Буду у «Марио» в девять. София.
Мысль о том, что снова увижу Софию, будоражила мои чувства, и я не находил себе места. Время до встречи тянулось невыносимо медленно. Я приехал к «Марио» за двадцать минут до назначенного времени. София опоздала всего на пять минут.
Встреча с человеком, которого очень давно не видел, но о котором все это время думал, всегда бывает своего рода потрясением. К тому времени, когда София наконец вошла в ресторан через вращающуюся дверь, я успел потерять всякую надежду на то, что наша встреча состоится. Она была в черном, и ее вид почему-то поразил меня. И хотя большинство присутствующих женщин также были в черном, сразу можно было сказать, что София одета в черное в знак траура. Я же предполагал, что София принадлежит к тем людям, которые не носят траура даже по близкому родственнику.
Мы выпили коктейли, а затем прошли в зал к своему столику. Разговор начался в каком-то лихорадочном темпе: мы без конца расспрашивали друг друга о старых друзьях по Каиру. Чувствовалась некоторая неестественность, но этот разговор помог нам кое-как преодолеть смущение первых минут встречи. Я выразил соболезнование по поводу смерти ее деда, а София спокойно сказала, что его смерть была «весьма неожиданной». Потом мы снова погрузились в воспоминания. Я с тревогой почувствовал, что что-то случилось — что-то, не имеющее отношения к неловкости первых минут встречи после долгой разлуки. Что-то было не так. Что-то явно произошло с самой Софией. А вдруг она собиралась с силами, чтобы сообщить, что полюбила другого? И что ее чувство ко мне было «ошибкой»? Интуиция подсказывала, что причина не в этом, а в чем-то другом, но я не понимал, в чем именно. А тем временем мы продолжали поддерживать неестественно оживленный разговор.
Несколько позднее, когда официант поставил на стол кофе и удалился, все неожиданно вдруг встало на свои места. Вот мы сидим рядом — София и я — за маленьким столиком в ресторане, как это часто бывало раньше. И нескольких лет разлуки как не бывало.
— София… — сказал я.
И она немедленно откликнулась:
— Чарльз!
Я вздохнул с огромным облегчением…
— Слава богу, что все прошло, — сказал я. — Что это с нами случилось?
— Наверное, это я виновата. Я вела себя глупо.
— Но теперь все прошло?
— Да, теперь все прошло.
Мы улыбнулись друг другу.
— Дорогая! Когда мы сможем пожениться?
Улыбка сползла с ее губ. Что-то, чем бы оно ни было, вернулось снова.
— Не знаю, — промолвила она. — Не уверена, Чарльз, что вообще когда-нибудь смогу выйти за тебя замуж.
— Но почему, София? Я стал чужим для тебя? Тебе нужно время, чтобы снова ко мне привыкнуть? Или в твоей жизни появился кто-нибудь другой? Нет, — остановил я сам себя. — Какой же я осел! Здесь что-то совсем другое…
— Ты не ошибся, дело совсем в другом. — Она помолчала, а потом еле слышно добавила: — Все дело в смерти моего деда.
— В смерти твоего деда? Но почему? Что она может изменить? Неужели речь идет о деньгах? Он ничего не оставил? Но, любимая, уверяю тебя…
— Дело не в деньгах. — На лице ее промелькнула улыбка. — Уверена, что ты взял бы меня замуж и в одной сорочке, как говорили в старину. К тому же дед никогда в жизни не терял денег.
— Тогда в чем же дело?
— Дело в самой смерти, Чарльз. Видишь ли, я думаю, что он не просто умер… своей смертью. Мне кажется, что, возможно, его убили…
Я в изумлении уставился на нее.
— Что за абсурдная мысль? Почему это пришло тебе в голову?
— Самой мне это не пришло бы в голову. Но сначала врач повел себя как-то странно, отказался подписать свидетельство о смерти. А теперь вот собираются делать вскрытие. Совершенно ясно, что они подозревают что-то неладное.
Я не стал возражать ей. София была умна. И если уж она сделала какие-то выводы, то на них можно было положиться.
Вместо этого я сказал с искренней уверенностью:
— Подозрения могут оказаться необоснованными. Но даже если, предположим, они подтвердятся, разве это может отразиться на наших с тобой отношениях?
— При определенных обстоятельствах может. Ты находишься на дипломатической службе. А там весьма придирчиво относятся к биографиям жен сотрудников. И, пожалуйста, молчи. Я знаю все, что ты порываешься сказать. Ты считаешь своим долгом сказать мне это… и, полагаю, ты действительно так и думаешь… и теоретически полностью согласна со всем, что ты намерен сказать. Но у меня есть гордость… я дьявольски горда. Наш брак должен быть безукоризненным во всех отношениях… и я не хочу никаких жертв во имя любви! К тому же, как я уже говорила, еще есть надежда, что все будет в порядке.
— Ты имеешь в виду, что доктор мог допустить ошибку?
— Даже если он не ошибся, это не будет иметь значение, если только убийцей окажется тот, кому следует.
— Что ты имеешь в виду, София?
— Понимаю, что говорить такие вещи ужасно. Но, в конце концов, к чему кривить душой?
Она предупредила мои дальнейшие расспросы.
— Нет, Чарльз, я не скажу больше ни слова. Наверное, и так наговорила много лишнего. Но я твердо решила встретиться с тобой сегодня и попытаться объяснить все. Мы не должны ничего решать, пока не рассеются все сомнения.
— Расскажи мне об этом по крайней мере, — взмолился я.
Она покачала головой.
— Не хочу.
— Но… София…
— Нет, Чарльз. Не хочу, чтобы ты смотрел на наше семейство моими глазами. Хотелось бы, чтобы у тебя сложилось о каждом из нас непредвзятое мнение с позиции объективного, постороннего наблюдателя.
— А как это сделать?
Она посмотрела на меня, и в глубине ее глаз зажегся странный огонек.
— Ты узнаешь все от своего отца, — сказала она.
В Каире я как-то раз говорил Софии, что мой отец — заместитель комиссара Скотланд-Ярда. Он и теперь занимал эту должность.
У меня сжалось сердце.
— Значит, дела совсем плохи?
— Думаю, что да. Видишь того человека, который в одиночестве сидит за столиком у двери, — такой флегматичный молодой человек приятной наружности, по-видимому, бывший военный?
— Вижу.
— Так вот, сегодня́, когда я садилась в поезд, заметила его на платформе в Суинли-Дине.
— Думаешь, что за тобой установлена слежка?
— Да. Мне кажется, что все мы — как это говорится? — находимся под колпаком. Всем нам весьма прозрачно намекнули, что лучше не отлучаться из дому. Тем не менее я решила встретиться с тобой. — Ее маленький квадратный подбородок воинственно вздернулся вверх. — Я вылезла через окно ванной комнаты и спустилась по водосточной трубе.
— Милая!
— Но полиция знает свое дело. К тому же я посылала тебе телеграмму. Ну ладно, не будем думать об этом… мы здесь… вместе… Однако с этой минуты каждому из нас придется идти своим путем. — Она немного помедлила, а потом добавила: — К сожалению, нет никакого сомнения, что мы любим друг друга.
— Ни малейшего сомнения, — сказал я. — И не смей говорить, что это «к сожалению». Мы пережили войну. Мы не раз смотрели смерти в лицо, и я не могу понять, почему скоропостижная кончина одного старого человека… кстати, сколько ему было лет?
— Восемьдесят семь.
— Да, конечно. Это было написано в «Таймс». Я сказал бы, что он просто умер от старости, и любой уважающий себя врач согласился бы с этим.
— Если бы ты знал моего деда, — сказала София, — ты очень удивился бы, что он вообще мог умереть от чего бы то ни было.
Меня всегда немало интересовала работа отца в полиции, однако и в голову не приходило, что когда-нибудь у меня появится к ней самый непосредственный личный интерес. Я еще не виделся со своим стариком. Когда я приехал, его не было дома, а потом я принял ванну, побрился, переоделся и умчался на свидание к Софии. Однако когда вернулся домой, Гловер сказал, что отец у себя в кабинете.
Нахмурив лоб, он сидел за письменным столом, склонившись над стопкой документов, и вскочил, когда я вошел.
— Чарльз! Ну что ж, давненько же мы не виделись.
Наша встреча после пяти лет войны разочаровала бы любого француза. Но на самом деле присутствовали все эмоции, связанные с нашим воссоединением. Мы с моим стариком очень любим и довольно хорошо понимаем друг друга.
— У меня есть виски, — сказал он. — Я налью, а ты скажи, когда будет достаточно. Извини, что меня не оказалось дома, когда ты приехал. Работы по горло. Только что начали расследование чертовски сложного дела.
Я откинулся на спинку кресла и закурил.
— Смерть Аристида Леонидиса? — спросил я.
Отец насупил брови и бросил на меня быстрый цепкий взгляд.
— Почему ты задал этот вопрос, Чарльз? — со стальной ноткой в голосе спросил он.
— Значит, я попал в точку?
— Откуда ты узнал об этом?
— Имею кое-какую информацию.
