Полицейский понял, что потерпел поражение.
– Хорошо, миссис Ффолкс, тут я вам уступаю. Все мои профессиональные инстинкты против, но пусть так. Здоровье вашего супруга важнее. Итак, – повернулся он к Ролфу, – теперь, когда этот вопрос улажен, что надо делать?
– Первое, – сказал Ролф, – кто-то из вас, дамы, должен вскипятить воды и побольше!
– Вскипятить воды? – воскликнула Кора Резерфорд. – Знаете, Генри, меня часто удивляло, почему, какой бы ни была болезнь, вы, доктора, всегда требуете, чтобы вскипятили воды. Ну что вы с ней делаете?
– Бога ради! – вскричал Ролф, доведенный до белого каления. – Неужели вы не можете просто сделать то, что вам поручают, и не задавать идиотские вопросы?
Он обернулся к жене:
– Мэдж? На тебя я могу положиться, правда? Ну так горячей воды, и немедленно.
Потом, обернувшись к Трабшо:
– Мы, мужчины, тем временем должны уложить Роджера в его постель. Бы с Доном не поможете отнести его наверх в спальню?
– Ладно. Давайте, Дон.
Мэри Ффолкс попыталась подняться на ноги.
– Нет-нет, – сказал Трабшо, грозя ей пальцем, – на этот раз, миссис Ффолкс, вы подчинитесь моим распоряжениям. Вы перенесли тяжелый шок, и отдыха вам требуется не меньше, чем полковнику. И… ну хорошо, пожалуй, имеет смысл сказать вам это теперь: есть еще кое-что, на чем мне придется настоять.
– Вы меня пугаете, мистер Трабшо, – сказала Мэри Ффолкс слабым голосом.
– Для этого нет причин. Я собирался сказать лишь следующее: как только вашего супруга уложат удобно, как только он получит… э… усыпляющий укол, который должен усыпить его на… на какое время, Ролф?
– О, на добрых пять-шесть часов.
– Едва он уснет, мне придется запереть дверь спальни.
– Послушайте, инспектор, – сказал священник. – Это уж слишком, вам не кажется?
– Нет, не кажется, – ответил Трабшо. – В конце-то концов, подозреваетесь вы все, и кто-то уже попытался убить полковника, и я не думаю, что его дверь должна оставаться открытой для всех и каждого.
– Но, – вскричала Мэри Ффолкс, – запереть бедного Роджера одного! Это ужасно! Что, если он очнется и обнаружит, что не может открыть дверь?
– Есть ли шанс, что он придет в себя раньше, Ролф?
– Ни малейшего. – Доктор взял руку Мэри в свои. – Вы и тут мне должны поверить, Мэри, дорогая. Я гарантирую, что Роджер крепко проспит несколько часов. Но если вы все-таки тревожитесь, то мы с Трабшо будем заглядывать к нему каждые полчаса проверить, все ли в порядке. Честно говоря, это совершенно лишняя предосторожность, но если она вас подбодрит, мы будем рады ее принять. Теперь, Трабшо, Дон, отнесем его в спальню.
– Доктор?
– Да?
– Вам нужно что-нибудь еще?
– Если вы правда хотите помочь, Феррар, то сходите на кухню и распорядитесь, чтобы миссис Варли приготовила для Мэри консоме.
– Консоме?
– Да. Ни в коем случае не наваристый и очень горячий.
– Хорошо.
– Фаррар?
– Да, старший инспектор?
– Не думаю, что будет полезно, если слуги узнают о случившемся. Второе преступление, последовавшее так скоро вслед за первым, может совсем вывести их из равновесия. А нам меньше всего требуется кучка хнычущих, шмыгающих носами идиоток-горничных, требующих расчета.
– Понимаю, сэр. Ни слова о том, о чем им знать не следует.
– Отлично. Ну, ребята, за дело. И опять-таки – верно, Ролф? – бережно!
Полчаса спустя, после того как рана полковника была обработана, после того как ему был сделан пресловутый укол и он погрузился в мирный сон, Эванда Маунт, вернувшаяся из своей спальни, воспользовалась минутой напряженного молчания, чтобы завладеть всеобщим вниманием с помощью всего трех слов. Трех латинских слов:
– Lux facta est.
– И что, во имя всего святого, это должно означать? – осведомилась Кора Резерфорд.
– «Lux facta est»? Твоя латынь недотягивает, Кора?
– Оставь мою латынь в покое. Просто ответь на вопрос.
– Это означает: «Свет пролит». Из «Oedipus Rex»[12] Софокла, знаешь ли.
– Благодарю тебя, моя дорогая. Однако я знаю, кем написан «Царь Эдип».
– А! Но знаешь ли ты, что я когда-то попробовала его переписать? С катастрофическим результатом! Моя самая первая пьеса «Эдип и Царь», и я попыталась пересказать миф в виде судебной драмы. Защитником выступал Тиресий, слепой провидец – я ориентировалась на Макса Каррадоса, ну, знаете, слепого сыщика Эрнеста Брамы? Нет? Ну, во всяком случае, это он, Тиресий, с помощью только своего дедуктивного таланта доказал, что «Эдипов комплот», как его дело именовалось по ходу пьесы, на самом деле являлся судебной ошибкой.
Кульминационный ход, понимаете, строился на том, что Эдипа подставили его политические враги, которые не только распустили слух, что Иокаста – его мать, но и сами убили Лая, его предполагаемого отца. Затем они подменили Лая злополучным двойником, чтобы Эдип убил его на перекрестке дорог из Давлии и Дельф.
Ну а вышел полный провал, вонь до небес, куча навоза! Играли они в масках, и жаль, у меня не хватило ума тоже надеть маску! Бедняжка Долли Лейи – божественная в интимных ревю, но, конечно, воображавшая себя великой трагической актрисой (ну почему им всегда мало того таланта, который у них есть?), ну так Лейи играла Иокасту – «орала» острила я в рифму! – и когда зрители начали топать ногами и вопить «долой!», едва мы все вышли раскланяться, милая дуреха поверила, будто они кричат «Долли!», чтобы она вышла на поклон одна. Я думала, что умру!
– Но почему, – не отступала актриса, бессердечно игнорируя случай из биографии своей подруги, – «свет пролит», как ты столь афористично выразилась?
Писательница внезапно стала очень серьезной.
– Почему? – повторила она. – Я скажу тебе «почему». Благодаря словам Дона, произнесенным в этой самой комнате менее часа назад, в моем тускнеющем старом мозгу внезапно вспыхнула лампочка, и я увидела – увидела, будто в озарении молнии, – что именно происходило здесь в течение этих полутора суток.
В наступившем молчании все переваривали ее поразительное заявление.
Затем старший инспектор поскреб лысину мундштуком трубки, вновь не раскуренной, и сказал:
– Позвольте мне уточнить. Просто чтобы не возникло путаницы. Я верно понял, что вы имеете в виду убийство Джентри?
– Да.
– Как и покушение на полковника?
– И это тоже. Собственно, именно попытка убить Роджера стала завершающей частицей мозаики. Гигантской частицей. Теперь мне ясна вся интрига.
– Вся интрига, вы говорите?
– Даже ее кульминационный ход. Ведь, если только я не ошибаюсь, совсем как в моем «Эдипе», здесь есть кульминационный ход. Я все время разнюхивала и разнюхивала – много больше, чем вы думаете, и, как я уже сказала, теперь, мне кажется, я могу представить вам все это дело целиком и в подробностях.
– Послушайте, мисс Маунт, – наконец не выдержал Трабшо. – Хорошенького понемножку. Если вам действительно известны какие-то факты – или теории – относительно этого дела, факты или теории, о которых мы все должны быть поставлены в известность, и особенно я, то переходите к ним. И больше никаких отклонений. По вашему мнению – я повторяю, по вашему МНЕНИЮ, поскольку это всего лишь мнение, – и я еще раз повторяю с другим, но не менее существенным ударением, по ВАШЕМУ мнению, поскольку оно только ваше, кто убил Реймонда Джентри и кто пытался убить полковника?
– Простите, Трабшо, но я еще не готова сказать вам это.
– Как?
– Дайте же мне объяснить. Я не просто набиваю себе цену. Все сводится к разнице между тем, что вы могли бы назвать «постановкой» и «обрисовкой». Неужели вы не понимаете? Если бы я прямо объявила, кто, по моему мнению, это сделал, то уподобилась бы учителю математики, который СТАВИТ перед своими учениками задачу и тут же сообщает им решение, не ОБРИСОВАВ, какие именно связи помогли ему прийти к этому решению, связи, которые, кроме того, помогли бы его ученикам понять, что решение это – единственно возможное.
Я хочу, чтобы вы все поняли, почему лицо, по моему мнению, убившее Джентри и покушавшееся на Роджера, может быть только это лицо и НИКТО ЕЩЕ, а потому мне требуется изложить тот путь, который привел меня к такому выводу.
– Ну хорошо, – ответил Трабшо с неожиданной покладистостью, – полагаю, так будет честно. Но когда вы думаете поделиться с нами?
– Да сейчас же. Сразу. Немедленно. Однако мне хотелось бы, чтобы мы опять собрались в библиотеке. Преступник, говорят, всегда возвращается на место преступления. Так почему бы и детективу – если мне дозволено присвоить себе такой ярлык – не возвратиться на место расследования?
Некоторое время все хранили молчание. Кое-кто из присутствующих явно полагал, что писательница окончательно тронулась, остальные же, хотя по доброй воле никогда не признались бы в этом даже самим себе, быть может, тайно предвкушали, как в реальной жизни станут участниками последней (а точнее – предпоследней) главы классического «Ищи убийцу!».
