– Церковный двор… – медленно повторила мисс Сильвер. – Очень интересно. Да, конечно, на кладбище есть гравийные дорожки. Кстати, я вспомнила, что хотела поделиться с вами кое-какими сведениями. Придется немного отвлечься от темы разговора. Но это так важно, что я должна рассказать не откладывая. Боюсь, вы не сможете вызвать мисс Браун в качестве свидетельницы, как бы ни повернулось дело против мистера Мэдока.
Лэм уставился на нее.
– Почему?
Спицы щелкали, носок крутился.
– Она сообщила, что вышла замуж за мистера Мэдока семнадцатого июня, пять лет назад. Брак заключен в регистрационном бюро в Мэрилбоуне.
– Черт возьми! – выпалил Фрэнк Эббот.
Инспектор густо побагровел и раздраженно произнес:
– Ну, это просто невероятно!
Мисс Сильвер кашлянула.
– Я решила, что нужно немедленно поставить вас в известность. Но давайте вернемся к Эзре Пинкотту. Хоть и без намерения связать то, что я вам сейчас расскажу, со смертью Эзры, я тем не менее чувствую, что обнаружила нечто важное – особенно в свете того факта, что дорожки на кладбище посыпаны гравием. Я нашла свидетельницу, молодую девушку по имени Глэдис Брюер, которая в день смерти мистера Харша находилась на кладбище примерно в десять часов в обществе парня по имени Сэм Боулби. Его я не допрашивала, но, по словам Глэдис, они оба видели, как Буш, церковный сторож, вышел из церкви около десяти.
У инспектора глаза полезли на лоб.
– Они видели, как он выходил?!
Мисс Сильвер кивнула.
– Глэдис говорит – Буш вышел, запер за собой дверь и поспешно обошел церковь вокруг, направляясь к калитке, которая выходит на деревенскую улицу.
– Мисс Сильвер!
Она вновь склонила голову набок.
– Да, я понимаю. Это существенно меняет дело, не так ли?
– Буш вышел из церкви около десяти?
– За несколько минут. Прибавьте время на то, чтобы запереть дверь, обойти церковь и удалиться до того, как часы начали бить. Глэдис и ее приятель сидели на могиле мистера Донкастера, прямо под стеной домика священника. То есть напротив боковой двери церкви, ярко освещенной луной. Они все прекрасно видели, а сами были скрыты ветвями бука, которые свешивались через стену.
Лэм подался вперед своим массивным телом, по-бычьи выпучив глаза.
– Думаете, этой девушке можно доверять? Она нас не обманывает, не мстит Бушу? Если Глэдис ничего не стоило прийти ночью на кладбище с кавалером, то, наверное, она из тех, кто за словом в карман не полезет.
Мисс Сильвер кашлянула.
– Я так не думаю. Я считаю, она сказала правду. Я подошла к главному вопросу косвенным образом и узнала некие факты, лишь когда потребовала подробного рассказа о том, что Глэдис видела вечером во вторник. Ей не терпелось отправиться в кино с Сэмом Боулби, и, судя по всему, она так и не поняла, что рассказала нечто важное. В конце она заявила: «Я же сказала, что ничего такого не было», – и ушла, ни о чем не думая, кроме своего приятеля и фильма, который они собирались смотреть.
Лэм сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
– Ладно, поверю на слово. Но какая же неразбериха. Буш выходит из церкви около десяти. Значит, он был внутри вскоре после того, как раздался выстрел. Если у него нет алиби, трудно будет доказать, что стрелял не он сам. Видели, как он вышел. Если не видели, как зашел… хм. И вот еще. Если девушка сказала правду и видела, как Буш запирал дверь, то вопрос насчет ключа отпадает – не докажешь, что дверь была заперта, прежде чем ее запер Буш. То, что Мэдок раздобыл ключ, оказывается, не так уж важно.
Мисс Сильвер подтвердила:
– Вот именно. Версия о самоубийстве мистера Харша основывалась на том, что труп нашли за запертой дверью с ключом в кармане. Обвинение против мистера Мэдока выдвинули, зная, что он забрал у мисс Браун ключ после сцены ревности – за четверть часа до того, как прозвучал выстрел. Но теперь получается, что дверь, за которой обнаружили тело мистера Харша, была заперта не его ключом и не ключом, который находился у мистера Мэдока, а ключом Буша. По-моему, подозрения должны ослабеть. Если принять во внимание тот факт, что вчера ночью убили Эзру Пинкотта, то обвинение окончательно рушится, поскольку мистер Мэдок уж точно в этом не виноват.
Мистер Лэм поднялся со словами:
– Так, я не стану говорить ни «да», ни «нет». Но Бушу придется объясниться. Мы встретимся с ним и расспросим.
На полпути к двери он обернулся.
– Я так понимаю, вы не можете назвать нам мотив? Респектабельные церковные привратники не каждый божий день убивают органистов. Нужен мотив. Присяжные отличаются странной щепетильностью…
Мисс Сильвер подобралась. Это было едва заметное движение, но оно, несомненно, дало понять сержанту Эбботу, если и не Лэму, что инспектор позволил вполне естественной досаде взять верх над вежливостью, с которой надлежит обращаться с дамой. С легким холодком в голосе мисс Сильвер произнесла:
– Есть возможный мотив, с которым я считаю себя обязанной вас ознакомить. Буш, хотя и родился в Британии, по происхождению немец. Его родители поселились здесь. Свою фамилию – Бош – они сменили во время предыдущей войны. Мисс Фелл говорит, некоторое время назад Фредериком Бушем, которому тогда было семнадцать, заинтересовались вражеские агенты, которые убеждали юношу снабжать их информацией. Тогда он служил младшим лакеем в доме, где за обеденным столом велись разговоры, представлявшие серьезный интерес. Поспешу добавить, что он немедленно отказался и ознакомил отчима мисс Фелл, тогдашнего борнского священника, со всеми подробностями.
Лэм выпятил губы и свистнул.
– Ого.
Порывистым движением он вновь повернулся к двери.
– Идем, Фрэнк. Идем, пока мисс Сильвер не сказала еще что-нибудь. На сегодня нам уже хватит работы.
Пока шел этот разговор, мисс Софи погрузилась в легкий освежающий сон в гостиной. Хотя она и не признавалась, что дремлет днем, и ни за что на свете не согласилась бы прилечь, тетушка не возражала против того, чтобы поставить ноги на скамеечку или откинуться на многочисленные уютные подушки и закрыть глаза. Гарт Олбени, сидевший с одной стороны, и Дженис, с другой, поняли, что тетя Софи не обращает на них внимания. Густые белые локоны красиво покоились на синей шелковой подушке, ровное дыхание беззвучно вырывалось меж слегка приоткрытых губ, пухлые руки лежали на обтянутых фиолетовым подолом коленях. Гарт и Дженис могли говорить о чем угодно.
Дженис была бы рада оказаться в любом другом месте. Или нет? Девушка не знала. Со времен той воскресной прогулки она сама не понимала, чего хочет. Глубоко в потайном уголке души что-то плакало и не принимало никаких утешений. Потому что Гарт собирался за ней поухаживать, а она отказалась, и теперь не о чем будет даже вспомнить. Он уедет, и, вероятно, пройдет много лет, прежде чем вернется. А вдруг он уедет за море и погибнет, а ей даже нечего будет вспомнить. Может быть, он сказал бы: «Я люблю тебя», – и уж точно поцеловал бы. Даже если бы это ничего не значило для Гарта, Дженис хранила бы драгоценное воспоминание, пока он в отъезде. Но она предпочла быть гордой – и теперь сознавала, что гордость плохой утешитель.
Она посмотрела на Гарта через пухлое плечо мисс Софи, туго обтянутое сливовым кашемиром, и подумала, что он невероятно красив. Линия волос, очертания губ и подбородка, лучики в уголках глаз, когда он улыбался…
Они виднелись и теперь. Смеясь, Гарт сказал:
– Классическая фарсовая ситуация. Дуэнья заснула. Что будем делать?
Сердце у Дженис слегка дрогнуло, на губах задрожала улыбка.
– Ш-ш!
Гарт снова засмеялся.
– Ну нет. Моя ремарка гласит: «Пересекает комнату».
Поднявшись, он обогнул кушетку и устроился на подлокотнике кресла Дженис.
– Не беспокойся, тетушка не проснется. Крепкий сон – наша фамильная черта. Если я усну, из пушки не разбудишь.
– Но вы ведь не кровные родственники… нельзя унаследовать какую-либо черту от падчерицы твоего дедушки.
Его рука лениво скользнула по спинке кресла.
– Я и не говорю, что она наследственная. Бывают же приобретенные свойства. В любом случае она проспит самое малое полчаса. Если впустую потратим время, потом пожалеем. Я так понимаю, ты не хочешь, чтобы я тебя поцеловал?
Гарт увидел, как щеки Дженис вспыхнули и тут же побледнели. Она была так бледна, что Гарт испугался. Бесцветные губы шевельнулись, произнеся: «Хочу». Но вместо этого он положил руку Дженис на плечо.
– Что случилось?
– Ничего.
Гарт слегка встряхнул ее.
– Дитя мое, началось как фарс, а сейчас ты разыгрываешь трагедию. «Руки прочь, мерзавец, я выпила яд». В чем дело?
– Не мой жанр.
Он посмотрел на Дженис смеющимися глазами.
– Не то чтобы я твердо настроен играть фарс. Давай разыграем сцену из классической комедии – торжественное предложение. Я сын богатых, но честных родителей. Я знаю о тебе все, а ты обо мне, – в любом случае больше, чем какая-либо другая девушка. Жизнь для нас в высшей степени полна неопределенности. Как кто-то сказал, «спешите розы рвать, покуда есть они». Что думаешь?
