— И не зря. Какая же ты бесчеловечная скотинка, Хильда. Всегда была такой.
— По-моему, нет ничего бесчеловечного в том, чтобы быть юристом.
— Есть, Хильда… Во всяком случае, для женщины. Вот скажи, ты поэтому вышла замуж за Уильяма — чтобы стать успешным юристом «по доверенности»?
— Ты всегда так груб со своими клиентами, Майкл?
— Боже правый! Разумеется, нет!
— Так вот, в настоящий момент я консультируюсь с тобой как со своим поверенным, а твой вопрос — из тех, ответ на который я должна была бы дать поверенному только в том случае, если бы затевала бракоразводный процесс, чего делать не собираюсь.
— Твоя взяла, — добродушно сдался Майкл. — Не сомневайся, я сделаю для вас с Уильямом все, что в моих силах. Я пошлю им такое письмо, как ты советуешь, а ты между тем дай мне знать, увенчается ли успехом твоя встреча с Сибалдом-Смитом. И да поможет тебе Бог.
Хильда заметила на перроне Дерека и с улыбкой помахала ему рукой. От ее синяка к тому времени не осталось и следа — то ли он прошел, то ли был полностью скрыт под эффективным макияжем. Она казалась беззаботной и уверенной в себе, какими вправе быть красивые женщины, имеющие надежное положение в обществе. Спустя несколько минут Дерек поднялся в вагон и был встречен рукопожатием — более теплым, чем требовали приличия, достаточно теплым, чтобы напомнить ему о дружеском договоре конспирации, ранее заключенном между ними, но не более. Пять минут спустя человек в штатском на перроне повернулся спиной к тронувшемуся поезду, уносившему странное собрание человеческих существ, составлявших команду судьи, и вместе с ними еще более странную мешанину надежд и страхов, амбиций и озабоченности.
Нет нужды описывать Рэмплфорд. Он фигурирует во всех путеводителях. Процветающий город в семнадцатом столетии, загнивающий и коррумпированный в восемнадцатом, в девятнадцатом он начал обретать достоинство как причудливый осколок старины, пока великий подъем туристской индустрии не привел его к новому процветанию, уже на этом поприще. Счастливое открытие факта, что один из тех, чьи подписи стоят под Декларацией независимости, родился в этом городе, и еще более счастливая, хоть и не совсем случайная, находка места на Хай-стрит с чрезвычайно живописным домом, где это произошло, позволили Рэмплфорду занять место в вагоне первого класса этой важной коммерческой отрасли. Кое-кто утверждал, что в удачный сезон продажа почтовых открыток с видами Рэмплфорда превышала продажу открыток с видами Стратфорда. Это, безусловно, было преувеличением, но и того, что такое предположение выдвигалось, было достаточно, чтобы обозначить высокое положение города на туристическом рынке.
С другой стороны, в военное время Рэмплфорд пришел в упадок и стал местом, навевающим уныние. Его единственными иностранными посетителями были теперь расквартированные, к великому неудовольствию города, в лучших отелях усталые канадские солдаты, понятия не имевшие о том, кто такой Джонатан Пенниквик, основатель Конституции, и позволявшие себе открыто критиковать «допотопные» чайные, протянувшиеся вдоль Хай-стрит. Решив выстроить огромные склады боеприпасов всего в двух милях от города, бездушное правительство лишило его даже возможности заменить исчезнувших туристов на эвакуированных из районов, которые, как предполагалось, будут подвергаться бомбежкам. Сурово ожидая худшего, владельцы магазинов больного города спрятали до лучших времен свои запасы сувениров и памятной посуды и приготовились к длительной осаде.
Никакой экономический упадок, однако, не мог повлиять на неувядаемую красоту Рэмплфордского собора и очарование Соборной площади, на которой он стоял. По старинному обычаю судью разместили в доме одного из каноников-миноритов.[33] Дерек был в восторге от этого места. Трудно найти окружение, более конгениальное молодому влюбленному. Утром его пробудила трескотня галок на соборной звоннице, чьи колокола, похоже, с начала войны спали никем не тревожимым сном. А ночью, когда церковный двор запирали на замок и громада собора, чернея на фоне звездного неба, нависала над погруженным в затемнение городом, Дерек представлял себя очутившимся в Средневековье. Подобная обстановка располагает к сочинению плохих стихов, и в Рэмплфорде Дерек умудрился написать их немало.
Хильда быстро заметила, что здешняя резиденция, кроме романтического очарования, обладает и другими преимуществами. На закате ворота церковного двора, окруженного решеткой, запирались на замок, и всякий, кто захотел бы проникнуть внутрь после этого времени, должен был пройти строгую проверку со стороны привратника, которому на время ассизов были приданы в помощь двое полицейских в штатском. А в дополнение констебль в форме постоянно дежурил у входа. Ночью Дерек слышал за окном шуршание его размеренных шагов по гравию. Совершенно очевидно, что здесь ничто не угрожало безопасности судьи. Тем не менее Хильда не позволяла себе удовлетвориться официальными мерами предосторожности. Вечером в день их прибытия в Рэмплфорд она изложила Дереку разработанную ею систему, согласно которой один из них должен был постоянно, днем и ночью, особенно ночью, охранять судью. Спустя год, когда дежурства добровольцев противопожарной охраны стали обычным делом, Дерек с улыбкой вспоминал, какой тягостной представлялась ему тогда возложенная на него Хильдой повинность. Он намекнул было: хорошо бы, мол, эту повинность разделил с ними Бимиш или Сэвидж, — но Хильда презрительно отвергла его предложение. Эти двое, с ее точки зрения, не заслуживали доверия. Никто не заслуживал. Задачу должны были выполнить только они вдвоем.
В результате Дерек охранял сон его светлости попеременно: одну ночь с одиннадцати до трех, другую — с трех до семи. Вопреки его ожиданиям это оказалось не так уж утомительно — до некоторой степени благодаря тому состоянию души, в каком он тогда пребывал. Просидеть несколько часов, сочиняя очередное письмо Шиле или пытаясь зарифмовать чувства, если не очень оригинальные, то по крайней мере искренние, было не слишком трудной обязанностью, даже несмотря на то что каждые полчаса приходилось тайно прокрадываться по коридору и прислушиваться к ободряюще мощному храпу судьи из-за двери.
Днем все было и вовсе просто. Погода стояла холодная, и судья не выказывал ни малейшего желания выходить на прогулки. Оставалось всего лишь проводить его в суд и обратно. То ли из соображений новой стратегии экономии, то ли по иным причинам, он не приглашал в резиденцию никаких гостей. Кроме шерифа и его капеллана (которые не выглядели людьми, склонными совершить преступное нападение на судью), там никто не бывал. Что же касается самого здания суда, то стоило лишь взглянуть на сонмы полицейских, заполнявших все уголки, сколько-нибудь пригодные для укрытия, чтобы убедиться, что здесь телохранителям-любителям делать нечего.
Короче, рэмплфордские ассизы оказались не только лишены каких бы то ни было событий, но и невыносимо скучны. В сущности, если бы не письма Шилы — которые, кстати, хоть приходили часто, были, к его вящему разочарованию, коротки и немногословны, — Дерек чувствовал бы себя здесь тоскливее, чем в любом другом пункте их маршрута. Даже жизнерадостность Хильды, как он заметил, несколько подувяла. Она часто подолгу сидела безучастная и молчаливая. Не столько бессонные ночи, которые она сама на себя взвалила, сколько бездействие доставляло ей явное мучение. Что же касается судьи, то ставшая реальностью опасность, которая вообще-то считается неотъемлемой частью его профессии, породила курьезную реакцию. Словно твердо решив при любых обстоятельствах идти ко дну с гордо реющим флагом, он приобрел манеру поведения, представлявшую собой почти карикатурное преувеличение всех черт его повседневного характера. Никогда еще он не был столь важным, напыщенным, столь величественно-снисходительным по отношению к младшему и столь холодно-критичным по отношению к старшему составу участников процесса. Его обращения к обвиняемым стали еще длиннее, чем прежде, а когда те получали по заслугам, приговор сопровождался назидательной речью, продолжительность которой соответствовала тяжести оного. Вся система английского правосудия зиждется на неприкосновенности и обеспечении безопасности тех, кто его отправляет. Психологу было бы интересно понаблюдать за эффектом, который произвела на одного из таких людей угроза потерять свое положение. Возможно, единственным владеющим фактами человеком, который мог бы по достоинству оценить сложившуюся ситуацию, был Петтигрю, но, к огорчению Дерека, он не участвовал в этой выездной сессии.
По истечении первой недели Хильда сочла обстановку в Рэмплфорде достаточно безопасной, чтобы на день оставить мужа без своего присмотра. Она не сказала, куда направляется, — просто наняла машину и отъехала на ней от резиденции. Барбер выказал почти демонстративное отсутствие интереса к ее поездке, но можно было заметить, что его поведение в зале суда в то утро было даже еще более помпезным, чем обычно. Создавалось впечатление, будто он стремился послать флюиды своей власти и значительности за узкие границы суда, чтобы каким-то образом повлиять на драму, которая происходила в тот момент за десять миль от него и от исхода которой зависела его судьба.
