– Питер Лорд… – задумчиво проговорила Элинор Карлайл. Потом вспомнила, кто это, и на губах ее мелькнула улыбка. Но продолжила она сугубо официальным тоном: – Весьма великодушно с его стороны, но вряд ли вы сможете чем-либо мне помочь.
– Вы станете отвечать на мои вопросы? – спросил Пуаро.
– Поверьте, лучше бы вам ни о чем не спрашивать, – вздохнула она. – Мое дело в надежных руках. Мистер Седдон проявил настойчивость, и теперь у меня знаменитый адвокат.
– Но он не так знаменит, как я! – возразил Пуаро.
– У него превосходная репутация, – довольно равнодушно заметила она.
– Да, репутация спасителя преступников. А у меня превосходная репутация человека, умеющего доказывать невиновность.
Она наконец подняла глаза, очень выразительные, ярко-синие прекрасные глаза. И посмотрела прямо в лицо Пуаро.
– Вы верите, что я невиновна?
– А вы невиновны? – спросил Пуаро.
Легкая ироничная улыбка осветила лицо Элинор.
– Это один из образчиков ваших вопросов? На него очень легко ответить «да», не правда ли?
– Вы, наверное, очень устали? – неожиданно спросил Пуаро.
Она в изумлении широко раскрыла глаза.
– А почему… да, очень. Как вы догадались?
– Я просто знал…
– Я буду рада, когда это все кончится.
Пуаро некоторое время молча смотрел на нее.
– Я виделся с вашим… кузеном – можно я для удобства буду его так называть? – с мистером Родериком Уэлманом.
Ее гордое лицо медленно залилось краской. И Пуаро понял, что на один из своих вопросов получил ответ, не задавая его.
Она заговорила, и голос ее слегка дрожал:
– Вы виделись с Родди?
– Он делает для вас все, что может, – сказал Пуаро.
– Я знаю, – торопливо, смягчившимся голосом произнесла она.
– Он беден или богат?
– Родди? Собственных денег у него не слишком много.
– И в то же время он расточителен?
С почти отсутствующим видом она ответила:
– Ни он, ни я особенно об этом не задумывались. Мы знали, что наступит день… – Она замолчала.
– Вы рассчитывали на наследство? – поспешил уточнить Пуаро. – Это понятно. Возможно, вы слышали о результатах вскрытия тела вашей тети? Она умерла от отравления морфином.
– Я ее не убивала, – холодно сказала Элинор Карлайл.
– Может, вы помогли ей совершить самоубийство?
– Помогла… что?.. Ах да… Понимаю. Нет, я этого не делала.
– Вы знали, что ваша тетушка не оставила завещания?
– Нет, я и понятия не имела об этом. – Ее голос теперь звучал бесцветно, равнодушно. Она отвечала автоматически, не проявляя никакого интереса.
– А вы, вы сами сделали завещание? – спросил сыщик.
– Да.
– Вы написали его в тот день, когда с вами об этом говорил доктор Лорд?
– Да.
И вновь лицо ее порозовело.
– Кому вы завещали свое состояние, мисс Карлайл?
Элинор тихо проговорила:
– Я завещала все Родди… Родерику Уэлману.
– Он знает об этом? – спросил Пуаро.
– Конечно нет, – быстро ответила она.
– Вы не обсуждали с ним этот вопрос?
– Разумеется, нет. Он ужасно бы расстроился – ему бы очень не понравилось то, что я сделала.
– Кому еще известно о содержании вашего завещания?
– Только мистеру Седдону и, возможно, его служащим.
– Завещание составлял для вас мистер Седдон?
– Да. Я написала ему в тот самый вечер, я имею в виду вечер того дня, когда со мной об этом говорил доктор Лорд.
– Вы сами отнесли это письмо на почту?
– Нет, опустила его в почтовый ящик вместе с другими письмами.
– Вы его написали, вложили в конверт, запечатали, приклеили марку и опустили в почтовый ящик – comme a?[30] Вы не раздумывали над письмом, не перечитывали его еще раз?
Элинор пристально посмотрела на него и сказала:
– Да, я перечитала его. Я вышла, чтобы поискать марки. А когда вернулась, то пробежала его еще раз по диагонали, чтобы быть уверенной, что в нем все ясно изложено.
– Кто-нибудь находился в это время в комнате?
– Только Родди.
– Он знал, чем вы заняты?
– Я же сказала вам – нет.
– Мог ли кто-нибудь еще прочитать ваше письмо, когда вы выходили из комнаты?
– Я не знаю… Кто-нибудь из слуг, вы имеете в виду? Полагаю, кто-нибудь мог бы и войти, пока я отсутствовала.
– И до того, как туда вошел мистер Уэлман?
– Да.
– И он тоже мог бы его прочесть? – поинтересовался Пуаро.
Когда Элинор заговорила, в голосе ее звучала явная насмешка:
– Смею вас заверить, мосье Пуаро, что мой «кузен», как вы его назвали, не читает чужих писем.
– Таково ваше мнение о нем. Понимаю. Но вы были бы поражены, если бы узнали, как много людей делают то, что делать «не принято».
Элинор пожала плечами.
– Это было в тот день, когда вам пришла в голову мысль убить Мэри Джерард? – как бы невзначай спросил Эркюль Пуаро.
И в третий раз лицо Элинор Карлайл покраснело. Теперь оно просто пылало.
– Это вам сказал доктор Лорд?
– Это было тогда, не так ли? – мягко спросил Пуаро. – Когда вы заглянули в окно и узнали, что она пишет завещание. Это показалось вам забавным. Но ведь именно тогда вам пришло в голову, как было бы удобно… если бы Мэри Джерард умерла…
– Он понял… он взглянул на меня и понял… – проговорила Элинор тихим сдавленным голосом.
– Доктор Лорд многое понимает… – заметил Пуаро. – Он далеко не глуп, этот веснушчатый рыжеволосый молодой человек…
– Это правда, что он пригласил вас… помочь мне? – тихо спросила она.
– Правда, мадемуазель.
– Не понимаю, – вздохнув, сказала она. – Нет, не понимаю.
– Послушайте, мисс Карлайл, мне необходимо, чтобы вы подробно рассказали мне о том, что произошло в тот день, когда умерла Мэри Джерард: куда вы ходили, что делали. Более того: я даже хочу знать, что вы думали.
Она пристально на него посмотрела, и странная усмешка появилась на ее губах.
– Вы, вероятно, очень доверчивый человек. Неужели вы не понимаете, что мне ничего не стоит вас обмануть?
– Это не имеет значения, – спокойно сказал Пуаро.
Она была озадачена.
– Не имеет значения?
– Нет. Ибо ложь, мадемуазель, тому, кто умеет слушать, говорит не меньше, чем правда. А иногда даже больше! Итак, начнем. Вы встретили вашу экономку, милейшую миссис Бишоп. Она хотела пойти с вами и помочь. Вы ей не позволили. Почему?
– Мне хотелось побыть одной.
– Почему?
– Почему? Да просто потому, что я хотела… подумать.
– Вы хотели дать волю мечтам… ладно. Ну а потом что вы делали?
Элинор с вызовом вскинула голову.
– Я купила паштет для сандвичей.
– Две баночки?
– Две.
– Затем вы отправились в Хантербери. Что вы делали там?
– Я поднялась в комнату тети и начала разбирать ее вещи.
– Что вы нашли?
– Что нашла? – Она сосредоточенно нахмурилась. – Одежду… старые письма… фотографии… ювелирные изделия.
– А не обнаружили никаких… сюрпризов? – спросил Пуаро.
– Сюрпризов? Не понимаю, о чем вы.
– Тогда продолжим. Что было дальше?
– Я спустилась в буфетную и приготовила сандвичи…
– Ну и о чем вы думали при этом? – мягко спросил Пуаро.
Ее синие глаза вдруг вспыхнули.
– Я думала о своей тезке, Элеоноре Аквитанской…[31]
– Прекрасно вас понимаю, – сказал Пуаро.
– Понимаете?
– Да, вполне. Я ведь знаю эту историю. Она предложила Прекрасной Розамунде выбор – кинжал или чаша с ядом. Розамунда выбрала яд…
Элинор ничего не сказала, но побледнела как полотно.
– Но, быть может, на этот раз у жертвы выбора не было… Продолжайте, мадемуазель, что дальше?
– Я положила приготовленные сандвичи на блюдо и пошла к сторожке. Сестра Хопкинс и Мэри Джерард были там. Я пригласила их составить мне компанию за ленчем.
Пуаро внимательно за ней наблюдал.
– Ясно, и вы все вместе отправились в дом, не так ли? – тихо сказал Пуаро.
– Да. Мы… ели сандвичи в маленькой гостиной.
Тем же тихим, мягким голосом Пуаро спросил:
– Да-да… и вы были все еще во власти своих грез… И потом…
– Потом? – Она пристально посмотрела на него. – Я оставила ее… она стояла у окна. Я пошла в буфетную. Я все еще находилась, по вашему выражению, во власти грез… Медсестра мыла там посуду… Я дала ей баночку из-под паштета.
– Да-да. А что было дальше? О чем вы потом подумали?
Элинор начала говорить словно в забытьи:
– На запястье у сестры Хопкинс была какая-то отметинка. Я спросила ее, откуда у нее это, и она сказала, что укололась о розу возле сторожки. Розы возле сторожки… Мы с Родди однажды поссорились – давным-давно – из-за войны Алой и Белой розы. Я была Ланкастером, а он Йорком. Ему нравились белые розы. Я сказала, что они ненастоящие – ведь они даже не пахнут! Я любила красные розы, большие и темные, у них такие бархатистые лепестки, и они пахнут летом… Самым дурацким образом мы поссорились из-за цвета роз. Ну и, понимаете, все это нахлынуло на меня… там, в буфетной… и что-то… что-то сломалось… Черная ненависть в моем сердце… она ушла… Стоило вспомнить, как мы в детстве играли все вместе – и ненависть к Мэри испарилась. Я не хотела ее смерти…
