах своего брата, уже флиртовала с кузеном Мэриэнн Браунинг — привлекательным молодым человеком по имени Джеффри Блейк. Она встречала его раньше, и, когда они обсуждали события и старых друзей, Ратлидж услышал, как кто-то упомянул Мередит Ченнинг. Он сам заходил к миссис Ченнинг десять дней назад поблагодарить ее за любезность и узнал, что она отсутствует.
— Думаю, она в Уэльсе, — сказал Блейк.
— В Уэльсе? — удивленно осведомилась Барбара Уэстин. — Я думала, она уехала в Норфолк.
— В Норфолк? — переспросил кто-то на другом конце стола.
— По-моему, я не видела ее две недели или больше, — сказала Франс.
— Разве она не посещает своего зятя в это время года? — спросила Эллен Тайлер.
— Зятя? — повторил Ратлидж.
— Да, он, кажется, живет на севере, — ответила Эллен. — Вернулся в Инвернесс в конце войны. Очевидно, он достаточно оправился для путешествия.
— Травма спины, — вмешался Элфред Уэстин. — Его корабль подорвался, и он пробыл два дня в спасательной шлюпке, прежде чем их подобрали. Храбрый и упорный человек. Пролежал семь месяцев в госпитале. Но я слышал, он уже ходит, хотя и с тростями. Он был здесь весной на мемориальном концерте.
Ратлидж вспомнил, как ранней весной он увидел Мередит Ченнинг, пытающуюся поймать такси, когда разразилась гроза, и предложил подвезти ее. Она говорила что-то о концерте в церкви Святого Мартина в полях.
— Удивляюсь, что она не вышла за него замуж, — продолжала Эллен Тайлер. — Я имею в виду, за своего зятя. Он был годами влюблен в нее.
— Кстати, о любви. Вы видели объявление о помолвке Констанс Тернер в «Таймс»? Я так рада за нее. Она заслуживает немного счастья. — Барбара улыбнулась. — Он тоже летчик.
Ратлидж знал мужа Констанс Тернер. Медфорд Тернер умер от сильных ожогов в начале 1916 года, когда его самолет разбился на фронте. Его извлекли из горящего самолета солдаты французской артиллерийской роты. Ратлидж и его люди наблюдали за воздушным боем, пока оба аэроплана не исчезли за горизонтом. Тогда он не знал, что в английском самолете Тернер, но видел, что это опытный пилот.
Они сделали заказ официанту, и разговор возобновился.
«Инвернесс очень далеко», — послышались в голове у Ратлиджа слова Хэмиша. У него был глубокий голос, не слышный другим обедающим, — последствия контузии, чувства вины, а затем и ночных кошмаров, начавшихся во время жестокой битвы на Сомме[1] в июле 1916 года. В клинике доктор Флеминг называл этот голос ценой выживания, но Ратлиджу это казалось мучительным.
Инвернесс с таким же успехом мог находиться в другом полушарии. После войны Ратлидж избегал Шотландии. И Хэмиш знал почему. Даже его единственная поездка туда по официальному делу закончилась скверно. Фактически он едва не погиб, утащив за собой Хэмиша.
В этот момент Франс обратилась к брату с вопросом, и ему пришлось вернуться к действительности.
Но после того, как он высадил ее у дома, принадлежавшего их родителям, и поехал в свою квартиру, Ратлидж не мог выбросить из головы слова: «Разве она не посещает своего зятя в это время года? Удивляюсь, что она не вышла за него замуж. Он был годами влюблен в нее».
Мередит Ченнинг никогда не говорила ему о своей семье или своем прошлом. А Ратлидж старался не задавать вопросы другим, дабы не привлекать внимания к своему неведению или интересу. Она была очень сдержанной — почти неестественная черта для такой молодой женщины. Ратлидж подозревал в этом результат того, что она видела и делала во время войны. Ей бы не понравилось то, как ее обсуждали сегодня вечером.
«Она отказывается позволить себе чувствовать что-либо», — говорил Хэмиш.
Так ли это? Должно быть, что-то причинило ей сильную душевную боль. Или кто-то. Потеря мужа?
«Удивляюсь, что она не вышла за него замуж… Он был годами влюблен в нее».
Когда уик-энд закончился, Уолтер Теллер довез Питера и его жену Сюзанну до их дома на Болингброк-стрит и поехал к своему банкиру. Там он договорился об уплате за обучение сына в школе и вернулся к своему автомобилю, думая о дневных делах.
Выполнив их, Уолтер только доехал до пригородов Лондона по пути домой, как ему стало не по себе. По лицу катился пот, зрение затуманилось, конечности стали свинцовыми, движения — скованными.
«Что не так, черт возьми?»
Он никогда не чувствовал ничего подобного.
«Я умираю?»
Уолтер стал подъезжать к обочине, но передумал.
«Если я должен умереть, то предпочел бы умереть дома. Не здесь, не посреди улицы. Я пережил многое — малярию, дизентерию, паразитов — и смогу добраться до Эссекса».
Он сосредоточенно вел машину, вцепившись руками в руль, заставляя мускулы работать силой воли и считая мили. «Почему здесь нет Дженни? Она бы повела автомобиль». Но вчера вечером у них вышел крупный разговор из-за отъезда Гарри в школу, и утром к Дженни было лучше не подходить, а тем более не заставлять ее ехать с ним в Лондон.
Появился указатель на Рептон. Ферма была у следующего поворота.
