– Вот вы и вернулись, мой дорогой! Что же? Довольны вы результатом визита?
– Насколько возможно. Я видел нашего голубя. Он сам подставляется… Ощипать его вам будет не особенно трудно, София.
Она расхохоталась:
– И прекрасно… Ведь я ищу не славы, а успеха… Так почва уже подготовлена?
– Мне кажется, что здесь у него нет никаких развлечений и что ваше появление в лесу произвело на него очень сильное впечатление.
– Так он приедет?
– Да, он обещал зайти завтра. Я сказал, что уезжаю… Вы можете свободно развернуть тут все свои таланты… И смотрите не промахнитесь, как в последний раз…
– Ну, в тот раз так получилось только благодаря дурацкому упрямству Ганса. Если бы он предоставил мне вести дело до конца, ручаюсь, генерал преподнес бы мне свои формулы, стоя на коленях… Но Ганс потерял терпение, а старик Тремон, несмотря на всю свою любовь, был очень подозрителен. Кончилось тем, что друг наш потерял одну руку, а наши жизни повисли на волоске. Но глупее всего то, что генерал сказал Гансу, показывая тому сундучок: «Хороший сундучок работы Фише, с прекрасным, чрезвычайно сложным замком, который, впрочем, совершенно лишний… Смотрите, друг мой, открыть его невозможно без моего разрешения… тут все мои тайны… Весь вопрос в том, как его открыть… Это может стоить жизни…» Да, он был прав, старик Тремон: его сундучок был чем-то вроде бомбы… нужно было знать его секрет… И Ганс, действительно, боялся этого… Он из осторожности вышел на крыльцо и там занялся вскрытием сундучка… Ах, caro mio[4], какой страшной силы был этот взрыв! Я уже подъезжала к Парижу… Дверцы кареты от него задрожали. Я подумала: Ганс разрушил все!.. И действительно, дом был разрушен до основания. Непонятно просто, как Ганса нашего не разнесло на куски!
– Но раз он открыл замок, как мог произойти взрыв? – удивился итальянец.
– Он произошел именно в тот момент, когда открылась крышка сундучка. Верно лишь то, что в то же мгновение сундучок, порох, дым, рука Ганса и все наши надежды взлетели на воздух. Нужна была гигантская сила воли Ганса, чтобы не попасться в руки людям, стекавшимся со всех сторон на место происшествия… Можете себе представить, в каком состоянии я была, пока не убедилась, что Ганс в безопасном месте!..
– Да, София, нужно признать, что вы умная и необыкновенно смелая женщина… Но теперь необходимо скрутить этого наследника Барадье и Графа.
– Положитесь на меня… Он показался мне очень милым…
– Он недурен собой… Смотрите не влюбитесь в него! – игриво проговорил сообщник баронессы.
Она рассмеялась:
– О, мне теперь не до того, Чезаро… И разве так легко найти вам замену?
Красавчик итальянец покачал головой:
– Вы такая странная, София… Вас всегда прельщает то, что другим кажется недоступным.
– Что это? Сцена ревности? Между нами, Чезаро? – спросила с иронией София. – Разве мы не достаточно знаем друг друга? Разве я буду ревновать вас в тот день, когда женю на дочери миллионера Лихтенбаха? Ведь вы будете жить с другой женщиной!.. Но что мне до этого, раз я знаю, что сердце ваше принадлежит мне? Можете ли вы быть на меня в претензии за то, что я отдамся Марселю, чтобы овладеть всем тем, что принадлежит ему? Красота моя, голубчик, – капитал, который должен приносить самые высокие проценты. Самое важное для вас – получить дивиденды… А для этого закройте глаза и предоставьте мне действовать. Впрочем, вам ничего другого и не остается… Я всегда делала только то, что мне нравилось… И более сильные люди, чем вы, не могли меня поработить…
– Ну ладно, успокойтесь, моя красавица! Вот вы уже готовы накинуться на меня… У вас железная воля, София! – примирительно проговорил Чезаро.
– Да, и в настоящее время она направлена исключительно на то, чтобы опутать молодого Барадье.
– Бедняга!.. Вам нетрудно будет достигнуть этого.
– Вам, кажется, его жаль? – удивленно спросила коварная красавица.
Оба расхохотались.
– А вы осмотрели помещение? – продолжила она.
– Да, это не составило труда, – самодовольно ответил ее сообщник.
– Что же вы там видели?
– Изрядное количество паутины, множество разбитых склянок и чаши с разноцветными жидкостями, в которых вымачивается шерсть.
– И ничего такого, что напоминало бы пресловутый порох?
– Решительно ничего. Должен сказать, что в одной из комнат павильона молодой Барадье предупредил, что если я прикоснусь к одному из флаконов, стоящих на столе, то может случиться несчастье… Значит, именно там он производит свои опасные опыты… В соседней комнате нет ничего подозрительного. Он сказал: «Здесь вы можете курить, если вам угодно, – это неопасно…»
– Нужно принять это к сведению.
– Вы думаете отправиться к нему?
– Я думаю обо всем и ни о чем, друг мой. Разве можно предвидеть, к каким средствам придется прибегнуть, чтобы достичь цели? Предусмотрительность требует, чтобы всегда было кое-что в запасе, чтобы не попасть впросак. Я обязалась раздобыть формулы взрывчатых составов генерала Тремона, и я добьюсь успеха любыми средствами. Я не хочу оказаться бесполезной для моих заграничных друзей… Ведь вы знаете, как важна для меня их поддержка. Пока она неколебима, барон Гродско меня не беспокоит, но как только я лишусь этой поддержки, я погибла…
Чезаро взглянул с удивлением на молодую женщину.
– А, вы, кажется, взволнованы? Так вы все-таки боитесь его?
– Я не боюсь никого на свете, вы прекрасно это знаете. Но Гродско – ужасный человек, в особенности когда не пьет.
– Что, впрочем, бывает редко… И, вероятно, он пьет, чтобы забыть вас, София?
– Весьма возможно.
– Он страстно любил вас, не правда ли?
– Как и все…
– Сколько времени вы с ним не видались? – не унимался итальянец.
– Несколько лет.
– И он постоянно живет в Монте-Карло?
– Зимой, а летом – в Вене. Но вино не лишает его ясности мысли, так что он может играть, – ответила баронесса.
– И ему везет?
– По временам да. Но не все ли ему равно?
– Счастливец! Он так богат, что для него это безразлично.
– Ему принадлежит целый округ в Моравии: леса, горы, деревни… Из его лесов поставляют лучшие мачты в Европу… Горы все в медных и свинцовых рудниках…
– И вы бросили этого набоба?
– Да, голубчик, причем ради мальчишки, у которого не было ничего, кроме красивой рожицы.
– А как Гродско отнесся к этому? – продолжал Чезаро свои расспросы.
– Он пустился в погоню и убил бедного юношу.
– А вы?
– Я добралась до границы, где ждала возлюбленного…
– И вместо него появился Гродско? И последовало объяснение?
– Да. Мне пришлось ударить его ножом, лежавшим на столе, за которым я только что завтракала.
– Восхитительно! Что же, он помирился с вами?
– Нет. Он связал меня и привез в Вену в своей карете. Тут мне удалось бежать от него благодаря своим связям… Мне нелегко далась свобода, но с тех пор я могла, не опасаясь ничего, беспрепятственно делать все, что мне хотелось…
– Не скажете ли вы имя той особы, которая вас выручила? Неужели вы не доверяете мне, София?
– Я никому не доверяю, голубчик… Даже себе… Я могла бы сочинить целую историю, сказать, что меня спас министр, или великий герцог, или какой-нибудь иностранный посол… Но я не хочу вас обманывать… Вы понимаете, что у меня есть обязательства перед моими спасителями и что они до сих пор пользуются моими услугами.
– И все же они получили больше, чем могли дать! Такая союзница! Да может ли кто-нибудь на свете сравниться с вами? Вы непобедимая соблазнительница, ни одно существо на свете не устоит перед вами. Всякое предприятие должно увенчаться успехом, если вы поддержите его. Ваша власть, София, безгранична…
На губах молодой женщины мелькнула горькая улыбка, и лицо ее обрело угрожающее выражение.
– Вся власть моя основывается на безграничном презрении к людям. Я видела, как самые храбрые из них, смело глядевшие в глаза смерти, дрожали от страха при мысли, что могут лишиться некоторых житейских благ; как самые неподкупные шли на компромисс под гнетом нужды… Достаточно женской улыбки – и самый честный человек превращается в вора… Достаточно возбудить ревность – и самый кроткий из людей готов пролить кровь ближнего.
– Вы не признаете добродетели на земле? – спросил итальянец.
– Люди добродетельны только тогда, когда не представляется случая быть подлыми. Да, Чезаро, душа человеческая – это почва, вполне подготовленная для преступления и порока. Вопрос только в том, будет ли брошено в нее семя… Как вы верно заметили, мой милый, мне нет равных в искусстве соблазнения… И теперь душа Марселя Барадье станет полем для моих экспериментов.
– Я очень рад за него…
– Если бы он оставался простым фабрикантом или банкиром, он мог бы прожить спокойно свой век. Но он вздумал заниматься химией, и это обернется для него погибелью.
