— Как долго мы сможем там находиться?
— Достаточно долго.
— А горничная?
— Ее не будет.
— Как тебе удалось все устроить?
— С помощью мэра, — ответил инспектор Квин. — Я убедил его пригласить Казалисов в воскресенье на обед.
— И что же ты сообщил мэру? — с тревогой спросил Эллери.
— Не слишком много. Мы общались в основном посредством телепатии. Но думаю, он осознал необходимость не позволить нашему другу уйти слишком рано. Обед назначен на половину третьего, и приглашено много важных гостей. Мэр уверяет, что если Казалис придет, то сдержится надолго.
— Ну и как мы будем действовать?
— Нам позвонят, как только Казалис войдет в прихожую мэра. По этому сигналу мы отправимся в квартиру доктора и попадем туда через черный ход из переулка. К завтрашнему утру Вели обеспечит нас дубликатом ключа. Горничная не вернется допоздна — она берет выходной через воскресенье, и завтра ее как раз не будет. О прислуге в здании также позаботятся. Мы сможем войти и выйти незаметно. У тебя есть известия от Джимми Маккелла?
— Он придет около десяти.
Этим вечером Джимми явно нуждался в бритве, чистой рубашке и выпивке.
— Могу обойтись без первых двух предметов, если меня обеспечат третьим, — заявил он.
Эллери поставил на стол графин с виски, бутылку содовой и стакан, ожидая ободряющего бульканья в горле гостя.
— Держу пари, сейсмограф на Фордем-роуд ведет себя как безумный, — сказал Джимми. — С чего мне начать?
— С чего хотите.
— Ну, — Джимми с наслаждением разглядывал на просвет свой стакан, — биография Эдуарда Казалиса выглядит неполной. Мне почти ничего не удалось узнать о его родителях и детстве, кроме нескольких деталей. Кажется, он рано покинул родной дом.
— Казалис родился в Огайо, не так ли? — спросил инспектор.
— Да, в Айронтоне в 1882 году, — кивнул Джимми. — Его отец был каким-то рабочим...
— Металлистом, — подсказал инспектор.
— Кто рассказывает — вы или я? — осведомился Джимми. — Или меня проверяют?
— Мне просто известно несколько фактов — вот и все, отозвался инспектор, также поднося стакан к свету. — Продолжайте, Маккелл.
— Короче говоря, папа Казалис был потомком французского солдата, обосновавшегося в Огайо после войн с Францией и индейцами. О маме я ничего не узнал. — Джимми бросил воинственный взгляд на старого джентльмена, но тот молча поставил стакан. — Ваш герой был младшим из четырнадцати голодных, оборванных и неухоженных ребятишек. Многие из них умерли в детстве. Оставшиеся в живых и их потомки расселились по всему Среднему Западу. Насколько мне известно, ваш Эдди — единственный, кому удалось добиться успеха в жизни.
— В семье были преступники? — спросил Эллери.
— Сэр, не клевещите на наших славных трудящихся. — Джимми налил себе очередную порцию. — Или вы повторно изучаете социологию? Мне не удалось обнаружить ничего подобного. — Внезапно он добавил: — Куда вы клоните?
— Продолжайте, Джимми.
— Ну, Эдуард был не чудо-ребенком, но не по годам развитым и честолюбивым. Он читал по ночам, работал не жалея ловких пальчиков и в итоге стал протеже скобяного короля юга Огайо. Прямо-таки персонаж Хорейшо Элджера[96]. До поры до времени.
— Что вы имеете в виду?
— В моей книге Эдуард предстает в не слишком благоприятном свете. Если есть что-нибудь хуже богатого сноба, так это бедный сноб. Скобяной идальго, которого звали Уильям Уолдемар Гекел, извлек парня из его паршивой хибары, отмыл дочиста, дал ему приличную одежду и отправил учиться в Мичиган. Нет никаких сведений, что после этого Казалис приезжал в Айронтон хотя бы на день. Он позабыл и папу, и маму, и Тесси, и Стива, и остальных пятьдесят тысяч братьев и сестер, а после того, как старый Гекел с гордостью отправил его в Нью-Йорк, позабыл и Гекела — во всяком случае, никаких дальнейших связей между ними не отмечено. Казалис стал доктором медицины, окончив Колумбийский университет в 1903 году.
— В 1903-м, — пробормотал Эллери. — В возрасте двадцати одного года. Один из четырнадцати детей заинтересовался акушерством.
— Очень смешно, — ухмыльнулся Джимми.
— Не очень, — холодно возразил Эллери. — Есть какая-нибудь информация насчет его акушерской деятельности?
Маккелл кивнул.
— Выкладывайте.
Джимми сверился с записями на грязном конверте.
— В те дни медицинские учебные заведения не были стандартизированы. В одних обучение занимало два года, в других — четыре, и ни одно из них не специализировалось на акушерстве или гинекологии, поэтому те, кто хотел, становились специалистами в этой области в основном благодаря своим наставникам. Когда Казалис окончил университет — между прочим, с отличием, — он попал к нью-йоркскому медику по имени Ларкленд...
— Дж. Ф., — вставил инспектор.
— Верно, — кивнул Джимми. — Где-то в районе восточных двадцатых улиц. Доктор Ларкленд занимался исключительно акушерством и гинекологией, и Казалис проработал с ним около полутора лет, а в 1905 году начал самостоятельную практику.
— Когда точно?
— В феврале. В этом месяце Ларкленд умер от рака, и Казалис взял на себя его клиентуру.
Значит, мать Арчибалда Дадли Абернети была пациенткой доктора Ларкленда, и молодой Казалис унаследовал ее. Это успокоило Эллери. В 1905 году жены священников лечились у двадцатитрехлетних врачей только в исключительных обстоятельствах.
— Спустя несколько лет, — продолжал Джимми, — Казалис стал одним из ведущих специалистов на Востоке, и к 1911-му или 1912 году его практика сделалась одной из крупнейших в Нью-Йорке. Насколько я понимаю, он не был рвачом, хотя зарабатывал кучу денег. Его больше интересовала творческая сторона профессии — применение новых технологий, клиническая работа и тому подобное. У меня здесь полно сведений о его научных достижениях...
— Опустим их. Что еще?
— Ну, его военные подвиги.
— Во время Первой мировой?
— Да.
— Когда он вступил в армию?
— Летом 1917 года.
— Интересно, папа. Битрис Уилликинс родилась 7 апреля 1917 года, за месяц до того, как конгресс объявил войну Германии. Должно быть, это одни из последних родов, которые принимал Казалис, прежде чем надеть форму. — Инспектор промолчал. — Так как же он проявил себя на войне?
— Отлично. Начал службу в медицинском корпусе в чине капитана, а закончил полковником. Оперировал на передовой...
— Был ранен?
— Нет, но провел несколько месяцев в доме отдыха во Франции в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого года, после окончания войны. Лечился — я цитирую — «от нервного истощения и последствий контузии».
Эллери посмотрел на отца, но тот снова отмеривал себе дозу виски.
— Очевидно, там не было ничего серьезного. — Джимми опять взглянул на конверт. — Его отправили домой из Франции как новенького, а после демобилизации...
— В девятнадцатом году?
— Да, он вернулся к своей специальности. К концу двадцатого у него уже была прежняя практика и огромная известность.
— И он все еще занимался только акушерством и гинекологией?
— Да. Тогда ему было под сорок, и через пять лет... — Джимми извлек другой конверт. — Да, в 1926 году он познакомился с миссис Казалис через ее сестру, миссис Ричардсон, и женился на ней. Она принадлежала к семье Меригру из Бангора. Старое новоанглийское семейство с прокисшей голубой кровью, но вроде бы она была очень красива, если вам нравится дрезденский фарфор. Казалису, но всяком случае, он нравился — ему было сорок четыре, а ей — всего девятнадцать, но роман был эпический. У них была пышная свадьба в Мэне и длинный медовый месяц в Париже, Вене и Риме. Если вас интересует, был ли счастливым их брак, то мне не удалось найти доказательств обратного. О докторе не ходило никаких слухов, даром что вся его профессиональная деятельность была связана исключительно с дамами, а в жизни миссис Казалис вроде бы тоже не было никаких мужчин, кроме мужа. В 1927 году она потеряла первого ребенка, а в 1930-м — второго...
— И обоих при родах, — кивнул Эллери. — Казалис говорил мне об этом в ночь нашей первой встречи.
— Мне рассказывали, что он ужасно переживал из-за этого. Доктор фанатично заботился о жене во время обеих беременностей и сам принимал роды... В чем дело?
— Казалис был акушером у своей жены?
— Да. — Джимми с удивлением посмотрел на обоих мужчин.
Инспектор Квин стоял у окна, заложив руки за спину.
— Разве это не считается неэтичным? — осведомился он. — Врач принимает роды у собственной жены...
— Вовсе нет. Большинство врачей так не поступают, потому что волнуются за жен и сомневаются в способности сохранить... черт, где эта записка?.. сохранить «объективный профессиональный подход». Но довольно много врачей это делают, и доктор Казалис в бурные двадцатые годы был одним из них.
