Еще мгновение и он бы ринулся на помощь, но Станчеву удалось ухватиться за выступ скалы, он принялся отплевываться и громко чихать. Они ошеломленно глядели друг на друга – их разделял водоворот, продолжавший рьяно всасывать воду, открывая свой алчный пуп. Вот тебе на – какой-то несчастный ручеек, а сколько шуму и треску…
– Ну как ты? – спросил Михов у повисшего на скале Станчева.
– Дай перевести дух…
– Бросить тебе что-нибудь?
– Что бросить?
– Какую-нибудь хворостину или ветку.
– Где ты возьмешь ветку?
– Где возьму ветку… – Михов огляделся, и в этот момент камень, за который он держался, сорвался, и пожилой человек снова плюхнулся в воду. Теперь они поменялись ролями – Станчев, вытаращившись, следил за Миховым и в свою очередь пытался направлять его действия: давай влево… наоборот, поддай вправо!.. к берегу греби, к берегу!..
Обессиленный Михов совсем сдал, движения стали вялыми, не хватало дыхания.
– Идиотская исто… – не успел произнести он, как глотнул воды, но тут же вынырнул и выплюнул воду. Ступней он нащупал что-то скользкое и холодное и подумал, что это уж, да с такой силой оттолкнулся ногой, что в несколько гребков оказался на мелком месте.
Как мальчик, вскочил на каменистый берег и бросился бежать к старому руслу реки.
Миха рехнулся, подумал висящий Станчев, сменив руку.
– Миха, эй, Миха!
Михов его не слышал. Бежал босиком по острым мелким камням, и только когда он закружил на месте, Станчев сообразил, что тот ищет ветку или сук.
В окрестностях ничего подобного не было и в помине. Валялся лишь мелкий сушняк, рос редкий камыш, да сухим блеском отливал на солнце чертополох… Ни деревца вокруг, так его… – пропыхтел Михов и в тот же момент наткнулся на канадский тополек, вздымавшийся ввысь посреди старого русла. Он потер ушибленное место и вцепился в молодой ствол. Однако тот не поддался ни на миллиметр.
Миха рехнулся, снова повторил про себя наблюдавший за ним Станчев и заорал, как пастух:
– Миха-а!
Михов услышал крик и подумал о худшем. Ринулся обратно и, только выбежав на берег, увидел, что Станчев продолжает висеть, зацепившись за скалу.
– Ничего нет! – прокричал он.
– Вижу.
– Что ты видишь?
– Что ничего нет.
Михов обежал водоем и приблизился к Станчеву.
– Отсюда будет удобнее.
Станчев уже здорово устал от своего пребывания в подвешенном состоянии.
– Отломай какую-нибудь ветку, человече!
– Верно, а где нож?
Он бросился к машине на поиски ножа, но не обнаружил его и неожиданно затрусил по склону холма над скалой. Станчев в недоумении вращал глазами. И пока он соображал, что задумал сотрудник Верховного суда, тот уже спускался вниз с удочкой в руках.
– Эврика, Коля… Держи!
– Ты закрепил стыки? – резонно спросил следователь. Он ухватился за удочку, однако продолжал держаться за скалу.
– Давай сюда, влево, – командовал пришедший в себя Михов. Они принялись считать вслух, и на счет «три» Станчев был извлечен на ровное место.
– Да-а-а, – протянул Михов, – даже и предположить не мог такого…
– Старики мы уже, Миха-а, – закончил какую-то ранее прерванную мысль Станчев.
– Из-за одной несчастной poisson[2] чуть не утопли, как котята…
– Из-за чего?
К Михову возвращалось чувство юмора, утерянное во время барахтанья в воде.
– Пуассон, говорю, – произнес он в нос, – франкоговорящая рыба.
– Пуассон, муассон – измочалила нас, как последних сосунков.
Станчев оглядел свои мокрые штаны, вытащил помятую пачку сигарет и разложил их просушиваться на солнце.
Вздремнув после обеда, они двинули вниз по течению на ловлю раков, оставив подвешенную белую рыбину птицам и ветру. Река извивала свое прозрачное тело меж скалистых берегов и зеленых лугов, то прячась в лозняк, тополя и кусты, то выныривая на солнцепек. Вода ласкала ноги приятным теплом. Местами, в тени, она становилась прохладной, а на быстрине – среди вымытых, сложенных стопками, подобно тетевенским покрывалам, каменных плит – радостно журчала.
Ловля раков началась. С обчищенными и заостренными ножом ветками, на концах которых были нацеплены кусочки подпорченной ветчины, двое мужчин топтались среди прибрежных валунов и интенсивно наполняли мешок жадными до лакомства раками. Большинство из них были мелкими и неопытными, но попадались и крупные серо-бежевые чудовища с зоркими глазами на выкате и сильными хвостами, они время от времени устраивали бучу в мешке. За пару часов удалось поймать более сотни раков, половину из которых – мелюзгу – надо было швырнуть обратно в реку.
Они добрались до кошары, расположились под старой сливой, выкинули ветки и оставшуюся ветчину и после тщательного отбора вернули реке ее мелких питомцев. Загон – покоробившаяся развалюха – буквально тонул в навозе и нечистотах. Не было здесь ни овец, ни худосочной псины, ни старика, знакомого следователю.
– Увел их на пастбище, – заключил Станчев, усевшись под сливой и вытянув ноги. – Дед Стоян – занятный собеседник. Ему скоро, должно быть, стукнет восемьдесят, а башка варит. Овцы, псина и транзистор – вот все его богатство.
– Не забудь еще горы и реку, – дополнил Михов.
– И законы перелета бабочек, – Станчев проследил взглядом невероятный маршрут белой бабочки.
– Ты далеко забрался в расследовании? – неожиданно вспомнил Михов.
Станчев поведал ему о своих предположениях в отношении Арнаудова и своих намерениях.
– И что это тебе даст? Может быть, это просто совпадение.
– Может, Миха, но я хочу убедиться в этом сам.
Они не заметили, как небо над ущельем закрыло пушистое облако. И уже когда они двинули в обратный путь, их настиг хоть и летний, но порядком студеный дождь, так что они вымокли до нитки. До машины добрались размокшие, как впитавшие воду губки. Дождь прекратился, резко похолодало, отовсюду струились вниз мутные ручьи и потоки, и они ехали с опущенными стеклами.
Вечером у Станчева поднялась температура.
* * *
Анетта и Григор лежали в спальне квартиры Таушановых. Таушанов, верный друг Арнаудова, отправился на работу за границу и втайне от жены оставил ключ Григору. Ими было оговорено и объяснение, – дай бог, оно не понадобится! – что Таушанов попросил друга время от времени наведываться в его квартиру. В конце концов всякое может стрястись – вдруг водопроводная труба лопнет или возникнут еще какие-нибудь неполадки, которые чреваты лишними затратами. Квартира находилась на втором этаже, на лестничную клетку выходила еще одна дверь без глазка, там жили какие-то провинциальные людишки, получившие наследство в столице. За почти двухлетний срок своих приключений с Кушевой Григор сталкивался с ними в лучшем случае пару раз. Анетте это выпадало чаще – дело в том, что они приходили сюда по одиночке с интервалом во времени, и если встречались с кем-то на лестнице, то без колебаний продолжали подниматься наверх и вряд ли могли вызвать подозрения у соседей или их посетителей. Порой они приходили с интервалом в час или больше, уходили также порознь.
В квартире Таушановых соблюдали тишину, не высовывались на балконы, не распахивали занавесок, по ночам зажигали свет лишь в подсобных помещениях, в спальне же включали слабо мерцающую под плотным абажуром лампу, непременно поставленную на пол. Закуску и выпивку приносили с собой, кофе и чай готовили на кухне в полной темноте, не включали ни радио, ни телевизора, вздрагивали при звуке телефона, который, впрочем, звонил довольно редко.
Весь этот конспиративный порядок был введен Григором и выполнялся с немыслимой методичностью вплоть до мелочей. Он действовал и за стенами тайного убежища в доме Таушановых, причем с еще большей строгостью. Лишь в экстренных случаях Анетта звонила Григору по его прямому телефону, и тогда разговор носил чисто деловой характер. Обыкновенно он звонил ей домой, и то лишь тогда, когда возникали непредвиденные обстоятельства. За все время их связи они отважились всего лишь раз выбраться на ее машине в Родопы и два-три раза встретиться в провинциальных городках во время командировок. Кушевой нелегко давались служебные поездки, она боялась начальства и сторонилась Ваневой – предпочитала больничный или отпуск за свой счет.
Их встречи у Таушановых происходили в разное время дня, иногда это были считанные часы, правда, порой случались и ночевки с размахом. Все зависело от изобретательности Григора – фиктивная командировка или сэкономленные два-три дня во время поездки в провинцию, вымышленные – для жены и секретарши – деловые встречи, заседания и коктейли, неуточненные в отношении времени и места, внезапные дела – само собой разумеется – особого свойства и прочее. Надо сказать, что Арнаудов пользовался авторитетом и доверием не только в руководимом им объединении, но и дома, вообще ему удалось создать себе имя, которое уже довольно давно работало на него больше, чем он на имя…
