— Вам это кажется чем-то невероятным? Однако это действительно так. И у той, и у другой — врожденное стремление быть кем-то значительным, острая потребность выразить свое «я». Ее пылкое честолюбие и природную живость постоянно подавляли. Бедной девочке не давали возможности выразить свою яркую романтическую индивидуальность. Nous allons changer tout ca![78] — усмехнулся он. — Прошу меня извинить, — он спешно поклонился и бросился вслед за удалявшейся девушкой.
— Доктор Жерар чрезвычайно увлечен своей работой, — сказала Сара.
— Это сразу чувствуется, — заметил Пуаро.
— И все же — как он может сравнивать ее с этой кошмарной старухой?.. — строго сказала Сара. — Впрочем, я однажды даже пожалела миссис Бойнтон.
— Когда это было, мадемуазель?
— Я вам уже рассказывала — тот случай в Иерусалиме. Мне вдруг показалось, что я все не так воспринимаю. Ну, знаете, как это бывает — в какой-то момент вдруг все видишь по-другому… В общем, я недолго думая к ней подошла и начала нести всякую чушь!
— О, не стоит преувеличивать!
Вспомнив свой разговор с миссис Бойнтон, Сара мучительно покраснела. Это воспоминание всегда вгоняло ее в краску.
— Я почему-то возомнила себя этакой миссионеркой! Потом, когда небезызвестная вам леди У, впилась в меня каким-то подозрительным взглядом и сказала, что видела, как я беседовала с миссис Бойнтон, я поняла, что она, скорее всего, слышала наш разговор. Тут уж я почувствовала себя настоящей идиоткой.
— Так что вам ответила тогда миссис Бойнтон? Вы хорошо помните ее слова?
— О да. Они произвели на меня неизгладимое впечатление. «Я никогда ничего не забываю. Запомните это. Я никогда не забываю ничего — ни поступка, ни лица, ни имени». — Сара вздрогнула. — Она с такой злобой все это произнесла, хотя даже на меня не взглянула. У меня и сейчас звучит в ушах ее голос…
— Это настолько вас взбудоражило? — участливо спросил Пуаро.
— Да. Я в общем-то не из пугливых, но как представлю себе ее хищную, торжествующую ухмылку, как услышу этот скрипучий голос… О-о! — Она передернула плечами, слов» но что-то с себя сбрасывая, и взглянула Пуаро в глаза:
— Мосье Пуаро.., я, наверное, не должна спрашивать, и все же.., вы.., вы уже выяснили что-то определенное?
— Да, мадемуазель.
— И.., что же именно? — Ее губы дрожали.
— Я выяснил, с кем разговаривал Рэймонд Бойнтон тогда вечером в отеле «Соломон», — со своей сестрой Кэрол.
— Кэрол… Ну конечно! — вырвалось у нее. — Вы ему сказали… — сбивчиво продолжила она, — вы спросили его… — Она так и не решилась закончить фразу.
— Это.., так много значит для вас, мадемуазель? — грустно спросил Пуаро.
— Для меня это — все! — ответила она. Потом выпрямилась, расправила плечи. — Но я должна знать.
— Он объяснил мне, что это был просто нервный срыв, — мягко сказал Пуаро, — не более того. Что они с сестрой были слишком измучены. Но как только рассвело, задуманное показалось им обоим нелепой фантазией.
— Понятно…
— Мисс Сара, а вы не хотите сказать мне, что вас так пугает? — мягко спросил Пуаро.
Она повернулась к нему: на лице ее была написана обреченность.
— В тот самый день.., мы какое-то время были вдвоем, без посторонних. А потом он сказал.., что должен вернуться один.., сказал, что должен что-то сделать — именно сейчас, — пока его не оставила смелость. Я подумала, что он просто хочет рассказать ей.., о нас. Но вдруг он имел в виду… — Она осеклась.
Надин Бойнтон вышла из гостиницы и в нерешительности остановилась. Мистер Джефферсон Коуп, давно уже ее поджидавший у входа, торопливо бросился к ней.
— Пойдемте в ту сторону, вы не против? По-моему, та дорожка самая красивая.
Они шли рядом, и мистер Коуп все время что-то говорил. Речь его звучала не смолкая и, пожалуй, несколько монотонно. И было непонятно, заметил ли он, что Надин его не слушает.
Когда они свернули к каменистому, пестревшему цветами склону холма, Надин вдруг прервала его:
— Джефферсон, простите, но мне нужно кое-что вам сказать. — Она побледнела от волнения.
— Да, конечно, дорогая. Я готов принять любое решение. Только не мучьте себя, умоляю вас.
— Вы догадливей, чем я думала… Так вы знаете, что я хочу сказать?
— Мы все зависим от обстоятельств, так уж устроена жизнь, — ответил Коуп. — Внутреннее чувство подсказывает мне, что теперь, когда обстоятельства изменились, ваше решение тоже может перемениться. — Он вздохнул. — Не бойтесь огорчить меня, Надин, и поступайте так, как вам велит ваше сердце.
— Вы так добры, Джефферсон, — растроганно сказала она. — Так терпеливы и великодушны. Я дурно с вами поступила. Это… просто непорядочно с моей стороны.
— Погодите-погодите, Надин. Ну зачем вы… Я ведь всегда понимал, на что могу рассчитывать, а на что — нет. С первых дней нашего знакомства я горячо вас люблю и почитаю. Главное для меня — чтобы вы были счастливы. Ничего в этой жизни я не желал сильнее. Когда я понял, что вы несчастны, я страшно расстроился. Скажу вам честно: я во всем винил Леннокса. Я полагал, что он не имеет права удерживать вас, раз не может дать вам счастья. — Коуп перевел дух и продолжал:
— Однако теперь, после нашего путешествия в Петру, я понял и то, что некоторые вещи от Леннокса не зависели. Он вовсе не был таким уж эгоистом по отношению к вам, он просто чересчур терпимо относился к своей матери. О мертвых дурно не говорят, но я все-таки позволю себе заметить, что ваша свекровь была на редкость нелегким человеком.
— Да, вы совершенно правы, — еле слышно проговорила Надин.
— Вчера вы сказали мне, что решились покинуть Леннокса. Я мысленно вам аплодировал, ибо вы заслуживаете совсем другой жизни… Я вполне оценил вашу искренность: вы не стали притворяться, будто испытываете ко мне какие-то особые чувства — я вам просто симпатичен. Я и этому был рад. И желал лишь одного: заботиться о вас и дать вам то, чего вы заслуживаете. Должен признаться, вчерашний день был счастливейшим в моей жизни.
— Простите меня, милый Джефферсон! — воскликнула Надин.
— Не нужно меня жалеть, моя дорогая, я все время чувствовал, что мои мечты так и останутся мечтами. И заранее настроился на то, что уже на следующее утро вы перемените свое решение. Ну так вот.., теперь все совсем иначе. Теперь вам с Ленноксом никто не будет мешать.
— Да, — тихо сказала она. — Я не могу оставить Леннокса. Простите меня.
— Мне нечего вам прощать. Мы снова станем просто старыми друзьями и.., забудем тот наш разговор.
— Спасибо, дорогой вы мой. — Надин ласково коснулась его плеча. — А сейчас я ухожу — мне надо поскорее найти Леннокса.
Она ушла, и мистер Коуп продолжил свою прогулку в полном одиночестве.
Надин нашла Леннокса на верхнем ярусе античного театра. Он так сосредоточенно что-то обдумывал, что даже не заметил, как она поднимается к нему наверх. Запыхавшаяся Надин уселась рядом с мужем и тихонько его окликнула:
— Леннокс…
Только сейчас он слегка повернул голову.
— Мы ведь так еще толком и не поговорили.., после всего этого. Но, признайся, ты знал, что я тебя не оставлю?
— Неужели ты всерьез собиралась уйти? — грустным голосом спросил он. Она кивнула.
— Да. Пойми, мне больше ничего не оставалось. Я надеялась, что ты последуешь за мной. Бедный Джефферсон, как подло я с ним поступила!
Леннокс вдруг рассмеялся.
— Да ничего подобного. Таким жертвенным натурам, как Джефферсон Коуп, надо время от времени предоставлять возможность проявлять благородство! И знаешь, ты правильно сделала, что решила меня проучить. Когда ты сказала, что собираешься с ним уехать, я был сражен. Наповал. В жизни ничего подобного не испытывал! Скажу тебе честно: в последнее время со мной творилось что-то странное. Ну какого черта я не наплевал на ее самодурство и не уехал с тобой?
— Ты не мог этого сделать, милый, просто не мог, — нежно сказала она.
Он задумчиво продолжил:
— Мама была довольно.., своеобразным человеком… Мне иногда кажется, что она нас как бы гипнотизировала.
— Так оно и было.
Он подумал и опять заговорил:
— Когда ты тогда на прогулке сообщила мне, что уходишь, у меня было такое ощущение, будто меня треснули чем-то тяжелым по голове. Я шел к лагерю, и перед глазами все плыло. Я понял, какой я идиот. И чтобы тебя не потерять, я должен был сделать одну-единственную вещь. — Он почувствовал, как она напряглась, однако неумолимо продолжал:
— И тогда я пошел и…
— Не надо…
Леннокс бросил на нее быстрый взгляд.
— Я пошел и.., все ей выложил. — Он вдруг заговорил совсем по-другому — медленно, осторожно, старательно подыскивая слова. — Я сказал ей, что вынужден выбирать между ею и тобой и что я выбираю тебя. — Он умолк, а потом с каким-то странным удовлетворением повторил:
— Да, так ей и сказал.
