— Что за несчастье случилось у вас? — спросил он, входя на ферму. — Я только что узнал об этом.
— Неужели, — мимоходом заметил ему Фредерик Борель.
Фурбис промолчал, но через несколько минут осведомился о Марго. Узнав, что она у себя в комнате и, убитая горем, не принимает никого, кто бы ни предлагал ей свои услуги, Фурбис, однако, попросил доложить о себе и был принят своей любовницей.
— Благодарю, что пришел, — сказала она ему, — мне необходимо было видеть тебя. Я пережила ужасную ночь, я каждую минуту боялась за наше дитя. Но оно живо! Для него я стараюсь сохранить спокойствие духа, избегая всяких волнений.
Затем она расспросила его о подробностях ночного происшествия. Он рассказал ей все.
— Ничто не может заставить подозревать тебя, — резюмировала Марго. — Наверное, обвинят кого-нибудь другого, но все-таки будь осторожен: вопрос идет о жизни и смерти!
— Будь спокойна, я уверен в себе, — ответил убийца.
Они расстались, Фурбис спустился в общую комнату.
— Бедный друг Паскуаль, — произнес он сочувственно перед всеми присутствующими. — Какое чудовище могло иметь к нему настолько ненависти, чтобы решиться убить! Его добрый, ласковый характер располагал всех лишь к любви. Никто не был оскорблен им. Как же узнать имя презренного негодяя, совершившего преступление?
При этих словах Фредерик Борель подошел к нему.
— Не знаете ли вы чего-нибудь об этом деле? — тихо спросил он Фурбиса.
— Вы с ума сошли, Борель! — вскрикнул торговец в ответ. — Вы, кажется, решили отомстить мне за наши давние споры? К счастью, я был вчера в Горде во время преступления, где меня видели многие.
— Вас никто не думает обвинять, — ответил ему Фредерик, отходя в сторону.
«Лучше мне уйти», — сказал Фурбис про себя, сознавая, что уже совершил неосторожность.
Он направился было к дверям, но здесь его остановил жандармский офицер.
— Останьтесь здесь, господин Фурбис, — обратился он к нему. — Вы были другом покойного, вы, может быть, дадите показания, полезные для следствия. Судебный следователь сейчас явится сюда.
Боясь навлечь на себя подозрения, Фурбис не решился отказать в этой просьбе и остался. Он сел на стул в углу комнаты, не переставая сетовать на судьбу своего друга Паскуаля.
— Как бы хотел я поймать убийц! — вырывалось у него порой.
Недалеко от него сидел бледный, убитый горем Мулине. Это трагическое событие сильно тронуло его душу. Он не мог забыть образ умирающего Паскуаля, обвинившего его в ужасном преступлении. Поверил ли Фредерик Борель этому обвинению? Сообщит ли он судьям? Мулине не смел спросить его об этом.
Ко всему прочему он видел страдания Марго, и ее печаль терзала его душу. Он знал, что она не любила своего мужа той страстной любовью, какой любят любовника, но допускал в ее сердце прочную привязанность к убитому. Охваченный черными мыслями, убитый, потерянный, он мог показаться виновным. Заметив это, Фурбис не преминул воспользоваться случаем.
— Не подозреваете ли вы кого-нибудь из присутствующих? — спросил он, подходя к офицеру.
— Если бы это было так, то ведение следствия было бы совсем несложным. Но так как виновный не обнаружен, то необходимо спешить по горячим следам.
— Но мне кажется, — продолжал Фурбис, — узнать его нетрудно: наружность выдает виноватого.
— Ну, это не всегда так, — ответил офицер, — есть люди, которые умеют очень искусно маскироваться.
— Конечно. Но ведь, разыскивая виновного, вы начинаете наблюдать за лицами, задавать вопросы.
— Обычно мы так и делаем.
— В таком случае посмотрите, например, на Мулине. Не внушает ли он вам подозрений?
— Как мне кажется, у него далеко не спокойное выражение лица.
Когда офицер проговорил эти слова, со стороны двора послышался шум, и тотчас четверо одетых во все черное людей вошли в ворота в сопровождении начальника жандармов. Это были судья, государственный прокурор местного суда, правительственный доктор, назначенный для составления протокола о медицинском исследовании, и секретарь для записи показаний. Было около десяти часов утра.
Судья в первую очередь занялся осмотром трупа, выслушал рапорт доктора и отправился осмотреть место, где было совершено преступление.
Ознакомившись со всем, следователи заняли место в зале и хотели приступить к следствию, как вдруг жандармский офицер счел себя обязанным донести им о подозрении, внушенном ему в отношении Мулине указаниями Фурбиса.
— Чем занимается этот человек? — спросил его следователь.
— Он работает здесь на ферме, — ответил офицер.
— Какие причины могли побудить его к убийству, по вашему мнению?
— Мне мало что известно об этом, но, пока нахожусь здесь, я все время вижу его бледным, взволнованным, смущенным, как будто он совершил преступление и боится, что его раскроют.
— Мы сейчас допросим его.
Он попросил внимания присутствующих, и офицер подвел к нему Мулине, который с трудом держался на ногах.
— Успокойтесь, — обратился к нему следователь, — и постарайтесь ясно ответить на мои вопросы.
Мулине невнятно проговорил несколько слов о своей невиновности. Следователь, сделав вид, что не слышит его, продолжал:
— Можете ли вы сообщить нам что-нибудь по поводу совершившегося у вас на ферме преступления?
— Ничего! — ответил Мулине, несколько оправившись от смущения. — Я ужинал вместе со всеми и поднялся из-за стола только в девять часов. Хозяин пошел на двор подышать свежим ночным воздухом. Я вышел одновременно с ним дать корм лошадям. Едва успел я войти в конюшню, как услышал выстрел и ужасный крик. Я кинулся вон и увидел несчастного хозяина лежащим без движения на земле. Я не видел никого, кроме него, и ничто не могло объяснить мне, откуда последовал выстрел.
— Теперь это нам известно, — ответил следователь, затем прибавил: — Значит, когда прозвучал выстрел, то есть во время совершения преступления, вас уже не было в общей комнате?
— Нет.
— И вы утверждаете, что в это время только что вошли в конюшню?
— Это истинная правда.
— Кто-нибудь был с вами?
— Нет, я был один.
— Это к вашему несчастью, — строго заметил следователь.
Затем он обратился к прокурору и мировому судье и сказал им несколько слов тихим голосом.
При виде этой беседы, что вели о нем, Мулине пришел в ужас, слова обвинения умирающего Паскуаля вновь зазвучали в его ушах. Он совсем потерял голову и, рыдая, упал на колени посреди залы.
— Я не виновен, господа, — закричал он, — я не виновен, клянусь вам!
Но судьи продолжали оживленно говорить между собой.
— Милостивый государь, — сказал, наконец, следователь, обращаясь к начальнику жандармов, — я поручаю вам этого человека. Он не подлежит аресту, но необходим нам при следствии.
— Я не виновен, — продолжал повторять несчастный Мулине.
— В таком случае не волнуйтесь, — поддержал его офицер, отводя его в соседнюю комнату. — Если вы не виновны, вас оставят в покое.
— Виновность этого человека не доказана, — заметил прокурор. — Необходимо знать, имел ли он какое-нибудь основание убивать Паскуаля.
— Это мы узнаем, допросив служащих на ферме, — ответил следователь.
Первым вызвали Фредерика Бореля, изящная наружность и приличные манеры которого обратили на него внимание суда.
— Вы состоите в родственных отношениях с покойным? — спросили его в первую очередь.
— Я его двоюродный брат, господин судья, — ответил Фредерик спокойным голосом.
— В таком случае можете ли вы рассказать нам, какого рода отношения связывали несчастного Паскуаля и его слугу Мулине?
— Самые наилучшие. Мулине давно уже служит в этом доме, вся жизнь его протекает здесь.
— Правда ли, что в минуту преступления его не было в общей комнате?
— Совершенно верно, он был в конюшне. Как только я услышал выстрел, я вышел из комнаты, и, прежде чем заметить моего несчастного двоюродного брата, плавающего в крови, я увидел Мулине, бросившегося из конюшни с фонарем в руках. Наконец, как вам уже известно, господа, убийца стоял за воротами, выстрел был сделан им оттуда.
Этот ответ заставил судей задуматься.
— Но почему мы должны отрицать подозрение? — заметил один из них. — Мулине мог сделать выстрел и затем броситься в конюшню, откуда вы видели его выходящим. Он вышел, когда увидел, что вы явились на помощь к хозяину.
— Это невозможно, — быстро ответил Борель. — Между тем временем, когда вышел Паскуаль, и той порой, когда раздался выстрел, не прошло и трех минут. Мулине вышел в одно время с ним, но ведь с ним не было ружья. Так что он должен был сначала пойти взять его в конюшне, ибо ему больше негде было его прятать, затем выйти за ворота, выстрелить и снова вернуться в конюшню. Сделать все это за какие-нибудь три минуты мне кажется невозможным. Наконец, можно проверить это.
