Внезапно в соседней комнате загремело фортепиано, и мужской хор грянул в ответ:
Слава йельскому Бульдогу[116] и сегодня, и всегда.
Наша дружная команда не сдастся никогда!
— Отлично! — одобрил доктор Фелл сквозь ресторанный рев и гром аплодисментов. — Надо запомнить эту песню. Ваше здоровье, джентльмены! — Он поднял кружку пива.
— Судья Каннингем, неужели вы не собираетесь вмешаться? — воскликнула Конни.
— Вмешаться, мадам?
— Да! К Джаду обращаться бесполезно — он поет во главе выпускников Йеля.
— Но почему я должен вмешиваться? Хотя в некотором отношении вы, конечно, правы. Я сам учился в Корнелле,[117] и зрелище почтенных граждан, ведущих себя как подростки, вызывает у меня определенное сомнение. Однако они не нарушают порядок.
— Но что будет потом?
— Откровенно говоря, мадам, меня это тоже начинает интересовать. Вы слушаете, доктор Фелл?
— Я весь внимание.
— Посмотрите в соседний зал. Тот человек с аккордеоном — Сэм Дженкинс, наш достопочтенный мэр.
— Пучеглазый джентльмен с аккордеоном — мэр Ричбелла?
— Да. Я отлично знаю его альма-матер и его дружков. Готов держать пари, что следующим номером они исполнят «Гарвард уже был Гарвардом, когда Бульдог еще был щенком».
Доктор Фелл обнаружил признаки тревоги.
— Мне известна эта песня, — заявил он, — и должен признать, что в ней отсутствует свойственное Новой Англии гостеприимство. Нас не могут вышвырнуть отсюда? Или отправить в место, вульгарно именуемое каталажкой?
— Нет, если только Йель не бросит вызов Гарварду или наоборот. Я уже говорил вам, Филип, что ричбеллская полиция чересчур покладиста. Тем не менее мне бы хотелось, чтобы здесь присутствовал лейтенант Спинелли, который мог бы сдержать страсти.
— Он сейчас в театре и сказал, что собирается там остаться! — воскликнула Конни. — Фил, сходи в театр и приведи лейтенанта!
— Слушай, Конни, зачем тебе понадобились копы? Ты ведь не хочешь, чтобы Джад оказался в тюрьме?
— Я не хочу, чтобы вообще кто-нибудь там оказался! — Конни была на грани истерики. — К тому же они вряд ли арестуют мэра! Я просто хочу, чтобы все вели себя пристойно. Лейтенант Спинелли сможет за ними присмотреть. Пожалуйста, Фил! Неужели ты не сделаешь такого пустяка для той, которая тебя так любила и все еще…
— Ты хочешь, чтобы я привел Спинелли?
— Ради бога!
— Уверен, что мое присутствие, — заявил судья Каннингем, — служит достаточной гарантией от каких-либо неподобающих инцидентов. Настоящая беда в том, что эти парни не умеют петь — не знают, как пользоваться своими голосами. Все же, если миссис Лафарж будет чувствовать себя счастливее, Фил, вам лучше пойти в театр.
Нокс посмотрел на Джуди, потягивающую виски с содовой:
— Что ты об этом думаешь?
— К-конечно, с моей стороны так говорить жестоко, но мне все это нравится. Я п-почти хочу, чтобы произошло что-нибудь ужасное. Очевидно, меня испортило общение с тобой.
— Так я и думал. А знаешь, ты обманщица.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что сказал, но сейчас не время объяснять. Пойду за gendarmerie.[118]
— Фил, что за песню они собираются петь?
— Сейчас услышишь. Следи за человеком с аккордеоном. Нокс направился по коридору к выходу. Аккордеон издал пробное блеяние. Наступило почтительное молчание, которое сменилось пением двух мужских голосов:
Гарвард уже был Гарвардом,
Когда Бульдог еще был щенком.
И Гарвард останется Гарвардом,
Когда Бульдога засыплют песком…
Нокс слышал продолжение по пути от таверны к театру. По окончании песни раздались громкие вопли. Подумав, что он уже вышел из возраста, когда такие шутки его забавляли, Нокс ускорил шаг.
В вестибюле театра было темно. Фойе пребывало в таком же полумраке, как вчера. Нокс шел через фойе, думая, где искать лейтенанта Спинелли, когда ему в голову пришла новая мысль.
Ситуация в таверне предполагала возможность беспорядков. Не грозит ли опасность Джуди?
По всей вероятности, нет, но рисковать было нельзя. Нокс уже повернулся, чтобы бежать назад, когда нечто похожее на беспорядки началось в самом театре.
На правую лестницу в бельэтаж упал луч света, когда наверху внезапно открыли дверь кабинета. Дверь снова захлопнулась, и послышались возбужденные голоса:
— Хватайте его!
— Уже схватили — больше он не будет шутки шутить!
— Лучше вздуть его хорошенько, чтобы запомнил!
— Зачем? Просто нужно последить, чтобы он не ускользнул. Что нам делать с этим типом, лейтенант?
Нокс устремился наверх.
— Лейтенант Спинелли! — крикнул он.
Последовала пауза. Затем дверь кабинета открылась опять. В проеме возникла итальянская физиономия лейтенанта, выражение которой было весьма далеко от обычного добродушия.
— В чем дело?
Нокс поднялся еще на несколько ступенек, чтобы на него падал свет.
— Не могли бы вы на минуту спуститься, лейтенант?
— Мог бы. Но лучше скажите это оттуда!
— Что сказать?
— То, зачем пришли! Что я не смог предотвратить убийство и свалял дурака с Лэрри Портером? Все это говорят, так почему бы не сказать и вам?
— Но я пришел вовсе не для этого!
— А для чего? Вы с доктором Феллом были у судьи Каннингема?
— Да, были. А потом отправились в «Одинокое дерево». Сейчас там распевают колледжские песни, и судья считает, что вам лучше прийти туда и последить, как бы чего не вышло.
— Вышло и так более чем достаточно. Сейчас иду.
Лейтенант закрыл за собой дверь и спустился по лестнице вместе с Ноксом.
— Если доктор Фелл в таверне, я хочу повидать его как можно скорее. Надеюсь, с нашим теперешним «клиентом» я не свалял дурака?
— С клиентом?
— Мы сцапали Усталого Уилли. Он был в театре прошлой ночью — по крайней мере, по его словам. Если это не пьяный бред, то самая удивительная история, какую мы до сих пор слышали!
— Тогда пошли!
— Сначала я должен поговорить кое с кем в уборных. Ждите тут.
— Стоит ли вам подниматься в уборные, лейтенант? Так или иначе, актеры придут в таверну. Если они хотят выпить…
— Выпить! Чего-чего, а выпивки у них предостаточно и здесь! После спектакля практически каждый послал за бутылкой. Мне нужно за кулисы — я все еще на службе. А вы возвращайтесь в таверну и скажите, что я сейчас приду.
— Пожалуй, так будет лучше. Там Джуди, и я беспокоюсь…
Но беспокоиться было не о чем. Когда Нокс добрался до дверей «Одинокого дерева» и глянул на часы, то понял, что отсутствовал всего пять минут.
Количество народу в залах уменьшилось, а у роялей никого не было. У Нокса сложилось впечатление, что кризис миновал и обстановка разрядилась.
Его компаньоны, за исключением судьи Каннингема, все еще находились у столика возле бара. Сначала Нокс подумал, что у Джуди приступ боли. Она уже допила виски с содовой и стояла около столика, прижав руки к животу и раскачиваясь взад-вперед. Потом он понял, что она с трудом сдерживает смех. Такое же выражение было на лицах окружающих, включая доктора Фелла.
— В чем дело, Джуди?
— Со мной все в полном порядке!
— Честно говоря, дорогая, это выглядит не так уж забавно! В таком истерическом состоянии я тебя не видел со времен концерта Би-би-си для военных моряков в Альберт-Холле[119] в 44-м году, когда Сильвия Одди потеряла панталоны, стоя у микрофона и исполняя «Поверь мне, если молодости чары».
— Я не с-смеялась, когда бедняжка Сильвия п-потеря-ла панталоны!
— Конечно нет — ты пришла в ужас! Только мне почему-то пришлось поднимать тебя с пола, где ты каталась в судорогах. Что здесь произошло? Неужели Йель и Гарвард все-таки сцепились?
— Нет, ничего подобного. Когда ты ушел, Фил, йельская компания отошла от рояля. Впрочем, ты вряд ли это заметил.
— Да, у меня голова была занята другим. Однако позволь напомнить тебе правило, которое раньше было нерушимым. Не знаю, насколько оно соблюдается теперь. В мое время люди, говоря о своей альма-матер, упоминали не университет или колледж, а город, где он находится. Выпускники Йеля называли Нью-Хейвен, а окончившие Гарвард — Кембридж,[120] что вводило в заблуждение приехавших в Штаты британцев. Но принстонцы[121] оказывались в тупике, так как город и университет назывались одинаково.
— А ты учился в каком университете, Фил?
— В Корнелле, как и судья Каннингем. Кстати, где он?
— Это я и пыталась тебе сказать, когда ты стал вспоминать моих подруг, теряющих панталоны. Скажи, Фил, здесь есть квакерский[122] колледж под названием Хэверфорд?[123]
