– Есть одно, что вы, видимо, забыли, – сказал наконец старший инспектор. – Я еще не завершил собственное расследование.
– Нет завершили, – возразила Эвадна Маунт. – Вы допросили нас всех. То есть нас всех, не считая Мэри, но не могу вообразить, что вы подозреваете ее в покушении на собственного мужа.
– Что-о! – в ужасе вскричала Мэри Ффолкс.
– Ради Бога, миссис Ффолкс, вы меня не поняли. Когда я сказал, что мисс Маунт ошибается, я подразумевал, что еще не допросил никого из прислуги.
– Говоря в качестве той, кем тайна раскрыта, – весело заявила писательница, – могу заверить вас, что теперь допрашивать их вам никакого смысла не имеет.
– Н-н-ну, – протянул Трабшо, все еще сомневаясь, – если вы действительно верите, что собрали все факты…
– Я не верю, – последовал категоричный ответ, – я ЗНАЮ.
В библиотеке Эвадна Маунт, не мигая, смотрела на собравшееся общество, а оно, включая Тарбшо, посасывающего незажженную трубку, ждало, чтобы она заговорила. Но когда она произнесла первые слова, они ввергли всех в недоумение.
Она обернулась к жене доктора, распечатывавшей новую пачку «Плейерс», и попросила:
– Могу я поклянчить?
Мэдж Ролф уставилась на нее.
– Что?
– Могу я поклянчить одну из ваших никотиновых сосочек?
– Одну из моих?…
– Вашу сигги, дорогая, вашу сигги.
– Я не знала, что вы курите.
– Я не курю, – ответила писательница.
Она открыла брошенную ей на колени пачку и вынула сигарету. Затем, закурив и сделав первую пробную затяжку – очень похожую на затяжки курильщика-неофита, – она заговорила.
– Вы простите меня, если я начну с личного, – сказала она с невозмутимостью тех, кому абсолютно все равно, простят их или нет. – Но если есть одно, что, льщу себе, я действительно умею, так это рассказывать истории, и, полагая, что из вас никто не против, я предпочту рассказать эту нашу поразительную историю моими собственными словами, в моем собственном темпе и не упуская ни одной из моих собственных – редких – промашек.
Это действительно самый необычайный случай в моей жизни, и если бы он не включал два жестоких преступления, причем одно – совершенное против близкого друга, я бы даже могла извлечь из него большое удовольствие. Только подумайте! Вот мы, группа подозреваемых, собрались в библиотеке выслушать, как и почему было совершено убийство! Столько раз я описывала подобные сцены в моих романах! Но если бы кто-нибудь из вас сказал мне, что в один прекрасный день я сама буду участвовать в такой сцене, причем не просто присутствуя при происходящем, но в роли сыщика-разоблачителя, я бы порекомендовала вам показаться психиатру!
Разумеется, – продолжала она, переплетя на коленях все десять пухлых пальцев и по очереди устремляя взгляд на каждого из своих слушателей, проверяя, все ли они исполнены того внимания, которого она, по ее мнению, заслуживала, – разумеется, подобно моей придуманной сыщице Алексе Бэддели, я всего лишь дилетант. И, конечно, никому из вас не надо напоминать, что Алекса у меня ни разу не разгадывала убийства в запертой комнате. Я предпочитаю, чтобы мои «Ищи убийцу!» по крайней мере одной ногой стояли на terra firma.[13]
Я всегда не терпела способы убийства, которые включают веревки, и приставные лестницы, и блоки, и дверные ключи, втягиваемые в дверные скважины за бечевки, которые каким-то образом умудряются самовозгораться, и жертв убийства, найденных заколотыми посреди пустыни без единого следа на песке в любом направлении, или свисающих с балки в запертом на висячий замок чердаке, где не имеется ни стула, ни стола, ни какой-либо другой мебели, с которой они могли бы спрыгнуть, – ни даже лужи на полу, указывающей, что они использовали брус льда, затем растаявший. Такие подсобные средства не для меня. Чертовы эти НОВОМОДНЯШКИ, заимствуя восхитительное словечко полковника.
В любом случае Джон Диксон Kapp застолбил эту жилу много лет назад, а я всегда говорю: если кто-то непобиваем, так зачем стараться его побить?
Извините, я немножко отвлеклась, а я знаю, что вы все считаете меня кровожадной старушенцией. Но перехожу к сути. Суть же заключается в том, что нас всех настолько загипнотизировал СПОСОБ убийства Реймонда – способ, который, мы были убеждены, возможен только в романах, – что мы просто не могли увидеть более широкую картину.
Убийства в запертых комнатах, знаете ли, напоминают шахматные эндшпили. То есть к реальным убийствам – убийствам, совершенным реальными людьми, – они имеют не больше отношения, чем эти эндшпили в иллюстрированных журналах – ну, вы знаете: конь и пешка против незащищенного слона и мат в пять ходов – имеют отношение к реальной стратегии и комбинациям реальной шахматной партии. Именно это всегда понимал мой дорогой друг Гилберт, вот почему он такой несравненный гений.
Выражение полного недоумения, которое переходило с одного лица на другое, будто заразительный зевок, ясно показывало, что они понятия не имеют, на какого Гилберта она сослалась. А поскольку столь же ясно было, что никому не хочется сказать об этом вслух, она объяснила:
– Гилберт Честертон. Его рассказы об отце Брауне уникальны именно потому, что они – эндшпили и ни на что другое не претендуют. Укладывая свои искусные рассказики в дюжину страниц, он избегает необходимости излагать целиком трудоемкую интригу, которая требуется авторам вроде меня, чтобы оправдать развязку. И его читатели радостно ощущают, как их стремительно перебрасывают к кульминации полнометражного «Ищи убийцу!» – а честно говоря, это единственное, что их интересует, – минуя тягомотину занудной экспозиции.
– К сути, мисс Маунт, – сказал Трабшо, – к сути!
– Как я уже много раз говорила прежде, – продолжала она, подчеркнуто игнорируя его вмешательство, – если вы правда хотите кого-нибудь убить и остаться непойманным, так просто убейте. Столкните вашу жертву с обрыва, а не то всадите ей нож под лопатку в смоляном мраке и закопайте нож под деревом, под любым деревом, под любым из тысячи деревьев. Не забудьте надеть перчатки и проверьте, что не оставили после себя каких-либо улик. А главное – воздерживайтесь от дурацких ухищрений. Пусть все будет просто, занудно и безупречно. Для нас, авторов детективного жанра, подобное убийство может быть слишком уж простым, занудным и безупречным, но зато именно это – тот род преступления, совершив которое можно с наибольшей вероятностью остаться ненайденным.
– Все это, полагаю, весьма поучительно, – вновь перебил ее Трабшо голосом одновременно и любезным, и сердитым. – Однако мы согласились собраться в библиотеке не ради того, чтобы выслушивать ваши мнения о различиях между литературными и реальными убийствами – мнения, которые, по вашим же словам, вы нам уже излагали. Конкретно, к чему все это ведет?
Эвадна Маунт нахмурилась.
– Научитесь быть терпеливым со мной, старший инспектор, – ответила она с мрачной внушительностью. – Я дойду до сути! Еще не было случая, чтобы я до нее не доходила.
Она снова сделала затяжку, на этот раз с большей уверенностью.
– Итак, мы столкнулись… Я СТОЛКНУЛАСЬ с двумя убийствами, способы которых резко отличались друг от друга. Одно, как сформулировал бы старший инспектор, было «литературным» убийством, явно совершенным кем-то, кто под завязку начитался «Ищи убийцу!», хотя, повторяю, мои в их число не входят. А другое было «реальным» убийством, попыткой совершить реальное убийство, такого рода убийство, которые совершаются в реальном мире каждый день.
Для первого убийства – Реймонда Джентри – имелся избыток мотивов. Если не считать Селины, все в нашем обществе тайно, а в некоторых случаях и совершенно открыто, испытали облегчение, что с ним покончено раз и навсегда.
И первоначальная моя ошибка заключалась в том, что я внушила себе, будто даже среди такого широкого и пестрого спектра подозреваемых можно установить различия. Почти все мы служили объектами гаденьких намеков Джентри (были исключения, и вскоре я их коснусь). А это теоретически подразумевало, что почти у всех нас были веские причины желать ему смерти. Тем не менее первоначально мне, повторяю, показалось, что подозреваемые подразделяются на две отдельные категории.
С одной стороны, те, для кого разоблачения Реймонда означали полную катастрофу, если бы оказались на страницах «Тромбона». Например, Кора. Как она сама признала, ее карьере пришел бы конец, если бы не просто слухи, а печатное слово подтвердило ее зависимость от… от, скажем, некоторых веществ.
Ну-ну, Кора, не мечи в меня глазами молнии, думается, я знаю, какой ответ вертится у тебя на языке. Абсолютно верно: есть еще одна такая подозреваемая, и это я. Мои книги, скажу не краснея, имеют огромный круг читателей, и даже хотя во всех них анализируются убийства, и алчность, и ненависть, и месть, они тем не менее достаточно респектабельны, и читают их главным образом респектабельные люди. И если бы эти мои респектабельные читатели внезапно узнали, что… пожалуй, я предпочту обойти молчанием то, что вам всем уже известно про меня, но да, я легко могу вообразить, как это сказалось бы на покупке моих книг.
