— Но это доказательство против него, инспектор, — запротестовал Вассер. — Теперь у вас есть не только показания мисс Уэст, но и документальное подтверждение предложения, которое Армандо ей сделал.
Но инспектор покачал голевой.
— Чтобы добраться до Армандо, мистер Вассер, нам нужна женщина. — Он бросил угрюмый взгляд на сына. — Я заметил, что ты все время молчишь.
— А чего тут говорить? — отозвался Эллери. — Ты сам все сказал, папа. Нам придется все начать сначала.
Они начали все сначала, но в награду за свои труды не получили ничего, что бы не знали раньше.
Армандо вел себя крайне осторожно. Он больше не виделся с миссис Арден Влитланд (Платформой) — героиней ньюпортского скандала стоимостью в сотню тысяч долларов. Миссис Герти Ходж Хаппенклаймер из Чикаго и с Бикмен-Плейс, в свою очередь, больше не виделась с ним, — очевидно, ее пристрастие к использованным игрушкам сменилось более безопасными развлечениями, а Армандо также не делал видимых попыток возобновить встречи. Лошадница и алкоголичка Даффи Дингл все еще «просыхала» в лечебнице неподалеку от Бостона. Армандо бросил и Джин Темпл, остававшуюся в квартире на Восточной Сорок девятой улице с Вирджинией Уайтинг, иногда уезжая из нее, чтобы выполнять подвернувшуюся секретарскую работу, и, несомненно, все еще лелея в своей впечатляющей груди воспоминания о краткой любовной связи. Доктор Сьюзан Меркелл казалась слишком занятой профессиональными обязанностями, чтобы общаться с Армандо, а может быть, его горло внезапно исцелилось. Марта Беллина вновь гастролировала — в Европе или где-то еще. О Селме Пилтер они даже не стали беспокоиться — Армандо ловил рыбку помоложе. О таинственной женщине под фиолетовой вуалью по-прежнему не было известно абсолютно ничего, словно она была призраком из готического романа, созданным чьим-то разгоряченным воображением.
Армандо сосредоточился на Лоретт Спанье, играя роль доброго дядюшки и садовника, выращивающего молодые таланты. Он регулярно посещал ее репетиции, сидя в пустом партере Римского театра, пока она разучивала новый номер Билли Годенса или работала над старыми, появлялся за кулисами по окончании репетиции, отвозил ее домой или в уютный ресторанчик, если она не слишком уставала, утешал ее, когда она пребывала в угнетенном состоянии. Его видели с ней повсюду.
— Маленькая дурочка! — ворчал Гарри Берк. — Неужели у нее нет элементарного чувства осторожности?
— Ей одиноко, Гарри, — пояснила Роберта. — Ты просто не понимаешь женщин.
— Зато я хорошо понимаю таких, как Армандо!
— Я тоже, — мрачно отозвалась Роберта. — Но не суди Лоретт по своим мужским стандартам, дорогой. Она найдет способ позаботиться о себе. Большинству из нас это удается — женщины рождаются с подобным инстинктом. Сейчас она нуждается в человеке, которому можно излить душу. Карлос легко с этим справляется.
— Он обведет Лоретт вокруг пальца, как ее тетю, — фыркнул Берк.
— Но ведь он не смог обмануть Глори Гилд, судя по ее тайному посланию, верно?
— Тогда почему она лежит в гробу бездыханная?
— Карлос не причинит вреда Лоретт. Ему нужны ее деньги.
— Он и их получит! — Берк усмехнулся. — Впрочем, ненадолго, дорогая. Ты недооцениваешь малютку Лоретт. Сейчас она, возможно, строит из себя дуру, но это до поры до времени. Чтобы получить деньги, Карлосу придется на ней жениться, и я чувствую, что в этом вопросе Лоретт окажется не настолько доверчивой.
— Сумел же он жениться на ее тете!
— Джи-Джи была практически старухой, а Лоретт молода и красива. Это всего лишь эпизод. Как бы то ни было, к чему нам тратить время на разговоры о них? Завтра я должен рано встать.
Они переключились на другое занятие, от которого у обоих перехватило дыхание.
Роберта получила роль в захудалом театре, где не должна была произносить ни слова, а только появляться на сцене в каждом из трех бесконечных актов в телесного цвета бикини, танцуя фраг.[50]
— Автор говорил мне, что написал это под влиянием ЛСД,[51] — рассказывала она Берку, — и я ему охотно верю. — Каждый вечер Роберта возвращалась домой еле волоча ноги.
Для шотландца наступили трудные времена. Пока Роберта репетировала, он проводил большую часть времени с Эллери, без толку торча в Главном полицейском управлении. Они напоминали пару из третьесортной драмы, не переносящую друг друга на дух, но связанную воедино невидимыми узами, как сиамские близнецы.
Их диалоги были кошмарными.
— Вас тошнит от меня так же, как меня от вас? — спрашивал Эллери.
— Верно, — огрызался Берк.
— Тогда почему вы не выходите из игры?
— Не могу, Эллери. А вы почему?
— Я тоже не могу.
— Выходит, мы товарищи по несчастью?
— То-то и оно.
Инспектор Квин советовался с окружным прокурором.
— Как насчет того, чтобы отдать Армандо под суд без сообщницы, Херман?
Прокурор покачал головой.
— Но ведь у нас есть сообщение Глори между строк и показания Роберты Уэст, — настаивал инспектор. В действительности он спорил с самим собой, используя окружного прокурора в качестве резонатора.
— Ну и что из того, Дик? Это доказывает только возможность преступного намерения с его стороны за семь месяцев до самого преступления. Даже если я бы смог предъявить обвинение в суде, можешь представить, что бы из него сделала защита? А ты знаешь, что Армандо нанял бы лучших адвокатов. Если хочешь знать мое мнение, Дик, то этот ублюдок просто наслаждался бы рекламой. Будь я проклят, если доставлю ему такое удовольствие без полной гарантии выиграть дело. Наш единственный шанс — та женщина.
— Какая? — буркнул инспектор. — Начинаю думать, что она никогда не существовала.
Тем не менее старый воин не сдавался. Он регулярно вызывал Карлоса Армандо в управление с расчетливым намерением действовать ему на нервы, как объяснял Эллери и Гарри Берку. Но пока что это действовало на нервы только самому инспектору. Казалось, визиты на Сентр-стрит только развлекают Армандо. Он уже не жаловался на травлю и не грозил судом. Его отрицательные ответы были обильно смазаны елеем, с губ не сходила улыбка, а однажды он даже предложил старику сигару.
— Я не курю сигары, — рявкнул инспектор, — а если бы курил, то не стал бы курить гаванскую, а если бы стал, то не принял бы ее от вас, а если бы принял, то наверняка бы ею подавился.
Армандо предложил сигару Эллери, который принял ее с задумчивым видом.
— Передам сигару какой-нибудь крысе, которую захочу отравить, — вежливо сказал он.
Армандо продолжал улыбаться.
— Он издевается надо мной, — бушевал инспектор, — и наслаждается каждой минутой этого! Спрашивает, почему я его не арестовываю! В жизни никого так не ненавидел! Лучше бы я сделал карьеру в департаменте улучшения санитарных условий. — В ответ на озадаченные взгляды своих сотрудников он добавил: — Тогда у меня были бы полномочия избавляться от подобного мусора.
В итоге старик перестал вызывать Армандо на Сентр-стрит.
— Выходит, дело останется нераскрытым? — спросил Берк.
— Черта с два, — огрызнулся инспектор. — Я не брошу его, пока из-под меня не выдернут стул. Но эти допросы вызывают катар желудка у меня, а не у Армандо. Мы временно оставим его в покое и будем надеяться, что он, в упоении собой, расслабится и совершит ошибку. Может быть, Армандо свяжется с женщиной под вуалью, или она попытается связаться с ним. Я держу его под круглосуточным наблюдением.
Слежку вели не только люди инспектора Квина, но и Эллери, который терял при этом в весе больше, чем мог себе позволить. Он повидал много интересного в клубах «Плейбой» и «Гэслайт», в ресторанах «Дэннис Хайдауэй», «Динти Мурс», «Сарди» и «Линди» и еще больше в пахнущих плесенью интерьерах Римского театра, но не мог похвастаться ничем, кроме изжоги и нередкого похмелья.
— Тогда почему вы это делаете? — спросил его Гарри Берк.
— Знаете, что говорят о надежде? — Эллери пожал плечами.
— Старая игра, — вздохнул Берк. — Посмотрим, у кого больше терпения — у лисицы или у охотника. Никаких результатов?
— Абсолютно никаких. Хотите поучаствовать в погоне за тенью?
— Нет, спасибо. У меня нет к этому склонности. Рано или поздно я бы придушил этого мерзавца. А вот и Роберта!
С появлением Роберты у Берка внезапно пропало желание огрызаться на Эллери и выслушивать ответные шпильки. Однажды вечером, когда Роберта вернулась в свою каморку из каморки в Гринвич-Виллидж, где она весь день танцевала фраг на сцене и потому была не в том состоянии, чтобы противиться естественным человеческим эмоциям, шотландец вооружился мужеством, как его предки — палашами, и отважно устремился в атаку.
