Надо отдать Холмсу должное, он заметил мое раздражение и, усевшись поближе к огню, примирительно сказал:
– Как думаете, Уотсон, что нам с ним делать? Я бы хотел знать ваше мнение.
Я был польщен тем, что он советуется со мной, однако прямо заявил, что предпочел бы поговорить с тем парнем в открытую.
– Вы, разумеется, правы, дружище, – ответил Холмс, – и ваш совет хорош, но я не приму его по той простой причине, что этот юноша, как мне кажется, очутился тут неспроста. Не спрашивайте меня почему, я не сумею дать вам разумное объяснение, скажу, как в «Макбете»: «Палец у меня зудит, что-то злое к нам спешит»[73]. Так вот, мой палец здорово меня беспокоит.
Я привстал и внимательно посмотрел на него:
– Но как вы это объясняете, Холмс?
– Никак, Уотсон. Чисто инстинктивная реакция, не оправдываемая логикой. Единственное, что я могу добавить, – мне чудится, что я уже когда-то видел нашего Соглядатая и что он представляет для нас опасность. Но, хоть убейте, не могу припомнить, где именно мы с ним встречались.
– И что вы предполагаете делать дальше?
– В настоящий момент – ничего. Останусь дома, буду читать «Морнинг кроникл» и писать письма. Могу даже разобрать свои бумаги, чем, безусловно, порадую вас, Уотсон. Вы часто пеняете мне на то, что они в беспорядке валяются по всей гостиной[74]. Если Соглядатай будет придерживаться своего обычного расписания, он покинет пост около шести часов вечера. И если все пойдет хорошо, завтра я смогу предпринять кое-какие действия.
– Какие?
– Прежде всего пошлю телеграмму.
– Но разве вы не можете сделать этого сегодня, после того как он уйдет?
– Мне бы не хотелось; хотя, я уверен, ваше предложение продиктовано самыми лучшими побуждениями, Уотсон. Однако этот тип – темная лошадка. Я совершенно не представляю, куда он направится после, и вы тоже. Я вовсе не желаю подвергать вас или себя какой бы то ни было опасности.
– Но… – начал я.
– Никаких «но», – ответил Холмс, полушутливо погрозив мне пальцем.
Я прикусил язык, и остаток дня мы с Холмсом спокойно просидели дома. Он рассортировал свои бумаги и аккуратно сложил их в коробку, которую хранил у себя в спальне[75], я же лениво просматривал в «Таймс» перечень ценных бумаг и акций и прикидывал, куда бы я мог вложить свои средства, если бы Холмс наконец соизволил выдать мне мою чековую книжку, которая была заперта в его письменном столе[76].
На следующее утро Холмс приступил к выполнению своего плана, с помощью которого собирался перехитрить Соглядатая. Для начала он произвел предварительную рекогносцировку через дырочку в занавеске, чтобы удостовериться в том, что путь действительно свободен. Однако, подчиняясь своей врожденной скрытности, он не удосужился рассказать мне, куда и зачем направляется.
Впрочем, ходил он недалеко, так как уже через полчаса вернулся, радостно потирая руки.
– Первый пункт моего плана выполнен, – объявил он. – Если все пойдет как надо, уже сегодня утром дойдет и до второго пункта. Кстати, – добавил он, как будто меняя тему, – в полдень вы свободны? Случайно не встречаетесь со своим другом Сэрстоном?
– Нет, я свободен, – ответил я, спрашивая себя, к чему он клонит.
– Отлично! Тогда в двенадцать мы с вами пообедаем у Марчини[77].
И он удалился к себе в спальню, откуда вскоре донеслись звуки скрипки: Холмс наигрывал живую шотландскую мелодию – верный знак того, что нынче он в бодром настроении.
О предстоящем обеде Холмс больше не сказал ни слова, даже не сообщил, пойдет ли там речь о Соглядатае, а когда по пути в ресторан, в экипаже, я спросил его об этом, в ответ он лишь загадочно улыбнулся и перевел разговор на другую тему, принявшись обсуждать мусолившийся газетами скандал с лорд-мэром, которого обвиняли в превышении расходов. Поговаривали даже, что тот покупал на казенные средства новые серебряные пряжки для своих ботинок.
По приезде в ресторан Холмс по-прежнему вел себя странно. Когда нас проводили к столу, он заставил меня сесть спиной к двери, сам же сел напротив.
Эта продуманная рассадка свидетельствовала о том, что Холмс явился сюда не только затем, чтобы пообедать в компании друга. И все же я оказался совершенно не готов к тому, что произошло дальше.
Вскоре после того, как мы сели, Холмс улыбнулся и привстал с места, приветствуя какого-то вновь прибывшего посетителя. Я непроизвольно обернулся, чтобы взглянуть, кто это.
К крайнему моему изумлению, к нашему столу приближался не кто иной, как сам Холмс! Я остолбенел, не в силах вымолвить ни слова, и несколько секунд сидел разинув рот, пока не сообразил, что это вовсе не Холмс, а человек, поразительно похожий на него: тот же рост и телосложение, то же худое лицо, ястребиный нос и выступающий подбородок. На этом, однако, сходство заканчивалось. Двойник не обладал присущей Холмсу живой сметливостью. Да и одет он был совсем не в стиле Холмса: на нем было длинное пальто свободного покроя, больше похожее на плащ, и мягкая широкополая черная шляпа, придававшая ему фатоватый, богемный вид.
Он подсел к нашему столу, и когда Холмс представил нас друг другу, я про себя улыбнулся. Ну конечно, это же Шеридан Ирвинг! Холмсу едва ли была нужда объяснять:
– Это мой старый приятель, актер, который время от времени бывает мне чрезвычайно полезен.
– В качестве двойника, – добавил Ирвинг, изящным жестом отмахиваясь от комплимента.
– И отличного двойника, – с жаром подхватил Холмс.
– Видимо, я опять вам понадобился, потому вы и пригласили меня отобедать сегодня с вами, – без тени обиды заметил Ирвинг.
– Вы правы. Но мы поговорим об этом позже, Ирвинг, как и о вашем гонораре. А пока давайте наслаждаться обедом. Дела обсудим за чашкой кофе, – ответил Холмс, подзывая официанта.
Это была весьма занимательная трапеза. Ирвинг оказался приятным собеседником и развлекал нас анекдотами из театральной жизни под tagliatelle con prosciutto[78]. Лишь когда подали кофе, смех и шутки за нашим столом уступили место серьезному настрою.
– Итак, к делу, – объявил Холмс, ставя локти на стол и наклоняясь к гостю. – Последние две недели по средам мне сильно досаждает один тип, который следит за моим домом. Мне не терпится выяснить, кто он такой. Вас, Ирвинг, я попрошу сыграть роль подсадной утки. Поскольку Соглядатай, как правило, заступает на пост вскоре после завтрака, я предлагаю вам в следующую среду рано утром (скажем, в восемь часов, если вам будет удобно) явиться к нам домой. Чуть позднее вы переоденетесь в мою одежду и выйдете на улицу…
– Один? – уточнил Ирвинг. – Знаете, когда берешься за такую работу, надо заранее выяснить все детали, чтобы не оказаться втянутым бог знает во что. Не будем вдаваться в подробности, но со мной такое, признаюсь, уже случалось.
Холмс бросил на меня быстрый взгляд.
– Я предложу доктору Уотсону сопровождать вас, если он согласится. Что скажете, дружище? – прибавил он, обращаясь ко мне.
Его просьба застала меня врасплох, однако не вызвала никаких возражений. Я понял, почему он не раскрыл мне свой план раньше. Если бы я заранее знал, что Шеридан Ирвинг будет обедать с нами, то его появление не поразило бы меня. Холмс просто хотел проверить, действительно ли они настолько похожи. Если уж я попался на эту удочку, то Соглядатая мы и подавно одурачим, особенно если он увидит подставного Холмса в компании со мной. Поскольку он следит за домом, то должен знать о моем существовании, а также о моей дружбе с человеком, которого он держит под наблюдением.
– Разумеется, я согласен, Холмс, – без колебаний ответил я.
– А вы, Ирвинг? – спросил Холмс, обращаясь к гостю.
Ирвинг, в отличие от меня, не спешил соглашаться – вероятно, из желания побольше узнать о предлагавшемся ему задании, но главное, я подозреваю, из любви к театральным эффектам.
– Вы сказали, что не знаете этого типа? – спросил он, с сомнением поджимая губы.
– Да, не знаю.
– И не догадываетесь, зачем он следит за домом?
– Совершенно верно. Конечно, может статься, это всего лишь застенчивый клиент, который боится обратиться ко мне напрямую.
Судя по всему, Шеридана Ирвинга это предположение не устроило, и я понял, что этот человек, несмотря на свой плащ и нелепое имя, не говоря уж о шляпе, в действительности куда проницательней, чем на кажется.
– А может, – проговорил он, понижая голос и заговорщически оглядываясь по сторонам, словно за нами следили агенты иностранной разведки, – это ваш давний враг, который жаждет мести.
– Не думаю, – пожав плечами, возразил Холмс. – Он всего-навсего юнец, явно неспособный на убийство.
– В таком случае, – милостиво заключил Ирвинг, – я с радостью приму ваше предложение. В следующую среду, вы говорите? В восемь утра? Рановато, конечно, но я актер и привык работать в неурочное время.
