Признаться, я был несколько удивлен и даже смущен рассказом Артура Ранса. Оказалось, что сторож явился к нему в комнату около одиннадцати часов вечера, чтобы забрать багаж, который на следующий день рано утром он брался доставить на вокзал в Сен-Мишель. Американец собирался покинуть Гландье на другой день и по своему обыкновению предпочитал отправиться на вокзал пешком.
Они поболтали об охоте и браконьерстве, и сторож, отправлявшийся утром в Сен-Мишель, ушел, прихватив нехитрый багаж Артура Ранса. Этот-то тюк и нес Человек в зеленом, когда я, увидев его выходящим из комнаты американца, вообразил бог знает что.
Господин Станжерсон подтвердил эти показания. Он добавил, что, к сожалению, не имел удовольствия накануне вечером обедать с Артуром Рансом, своим старым другом, так как тот в пять часов вечера распрощался с ним и его дочерью и, сославшись на нездоровье, попросил подать к себе в комнату только чай.
Так как сторож уже не мог никого опровергнуть, то привратник Бернье по указанию Рультабиля заявил, что Человек в зеленом просил его этой ночью принять участие в облаве на браконьеров. Они назначили друг другу свидание неподалеку от дубовой рощи, однако, видя что сторож не появляется, Бернье отправился ему навстречу. Возвратившись в основной двор через маленькие ворота, он уже дошел до башни, как вдруг увидел человека, что было сил бежавшего с противоположной стороны по направлению к правому крылу замка. Где-то сзади раздавались револьверные выстрелы, а Рультабиль, показавшийся из окна галереи, увидел его с ружьем и приказал стрелять. Бернье и выстрелил, и даже полагал, что убил беглеца, до того момента, пока журналист не обнаружил истинную причину гибели Человека в зеленом.
Во всем этом трудно было разобраться, потому что, если убегал кто-то другой, то этот другой должен был где-то и находиться, а в том маленьком закутке, где все мы столпились вокруг покойника, ни для другого тела, ни для еще одного живого человека места больше не было. Во всяком случае, мы должны бы его увидеть. Единственный выход из этого крохотного пятачка — дверь комнаты сторожа — оказался запертым, а ключ был найден в кармане убитого.
Но так как из всех этих рассуждений, как будто весьма логичных, вытекало, что был застрелен человек, умерший от удара ножом в сердце, то судебный следователь недолго на них останавливался. Он полагал, что ночь была очень темной, ведь нам даже не удалось разглядеть лицо сторожа, раз мы понесли тело в вестибюль, и беглеца просто упустили, а во дворе нашли труп, не имеющий ничего общего с нашим делом. Для него убийство сторожа было другим эпизодом, и он собирался это доказать без всякого промедления. Возможно, этот новый эпизод соответствовал его представлениям относительно разгульного образа жизни сторожа и его знакомств, а также подтверждался полученным им донесением о последней интриге с женой владельца трактира «Башня» и угрозами трактирщика в адрес покойного.
Так или иначе, а в час дня папаша Матье, несмотря на его ревматизм и громкие протесты жены, был арестован и под усиленной охраной доставлен в Корбейль. Ничего подозрительного при обыске не обнаружили, но агрессивные намеки и разговоры бедняги Матье с возчиками, постоянно заходившими к нему опрокинуть стаканчик, скомпрометировали его больше, чем если бы у него в тюфяке нашли нож, которым был заколот Человек в зеленом.
Все были ошеломлены этим водопадом необъяснимых событий, когда, в довершение всего, вернулся ездивший на вокзал Ларсан в сопровождении уже известного нам железнодорожного служащего. Мы находились в вестибюле и спорили с Артуром Рансом о виновности папаши Матье (спорили, собственно говоря, только я и американец, так как Рультабиль о чем-то мечтал и не слушал наших разговоров).
Судебный следователь и его секретарь занимали маленькую зеленую гостиную, куда, если помните, нас привел Робер Дарзак в первый день нашего пребывания в замке. Дядюшка Жак, вызванный судебным следователем, отправился туда, а Робер Дарзак находился наверху в комнате мадемуазель Станжерсон с ее отцом и врачами.
Фредерик Ларсан и его спутник вошли в вестибюль.
— Смотрите, — воскликнул я, — это же железнодорожник из Эпиней!
— Вы правы, — улыбнулся сыщик и попросил жандарма, находившегося возле гостиной, доложить о нем судебному следователю. Господин Марке немедленно выслал дядюшку Жака, а Фредерик Ларсан и молодой железнодорожник отправились в помещение, где на этот раз вершилось правосудие.
Прошло около десяти минут. Рультабиль, до этого абсолютно спокойный, начал высказывать признаки нетерпения. Наконец дверь открылась и посланный судебным следователем жандарм отправился на второй этаж, откуда он, впрочем, быстро вернулся. Заглянув в гостиную, жандарм громко сообщил судебному следователю:
— Господин Дарзак отказывается спуститься, сударь.
— Что значит «отказывается»? — удивился господин Марке.
— Он говорит, что не может сейчас оставить мадемуазель Станжерсон, так как ее состояние остается крайне тяжелым.
— Что ж, — сказал господин Марке, — так как он не желает идти к нам, мы отправимся к нему сами.
Судебный следователь, его секретарь и жандарм двинулись к лестнице, причем господин Марке сделал знак Ларсану и служащему железной дороги следовать за ними. Рультабиль и я отправились следом.
Вся наша торжественная процессия остановилась у дверей мадемуазель Станжерсон, откуда на стук судебного следователя выглянула горничная Сильвия — маленькая блондинка с волосами, в беспорядке спадавшими ей на лицо, удрученная и заплаканная.
— Господин Станжерсон здесь? — поинтересовался судебный следователь.
— Да, сударь.
— Передайте ему, что я желал бы с ним переговорить.
Сильвия скрылась за дверью, откуда через минуту появился профессор. На него было больно смотреть, он плакал и не скрывал своих слез.
— Что вы еще от меня хотите? — обратился он к судебному следователю. — Разве в подобный момент нельзя оставить меня в покое?
— Господин профессор, мне совершенно необходимо немедленно переговорить с Робером Дарзаком, — значительно произнес господин Марке. — Не можете ли вы уговорить его оставить комнату вашей дочери? В противном случае я буду принужден войти туда с моими сотрудниками.
Профессор ничего не ответил, он посмотрел на судебного следователя и всех его сопровождающих, как жертва смотрит на своих палачей, и вернулся в комнату. Бледный и расстроенный Робер Дарзак тотчас же вышел нам навстречу, но когда несчастный заметил позади Ларсана железнодорожного служащего, его лицо исказилось еще больше — взгляд стал растерянным, и глухой стон невольно сорвался с его губ.
Мы почувствовали, что наступил момент, решающий судьбу Робера Дарзака, все были очень серьезны, и только лицо Ларсана сияло и выражало радость гончей собаки, наконец-то овладевшей своей добычей.
Господин Марке указал на молодого железнодорожника с белокурой бородкой и произнес:
— Вы узнаете этого человека, господин Дарзак?
— Да, — ответил Дарзак голосом, которому он тщетно пытался придать твердость, — это служащий Орлеанской железной дороги со станции Эпиней-сюр-Орж.
— Этот молодой человек утверждает, — продолжал господин Марке, — что видел вас выходящим из вагона в Эпиней…
— Прошедшей ночью, — закончил Робер Дарзак, — в половине одиннадцатого. Это правда.
Воцарилось молчание.
— Господин Дарзак, — произнес судебный следователь прерывающимся от волнения голосом, — господин Дарзак, что вы делали этой ночью в Эпиней-сюр-Орж, почти рядом с тем местом, где убивали мадемуазель Станжерсон?
Робер Дарзак молчал. Он не опустил головы, но прикрыл глаза, либо желая скрыть свое горе, либо из боязни, что в его взгляде прочтут то, что он не желал говорить.
— Господин Дарзак, — настаивал судебный следователь, — можете ли вы описать мне, как провели минувшую ночь?
Робер Дарзак открыл глаза, он уже полностью овладел собой:
— Нет, сударь!
— Подумайте, господин Дарзак, так как если вы изволите настаивать на своем странном отказе, я принужден буду немедленно вас задержать.
— Я отказываюсь.
— Господин Дарзак, именем закона я арестую вас!
Едва судебный следователь произнес эти слова, как Рультабиль сделал резкое движение по направлению к Роберу Дарзаку. Репортер, без сомнения, хотел заговорить, но арестованный одним движением принудил его к молчанию. Жандарм уже приблизился к своему пленнику, однако в этот момент раздался громкий и полный отчаяния крик:
— Робер! Робер!
Мы узнали голос мадемуазель Станжерсон, заставивший содрогнуться каждого из нас, даже Ларсан на этот раз побледнел. Что же касается Робера Дарзака, то он стремительно бросился назад в комнату. Судебный следователь, жандарм и Ларсан устремились за ним, а Рультабиль и я остановились на пороге, пораженные ужасной картиной, открывшейся перед нами.
