сказать, вершине блаженства наглый убийца лишает ее жизни.
— Я просто ничего не могу понять, — пробормотал доктор Макклур.
— Зачем вообще люди совершают преступления? Ради выгоды? Но после ее смерти ни один человек не получил бы ни пенни, за исключением, конечно, некоторых учебных заведений, которые вряд ли можно подозревать в убийстве. Из ревности? Но совершенно очевидно, в ее жизни никогда не было любовных интриг. Так что это не может быть «преступлением по страсти». Из ненависти? Но мы слышали, Морель сказал, что у нее не было врагов. Да, действительно, очень странно.
— Хотел бы я знать, что здесь можно предположить, — сказал доктор. В его поведении чувствовалась некоторая принужденность, и Ева невольно отвернулась от него.
— А пожалуй, адвокат-то не так уж неправ, — неожиданно заявил Терри Ринг. — Возможно, это дело рук какого-нибудь сумасшедшего.
Наконец Эллери обратился к Еве:
— Садитесь, мисс Макклур. Я знаю, что это довольно жестоко по отношению к вам, но побудьте здесь еще немного. Вы мне можете понадобиться. Садитесь.
— Благодарю, — чуть слышно проговорила Ева. — Я… я, пожалуй, останусь.
Она села на край низенькой кроватки.
Эллери зашел с другой стороны письменного стола и стал рыться в корзинке для бумаги.
— Вот камень, который разбил окно, — заметил инспектор. Он указал носком ботинка на гальку, лежащую на полу на том месте, где Ева увидела ее в первый раз.
— Ах, камень, — сказал Эллери, взглянув на него. — Ты знаешь, папа, у Терри есть теория относительно этого камня. Он считает, что его бросил какой-нибудь мальчишка. Просто так, шалость.
Он продолжал рыться в корзинке.
— Да, он так думает? Что ж, может быть, он прав.
— Ах, — воскликнул Эллери, наклоняясь, чтобы взять какой-то предмет со дна корзинки. Он обращался с ним так, будто это была бомба.
— Не беспокойся относительно отпечатков, — заметил инспектор. — Их уже сняли.
Подошел доктор Макклур, внимательно всматриваясь налитыми кровью глазами в металлический предмет в руках Эллери.
— Это нечто новое, — сказал он, вновь оживившись. — Я раньше никогда этого не видел, мистер Квин.
— Это отнюдь не новое, — поправил его инспектор. — По крайней мере, так утверждает японца. Она говорила, что мисс Лейт привезла их с собой из Японии.
Это была половинка ножниц, которую Ева нашла в понедельник на письменном столе. Эллери сразу сообразил, что, если соединить эту половинку с отсутствующей, получится птица со сверкающим оперением и клювом длиной в шесть сантиметров. Несомненно, это было восточное изделие. Металл был искусно инкрустирован сверкающими камнями. В собранном виде режущая часть представляла бы собой клюв, средняя — туловище, а ручки — ноги птицы. Редкостные по форме ножницы имели необычайно острые лезвия. Инкрустация из камней создавала впечатление яркого плюмажа в лучах солнечного света, проникавшего в комнату через окна эркера, камни переливались всеми цветами радуги. Несмотря на двенадцатисантиметровую длину, ножницы были чрезвычайно легкими. Эллери почти не чувствовал их тяжести, они были как перья того создания, которое они изображали.
— Остроумная идея, — похвалил Эллери.
— Интересно, что это за птица?
— Кинумэ говорит, что это журавль, она назвала ее по-японски, нечто вроде тцуру, — объяснил инспектор Квин. — Она говорит, что это священная птица. Кажется, мисс Лейт вообще обожала птиц.
— Я вспоминаю. Японцы считают журавля символом долговечности. Но в данном случае вряд ли можно сказать, что этот журавль оправдал примету.
— Ты, конечно, можешь видеть в них утонченное произведение искусства, — сурово проговорил инспектор. — А для меня это просто нож, которым зарезали мисс, Лейт.
Ева почувствовала, что, если старик еще хотя бы на секунду продолжит этот разговор, она непременно закричит. О, если бы она вовремя вспомнила о ножницах и они стерли бы с них отпечатки ее пальцев.
— Ты уверен, что именно это послужило орудием убийства? — спросил Эллери.
— Сэм Праути говорил, что рана точно такой же ширины, как лезвие этих ножниц. Вряд ли это простое совпадение.
— Да. Но, может быть, все-таки было другое оружие?
— Не футляр же?
— Какой футляр?
— Мы нашли наверху в мансарде коробочку, и японка говорила, что в ней всегда лежали ножницы. Но коробочка отнюдь не острая.
— В мансарде?
Хотя глаза Эллери были пристально устремлены на золотую печатку для писем, стоявшую на столе, он ее не видел. Его мысли были чем-то заняты.
Мансарда. Ева совсем забыла о ней. Мансарда, которую она никогда не видела, та комната, в которую никому никогда не разрешалось входить. Что там находится? Но какое ей до этого дело? Какая разница, что там находится…
— Надо полагать, что ножницы принесли сюда сверху, — сказал инспектор. — Вот почему никто их не помнит, кроме Кинумэ. Она говорила, что они сломались уже несколько лет назад. Кажется, все очень хорошо подходит. Убийца влез в окно мансарды, по дороге взял эти ножницы, сошел вниз, убил мисс Лейт, вытер кровь с лезвия, бросил их в корзинку и ушел тем же путем, что и пришел. Да, все отлично подходит.
«Что это? Не звучит ли в его словах насмешка? — подумала обезумевшая от страха Ева. — То, что он говорит, невозможно, убийца не мог прийти сюда из мансарды. Дверь была заперта со стороны спальни. А может быть, он действительно верит в то, что говорит?»
— Я полагаю, — задумчиво сказал Эллери, — надо взглянуть на эту мансарду.
Ступеньки были узенькие, крутые и скрипучие. Вслед за Эллери на лестницу стали подниматься Ева и ее отец. Оба чувствовали необходимость близости. Возникло минутное соперничество между Терри Рингом и инспектором за право завершить процессию. К величайшему раздражению инспектора, победил молодой человек. Старик страшно не любил, чтобы кто-нибудь шел за ним по пятам, особенно если этот человек умеет бесшумно подниматься по скрипучим ступенькам.
Они очутились в прохладной комнате с покатым потолком, отнюдь не похожей на ту таинственную комнату, которую рисовало воображение Евы. После подъема по темной лестнице комната, казалось, утопала в солнечном свете: невинная, элегантная, не имеющая ничего зловещего. На окнах — маркизетовые занавески, деревянная кровать, рисунок шелкового покрывала гармонировал с рисунком оконных занавесок. На стенах были японские акварели, на гладком блестящем полу — циновки, явно заокеанского происхождения.
— Какая чудесная комната, — невольно воскликнула Ева. — Не удивительно, что Карен любила писать именно здесь.
— Мне кажется, здесь немного душно, — сказал доктор Макклур. Он подошел к окну, открыл его и встал возле него спиной к присутствующим.
— И какое невероятное смешение Востока и Запада, — добавил Эллери, взглянув на старую пишущую машинку, стоявшую на письменном столе из тикового дерева.
— Странно, что внизу машинки нет.
В углу комнаты стоял холодильник, над ним кухонный
