Затем, резко повернувшись, она пошла к двери. У меня осталось ощущение, что она вложила в эту брошенную напоследок фразу какой-то особый смысл, который я так и не уловил.
– Твоя комната готова, – объявила София.
Она стояла рядом и глядела в сад. Сейчас, в сумерках, он был уныло-серый, и ветер раскачивал деревья, с которых уже наполовину облетела листва.
Как бы угадывая мои мысли, София сказала:
– Какой он унылый…
Мы все еще стояли и смотрели в окно, когда перед нашими глазами вдруг возникла какая-то фигура, за ней вторая – они появились из-за тисовой изгороди со стороны альпийского садика, два серых призрака в меркнущем вечернем свете.
Сперва появилась Бренда Леонидис. На ней было манто из серых шиншилл. В том, как она крадучись двигалась по саду, было что-то кошачье. Легко, как привидение, она скользнула в сумеречном свете.
Когда она прокрадывалась под нашим окном, я увидел, что на губах у нее застыла кривая усмешка. Та же усмешка, что и тогда на лестнице. Через несколько минут за ней скользнул и Лоуренс Браун, казавшийся в сумерках хрупким и бестелесным. Я не нахожу других слов. Они не были похожи на гуляющую пару, на людей, вышедших немного пройтись. Что-то в них было от таинственных, бестелесных жителей потустороннего мира.
Под чьей ногой хрустнула веточка? Бренды или Лоуренса?
В мозгу возникла невольная ассоциация.
– Где Жозефина? – спросил я.
– Наверное, с Юстасом в классной комнате, – София помрачнела. – Знаешь, Чарльз, меня очень беспокоит Юстас, – сказала она.
– Почему?
– Последнее время он такой угрюмый и странный. Вообще, он очень изменился после этого проклятого паралича. Я не могу понять, что с ним делается? Иногда мне кажется, что он всех нас ненавидит.
– Он сейчас в переходном возрасте. Это просто стадия развития.
– Скорее всего, ты прав, но я не могу не беспокоиться о нем.
– Почему, мое солнышко?
– Очевидно, потому, что не беспокоятся отец и мама. Как будто они не родители.
– Но, может, это и к лучшему. Дети гораздо чаще страдают от излишней заботы, чем от небрежения.
– Ты прав. Знаешь, раньше, до того как вернулась домой из-за границы, я никогда об этом не думала. Они на самом деле странная пара. Отец с головой погружен в темные глубины истории, а мама развлекается тем, что театрализует жизнь. Сегодняшняя дурацкая комедия – полностью ее постановка. Этот спектакль был никому не нужен. Но ей захотелось сыграть сцену семейного совета. Дело в том, что ей здесь скучно, и поэтому она пытается разыгрывать драмы.
У меня в голове на мгновение промелькнула фантастическая картина: мать Софии с легким сердцем дает яд своему старому свекру для того, чтобы воочию наблюдать мелодраму с убийством, где она исполняет главную роль.
Забавная мысль! Я тут же постарался отогнать ее, но тревожное чувство не покидало.
– За мамой нужен глаз да глаз, – продолжала София. – Никогда нельзя знать, что она еще придумает.
– Забудь о своем семействе, – сказал я жестко.
– Я бы с радостью, но сейчас это не так легко. Как я была счастлива в Каире, когда могла о них не думать.
Я вспомнил, что она никогда не говорила со мной ни о своем доме, ни о родных.
– Поэтому ты никогда не упоминала про них в наших разговорах? – спросил я. – Тебе хотелось о них забыть?
– Думаю, что да. Мы всегда, всю жизнь жили в слишком тесном кругу. И мы… мы все слишком друг друга любили. Есть столько семей, где все друг дружку смертельно ненавидят. Это ужасно, но не менее ужасно, когда все полюбовно завязаны в один клубок сложных противоречивых отношений. Я, помнится, имела в виду именно это, когда сказала тебе, что мы живем в скрюченном домишке. Не какую-то бесчестность, а то, что нам трудно было вырасти независимыми, стоять на собственных ногах. Мы все какие-то крученые-верченые, как вьюнки.
Я вспомнил, как Эдит де Хевиленд вдавила каблуком в землю сорняк.
Неожиданно в комнате появилась Магда – она распахнула дверь и громко спросила:
– Дорогие мои, почему вы сидите без света? За окном уже темно.
Она включила все лампочки, и свет залил стены и столы. Потом мы задернули тяжелые розовые шторы и оказались внутри уютного, пахнущего цветами интерьера.
Магда бросилась на диван.
– Какая получилась невероятная сцена! – воскликнула она. – Как вам показалось? Юстас был очень недоволен. Он сказал мне, что это было просто непристойно. Мальчики иногда такие смешные. – Она вздохнула. – Роджер – тот душечка. Я люблю, когда он ерошит себе волосы и начинает крушить предметы. А какова наша Эдит? Предложить ему свою долю наследства! Но с другой стороны, это не очень умно – Филип мог подумать, что он тоже должен так же поступить. Но Эдит, конечно, готова на все ради семьи. Что-то есть необычайно трогательное в любви старой девы к детям покойной сестры. Я когда-нибудь сыграю вот такую же преданную тетушку – старую деву, во все вникающую, настойчивую и преданную.
– Ей, очевидно, было нелегко после смерти сестры, – сказал я с твердым намерением не дать Магде втянуть нас в обсуждение очередной ее роли. – Особенно если она недолюбливала старого Леонидиса.
Магда прервала меня:
– Недолюбливала? Кто вам сказал? Чепуха! Она была в него влюблена.
– Мама! – сказала с укором София.
– Пожалуйста, не перечь мне, София. В твоем возрасте естественно думать, что любовь – это юная красивая пара, вздыхающая на луну.
– Она сама сказала мне, что всегда его терпеть не могла, – продолжал я.
– Наверное, так и было вначале, когда она впервые приехала в дом. Она, очевидно, не одобряла брак сестры. Мне кажется, какой-то антагонизм был всегда – но она, безусловно, была влюблена в него. Дорогие мои, я знаю, о чем говорю. Понятно, что он не мог на ней жениться – сестра покойной жены и все такое… Вполне могу допустить, что ему это в голову не приходило, впрочем, как и ей. Она была счастлива и так, пеклась о детях, вступала в стычки с ним. Но ей не понравилось, что он женился на Бренде. Ох как не понравилось!
– Но ведь тебе и папе это тоже не понравилось, – сказала София.
– Конечно, и даже очень. И это естественно. Но Эдит негодовала больше всех. Дорогая моя девочка, ты бы видела, как она смотрела на Бренду.
– Мама, ты уж слишком, – упрекнула ее София.
Магда поглядела на нее виновато, как напроказившая балованная девочка.
– Я твердо решила отправить Жозефину в школу, – вдруг объявила она без всякой связи с предыдущим.
– Жозефину? В школу?!
– Да, в Швейцарию. Завтра срочно этим займусь. Мы должны как можно скорее отослать ее в школу. Ей совсем не полезно тут болтаться и встревать во все эти кошмарные дела. Она сама не своя от этого. Ей необходимо общество детей ее возраста. Нормальная школьная жизнь. Я всегда так считала.
– Но дед не хотел, чтобы она отсюда уезжала, – возразила София. – Он все время возражал.
– Наш дуся-дедуся любил, чтобы все были у него на глазах. Старики часто очень эгоистичны в этом отношении. Ребенок должен быть среди сверстников. Кроме того, сама Швейцария – здоровая страна: зимний спорт, свежий воздух, продукты гораздо лучше тех, что мы едим.
– А не будет сложностей с ее устройством в Швейцарии, учитывая все валютные препоны? – спросил я.
– Это ерунда! Какой-нибудь рэкет наверняка существует и в школьном образовании. Можно, в конце концов, обменять ее на швейцарского ребенка. Словом, есть тысяча способов… Рудольф Олстер сейчас в Лозанне, но я завтра же телеграфирую ему и попрошу все уладить. Мы сумеем отправить ее уже в конце недели.
Магда взбила диванную подушку и, подойдя к двери, поглядела на нас с обворожительной улыбкой.
– Молодость – это всё! – У нее это прозвучало, как стихи. – Думать надо прежде всего о молодых. Дети мои, позаботьтесь о цветах – синие генцианы, нарциссы…
– В октябре? – переспросила София, но Магда уже ушла.
София безнадежно вздохнула.
– Невозможный человек моя мать, – сказала она. – Взбредет ей что-нибудь в голову, и она тут же начинает рассылать сотни телеграмм с требованием устроить все в ту же минуту. Для чего понадобилось в такой дикой спешке отправлять Жозефину в Швейцарию?
– В этой идее о школе есть что-то здравое. Мне кажется, общество сверстников для Жозефины будет полезно.
– Дед так не считал, – упрямо повторила София. Я почувствовал легкое раздражение.
– София, дорогая моя, неужели ты думаешь, что старик, которому за восемьдесят, может лучше судить о том, что требуется для блага маленькой девочки?
– Дед лучше всех знал, что нужно каждому из нас.
– Лучше, чем тетушка Эдит?
– Разве что она. Она всегда была за школу. Я признаю, что у Жозефины появились дурные привычки – хотя бы эта жуткая манера подслушивать. Но, по-моему, она просто играет в сыщиков.
Что вынудило Магду принять такое неожиданное решение? Только ли забота о благополучии Жозефины? Жозефина была на редкость хорошо осведомлена обо всем, что происходило в доме незадолго до убийства, что, естественно, было не ее дело. Здоровая школьная обстановка, постоянные игры на свежем воздухе – все это, несомненно, должно было пойти ей на пользу. Но меня тем не менее удивила скоропалительность решения Магды и ее настойчивость в этом вопросе. Не потому ли, что Швейцария была далеко отсюда?
