Однако в доме по-прежнему не было слышно ни звука. Какая-то нелепость, думал Кадогэн, надо войти в одну из комнат — это, вероятно, гостиная, — быстро убедиться, что все в порядке, и поскорее унести ноги.
Взяв себя в руки, он на цыпочках подошел к первой двери и повернул ручку. Белый кружок его фонарика скользнул по плотно задернутым портьерам, по дешевому полированному буфету, осветил радиоприемник, стол, неудобные кожаные кресла с большими голубыми и оранжевыми подушками из шелка. На оклеенных обоями стенах не было ни картин, ни фотографий. Пыль, лежащая толстым слоем, и затхлый воздух говорили о том, что в квартире давно никто не живет. Он сделал шаг вперед, споткнулся обо что-то и посветил фонариком под ноги. Затем он тихонько присвистнул и произнес: «Так-так… так-так», потому что то, что лежало на полу, было телом пожилой женщины, и не оставалось ни малейшего сомнения в том, что она мертва.
Кадогэн был странно спокоен и нисколько не удивлен: он понимал теперь свое необъяснимое желание войти в эту лавчонку. Он прервал свои раздумья. Фонарик в руке мешал, и он решил зажечь свет. Выключатель щелкнул, но без результата: под безвкусным абажуром с оборочками лампочки не было. Кадогэн вспомнил, что видел свечу на столе в коридоре. Он вышел из комнаты, нашел свечу, зажег ее и, оставив фонарик на столе, вернулся в гостиную и поставил свечу возле трупа.
Женщина лежала на правом боку, левая рука была закинута под стол, ноги вытянуты. Ей было лет под шестьдесят, насколько он мог судить по ее почти совсем поседевшим волосам и коричневой. сморщенной коже на руках. На ней был костюм из твида, подчеркивавший ее полноту, и белая блузка. На ногах грубые шерстяные чулки и коричневые туфли. Отсутствие кольца на левой руке и плоская грудь говорили о том, что, скорее всего, это старая дева. Около нее, в тени стола, лежало что-то белое. Кадогэн поднял это и увидел, что это кусочек бумаги с цифрами, написанными карандашом наклонным женским почерком. Мельком взглянув на бумажку, он засунул ее в карман. Затем он взглянул в лицо женщины. Это было жуткое зрелище. Лицо было черно-лиловое, так же, как и ее ногти. В уголке рта застыла пена, рот был широко раскрыт, обнажив множество золотых коронок, которые мерцали при свете свечи. В шею впилась тонкая веревка, туго затянутая сзади. Она впилась так глубоко, что складки кожи почти скрывали ее. На полу около головы виднелась лужица крови, и Кадогэн, ощупан череп убитой, обнаружил рану чуть ниже темени, но, насколько он мог определить, кость была цела.
До сих пор он испытывал только любопытство, но прикосновение к мертвому телу вызвало у него отвращение. Он быстро вытер кровь с пальцев и встал. Надо поскорее вызвать полицию. Что еще надо запомнить из окружающих деталей? Ах, да. Золотое пенсне, валяющееся на полу поблизости, разбитое…
Внезапно он весь напрягся, как будто под действием сильного электрического тока. В коридоре послышался шум. Это был слабый, почти неуловимый звук, но он заставил его сердце бешено заколотиться, руки его начали дрожать. Как ни странно, ему раньше не приходило в голову, что тот, кто убил женщину, мог все еще находиться в доме.
Повернув голову, он стал вглядываться через полуоткрытую дверь в темноту. Он стоял совершенно неподвижно. Звук в коридоре не повторился. В мертвой тишине его наручные часы оглушительно тикали. Он понимал, что если там кто-то есть, это вопрос выдержки и нервов: тот, кто первый шевельнется, даст другому преимущество.
Минуты текли — три, пять, семь, девять, — длинные, как космические эры. И разум начал брать верх. Звук? Ну и что же? Дом, подобно острову Просперо, был полон звуков. Во всяком случае, какой смысл стоять в неестественной позе, как восковой болван? Затекшие мускулы присоединили свой протест к голосу разума, и он, наконец, сдвинулся с места, взял со стола свечу и, оглядываясь и соблюдая осторожность, начал продвигаться в сторону темного коридора. Он был пуст. Все двери были закрыты. Его электрический фонарик лежал на столе, где он его и оставил. Надо было поскорее вырваться из этого жуткого дома и найти полицейский участок. Он взял фонарик, задул свечу, положил ее на стол и нажал на кнопку. Фонарик не зажегся. В бессильной ярости Кадогэн потратил полминуты на бесцельную борьбу с кнопкой, пока не понял в чем дело: фонарик был слишком легким в его руке.
С нехорошим предчувствием он отвернул донышко и ощупал внутренность фонарика. Батарейки не было. Пойманный в ловушку в полной темноте этого затхлого коридора, он потерял самообладание. Он смутно сознавал, что к нему приближаются мягкие кошачьи шаги, помнил, что он швырнул свой бесполезный фонарь, и слышал, как тот ударился о стену. И он скорее ощутил, чем увидел ослепительный свет, вспыхнувший позади него. Затем последовал страшный глухой удар — его голова, казалось, взорвалась. В вспышке сверкающего красного пламени он услышал гул, напоминающий вой ветра в проводах, увидел ярко-зеленый шар, который вращался и уменьшался в размерах. Потом его поглотила полная тьма.
Он очнулся, чувствуя страшную головную боль и сухость во рту. С трудом поднялся на ноги. Приступ тошноты заставил его уцепиться за стену. Через некоторое время в голове немного прояснилось, и он смог оглядеться. Он находился в комнате чуть побольше чулана, в ней хранились различные предметы для уборки жилья — ведро, тряпки, щетки, банка с мастикой. В маленькое окошко проникал слабый свет. Он взглянул на часы: половина шестого. Четыре часа он был без сознания. Начинало светать.
Почувствовав себя немного лучше, он осторожно потрогал дверь. Заперто. Но окно было открыто настежь. Он с трудом взобрался на ящик и выглянул. Он был на первом этаже и увидел перед собой заброшенный заросший садик, огороженный деревянным забором, в конце которого находились полуоткрытые ворота. Несмотря на слабость, он без труда выбрался наружу. Едва он вышел за ворота, его опять охватил приступ тошноты, и его вырвало. Но после этого сразу стало легче. Повернув налево, он очутился в переулке, который вывел на дорогу, по которой шел четыре часа назад. Да, это была, несомненно, та самая дорога, и он находился на три магазина дальше от лавки игрушек — он сосчитал — ближе к мосту Магдалины. Остановившись только для того, чтобы запомнить приметы и зафиксировать их в памяти, он поспешил по направлению к центру города, где находился полицейский участок.
Было уже достаточно светло, и он смог разглядеть на углу табличку с названием улицы — Ифли-роуд.
Вскоре он вышел на перекресток, где стояла старинная каменная кормушка для лошадей. Перед ним был мост Магдалины — серый, широкий и безопасный.
Он оглянулся и увидел, что за ним никто не идет. Оксфорд просыпается поздно, и единственным живым существом в поле зрения был молочник. Он в изумлении уставился на окровавленную и растерзанную фигуру Ричарда Кадогэна, ковыляющего по Хай-стрит. Очевидно, он принял его за позднего гуляку.
Свежесть зарождающегося утра омыла стены колледжей. Ночная луна была похожа на тусклую монету, прикрепленную на утреннем небе. Воздух был прохладен и освежал лицо Кадогэна. Хотя голова его по-прежнему трещала от боли, он вновь обрел способность мыслить.
Насколько он помнил, полицейский участок находился на улице Сент-Олдгейт, где-то вблизи почты и городской разутой. Одно удивляло его. Он нашел в своем кармане фонарик, свой фонарик, но с батарейкой. Более того, кошелек с чеком мистера Сноуда был в целости и сохранности. Бандит оказался весьма деликатным.
Тут он вспомнил старушку с туго затянутой веревкой на шее, и настроение у него упало.
Полицейские были милы и любезны. Они выслушали его довольно несвязный рассказ, не прерывая, и задали несколько дополнительных вопросов о нем самом. Затем сержант — ответственный дежурный ночной смены, плотный краснолицый человек с пышными черными усами, сказал:
— Хорошо, сэр. Лучшее, что мы можем сейчас сделать, это перевязать вашу голову и дать вам чашку горячего чая и немного аспирина. Наверное, вы чувствуете себя весьма и весьма неважно.
Кадогэн был слегка раздражен тем, что ему не удалось внушить представителю власти всю серьезность положения.
— Разве вы не хотите, чтобы я немедленно проводил вас туда?
— Погашаете ли, сэр, вы были без сознания четыре часа, как вы сами говорите. Вряд ли они оставили труп лежать там, для нашего удобства, так сказать. Ведь комнаты над лавкой нежилые?
— По-моему, нет.
— Ну вот. Значит, мы свободно прибудем туда прежде, чем они откроют лавку и поглядим, как и что. Куртне, промой джентльмену рану и перебинтуй его. Вот ваш чай и аспирин, сэр. Вы сразу почувствуете себя лучше.
Он был прав. Кадогэну стало лучше не только от чая и перевязки его раненой головы, но и от жизнерадостной уверенности его компаньонов. Он с неудовольствием вспомнил о своей жажде приключений, о которой он вчера с таким жаром рассказывал Сноуду. «Достаточно с меня, — решил он, — более чем достаточно».
