Мадемуазель Станжерсон, с лицом, покрытым смертельной бледностью, приподнялась на постели, несмотря на усилия двух врачей и господина Станжерсона удержать ее, и протянула свои дрожащие руки к Роберу Дарзаку, которого уже схватили жандарм и Ларсан. Она все понимала. Ее глаза были широко открыты, а обескровленные губы произнесли одно-единственное слово, которого, казалось, никто не разобрал. После этого она закрыла глаза и без чувств рухнула на постель.
Робера Дарзака увезли. В ожидании коляски, за которой отправился Ларсан, мы все остановились в вестибюле, и господин Марке, расчувствовавшись, утирал полные слез глаза.
Мой друг использовал этот момент всеобщего волнения, чтобы обратиться к Дарзаку:
— Вы будете защищаться?
— Нет, — покачал головой арестованный.
— Ну что ж, тогда вас буду защищать я.
Робер Дарзак печально улыбнулся:
— То, что не удалось сделать ни мне, ни мадемуазель Станжерсон, и вам не осилить.
— Ошибаетесь, сударь, — голос Рультабиля звучал спокойно и уверенно, — я непременно смогу вас защитить, хотя бы потому, что знаю гораздо больше вашего.
— Оставьте лучше это дело, — уже раздраженно пробормотал Дарзак.
— Не беспокойтесь, я благоразумно буду знать только то, что потребуется для вашего спасения.
— Вам вообще ничего не следует знать, молодой человек, если вы рассчитываете на мою признательность.
Рультабиль отрицательно покачал головой и, приблизившись к Роберу Дарзаку, прошептал:
— Слушайте меня внимательно, и пусть то, что я скажу, внушит вам наконец ко мне доверие. Вы знаете только имя убийцы, а мадемуазель Станжерсон знает только одно его воплощение, я же знаю оба лика преступника. Я знаю этого человека!
Робер Дарзак широко открыл глаза, и ясно было, что он ничего не понял из сказанного Рультабилем.
Тем временем подкатила коляска с Фредериком Ларсаном. В нее сели Дарзак и жандарм, и арестованного увезли в Корбейль.
XXV. Рультабиль отправляется путешествовать
Этим же вечером Рультабиль и я с радостью оставили Гландье, эти места больше нас не удерживали. Я заявил, что не в силах разгадать столько тайн, а Рультабиль, дружески хлопнув меня по плечу, ответил, что в Гландье ему уже больше нечего разгадывать.
Мы прибыли в Париж около восьми часов вечера и, наскоро пообедав, усталые, распрощались, уговорившись встретиться у меня на следующее утро.
В условленный час Рультабиль появился одетый в клетчатый костюм из английского драпа, с фуражкой на голове и чемоданом в руках. Он сообщил мне, что отправляется в путешествие.
— Сколько же времени вы будете отсутствовать? — поинтересовался я.
— Месяц или два, это зависит от разных причин.
Я не решился расспрашивать его дальше.
— Вы поняли, что сказала мадемуазель Станжерсон, глядя на Робера Дарзака, перед тем как лишиться чувств? — спросил мой друг.
— Нет, этого ведь никто не расслышал.
— Я расслышал, и достаточно ясно. Она произнесла только одно слово: «Говорите!»
— И господин Дарзак заговорит, наконец?
— Ни за что на свете!
Я хотел было продолжить разговор, но Рультабиль крепко пожал мне руку и направился к двери.
— А вы не боитесь, что без вас произойдут новые покушения? — только и успел спросить я.
— Нет, — ответил он, — с тех пор как Робер Дарзак находится в тюрьме, я ничего подобного больше не опасаюсь.
С этими странными словами он вышел, и мы больше не виделись до начала судебного заседания по делу Дарзака, куда мой друг явился, чтобы объяснить необъяснимое.
XXVI. ГЛАВА, в которой все с нетерпением ожидают Жозефа Рультабиля
15 января, то есть через два месяца после описанных мною трагических событий, газета «Эпок» опубликовала на первой полосе следующую сенсационную статью:
«Суд присяжных Сены и Уазы призван сегодня рассмотреть одно из наиболее таинственных дел, известных в истории юриспруденции. Еще ни один процесс не начинался с таким количеством неразрешенных вопросов и невыясненных обстоятельств. И тем не менее, прокуратура, не колеблясь, посадила на скамью подсудимых уважаемого человека, почитаемого и любимого всеми, кто знал молодого ученого, надежду французской науки, вся жизнь которого прошла в непрестанном труде.
Когда в Париже узнали об аресте Робера Дарзака, возмущению не было предела. Вся Сорбонна, обесчещенная смехотворным решением судебного следствия, заявила о своей глубокой уверенности в невиновности молодого ученого. Сам господин Станжерсон указал на ошибку, в которую впало правосудие.
Ни у кого не вызывает сомнения, что если бы сама жертва могла заговорить, она явилась бы и потребовала от двенадцати присяжных заседателей жизнь человека, которого собиралась назвать своим мужем и которого обвинение возводит теперь на эшафот.
Надо все-таки надеяться, что в ближайшее время разум мадемуазель Станжерсон, пострадавший в результате ужасных переживаний, полностью восстановится. Хотите ли вы, чтобы она окончательно его потеряла, узнав, что любимый ею человек погиб от руки палача? Этот вопрос к суду присяжных.
Нельзя допустить, чтобы двенадцать честных людей совершили непоправимую судебную ошибку.
Конечно, ужасные совпадения, обвиняющие следы, необъяснимое молчание подсудимого, его загадочные отлучки и полное отсутствие какого-либо алиби — все это может убедить в его виновности прокуратуру, которая решила найти здесь истину, не желая искать ее в другом месте.
Обвинения против Робера Дарзака настолько подавляющие и так бросаются в глаза, что они смогли ослепить даже такого опытного, способного и удачливого полицейского, каким является Фредерик Ларсан.
До сих пор все улики были против Робера Дарзака, но сегодня мы начнем защищать его перед судом присяжных. Именно мы прольем свет на все тайны замка Гландье, ибо только мы обладаем знанием истины. До сих пор наше молчание объяснялось исключительно интересами дела, которое мы собираемся защищать.
Читатели не забыли еще, конечно, наших сенсационных публикаций о «Левой ноге с улицы Оберкамф», о знаменитой краже в «Универсальном кредите» и о «Золотых слитках монетного двора». Мы всегда предвидели истину, еще до того как замечательная изобретательность Фредерика Ларсана открывала ее полностью. Эти расследования вел наш самый юный сотрудник — восемнадцатилетний Жозеф Рультабиль, которому завтра суждено стать знаменитым.
И в этот раз наш юный журналист одним из первых отправился на место преступления, преодолел все преграды, устроился в замке, откуда были изгнаны все прочие представители прессы. Рядом с Фредериком Ларсаном он искал истину и с ужасом все больше и больше убеждался, что знаменитый сыщик допускает ужасную ошибку. По мере своих скромных сил наш репортер пытался вернуть его на истинный путь, но тщетно — Великий Фред не желал прислушиваться к юному журналисту. Куда это привело Робера Дарзака, мы уже знаем.
Теперь же Франция да и весь мир должны узнать, что в день ареста нашего славного ученого молодой Жозеф Рультабиль пришел вечером к редактору своей газеты и объявил:
«Я уезжаю в путешествие и не знаю, сколько времени оно продлится, месяца два или три, а может быть, я никогда не вернусь. Вот письмо. И если я буду отсутствовать в тот день, когда состоится суд, — распечатайте этот конверт после допроса свидетелей, условившись об этом предварительно с адвокатами обвиняемого. Это письмо содержит имя убийцы (не скажу доказательства, ибо за ними-то я и отправляюсь) и неопровержимые свидетельства невиновности Робера Дарзака».
И наш репортер уехал. Мы долго о нем ничего не слышали, но вот неделю тому назад в редакцию явился незнакомец и сказал буквально следующее:
«Действуйте по инструкциям Жозефа Рультабиля, если это будет необходимо. В письме содержится истина».
Этот человек не захотел назвать своего имени.
Итак, сегодня 15 января, начинается заседание суда. Наш репортер не вернулся, и, вероятно, мы его больше никогда не увидим. Что ж, пресса также имеет своих героев, жертв долга, профессионального долга, если хотите. Быть может, в этот час Рультабиля уже нет в живых, но мы сумеем за него отомстить, и наш представитель будет сегодня в зале заседания с письмом, которое содержит имя убийцы».
Во главе статьи был помещен портрет Рультабиля.
Парижане, направлявшиеся в тот день в Версаль на процесс по делу о Желтой комнате, не забудут, конечно, невероятной давки и толкотни на вокзале Сен-Лазар. Все вагоны были переполнены, пришлось даже пускать дополнительные поезда.
Статья в «Эпок» взбудоражила всех, возбудила всеобщее любопытство, вызвала споры и пересуды. Происходили многочисленные стычки между сторонниками Рультабиля и поклонниками Ларсана, причем большинство занимало даже не столько грозящее осуждение невиновного человека, сколько собственное толкование тайны Желтой комнаты. Каждый имел свое объяснение и считал его, разумеется, наилучшим.
