— Спасатели вытащили. В трех метрах от берега захлебнулся.
— Да не очень он и захлебнулся?
«Спасатели! — повторилось в голове. — Спасатели? Меня пытались утопить…»
Волосатая темная грудь покачивалась рядом, толстая золотая цепочка лежала на этой мужской груди.
Ник поднял глаза, лицо спасателя было дебильным и почти неподвижным, какая-то смешная скованность черт. Ник дернул головой. Мира все еще шла по мосту. Спасатель, играя своей цепью, вдруг хитро посмотрел на него и приложил к темным губам кривой палец. Глаза спасателя неприятно улыбнулись.
— Иголку в плавки воткни… И все! Иголку, — сказал голос в толпе. — Сведет ногу, нужно проколоть. У меня, например, в плавках всегда игла…
«А не боишься не туда уколоться? — зачем-то подумал Ник. — Не туда и не тогда!»
— Ми-ра! — сказал он одними губами, обращаясь к Ли и опять показывая дрожащей рукой.
— Я тебя больше без круга в воду не пущу! — мать протягивала белый пластмассовый стаканчик. — На, выпей!
В стаканчике оказался чуть теплый кофе. Кофе был противный и сладкий. Толпа вокруг поредела. Он был уже не интересен: дрожащий, скрючившийся в метре от приливной волны, синий от ужаса подросток, судорожно прихлебывающий кофе.
— Очень неосторожно… Очень… — сказал мужской голос.
Рядом с Ли возник какой-то назидательный старик в зеленых плавках. На плавках золотой металлический значок — якорь.
— Так вы сына потеряете, милочка. Товарищ прав, иголку нужно… Нужно с собой в воде что-то острое, если судороги. Если известно, что судороги… Если подвержен!..
От нахлынувшей слабости Ник почти засыпал, соскальзывал в сон. Подташнивало. Он лежал на подстилке слева от навеса. Ли воткнула в песок зонтик, и голова была в маленькой круглой тени. Ли сидела рядом и смотрела на сына. Она ничего больше не говорила, глаза ее потухли.
— Ма? — с трудом приподнимаясь, сказал Ник. — Ма, я живой?
— Живой!
— Ма, мы ничего не можем, да?
Ли протянула руку и поправила падающий зонтик.
— Абсолютно ничего.
— Мы не можем ей помочь, ма?
— Не можем.
Он уткнулся лицом рядом с тенью, вдавил в раскаленный песок закрытые глаза, губы. Захрустели на зубах песчинки.
— Не можем! — повторила Ли, потом после паузы она спросила. — Ты как, в силах идти?
Он рывком поднял голову.
— Куда идти?
— Домой!
Голос у нее был спокойный.
— Домой? Куда домой?
— В поселок!
Очень-очень медленно солнце покидало свою верхнюю жесткую точку и уже чуть опустилось вниз, к морю. Ник лежал на спине, опрокинув зонтик и подложив руки под голову, и смотрел до слепоты в самую середину неба.
Нужно было принять какое-то решение. Мысль бродила в голове, мучительная, длинная, она никак не хотела оформиться в слова и завершиться. Глаза устали смотреть в небо. Потом он будто поставил точку в середине неразборчивой, неприятной фразы, оборвал ее. Вскочил на ноги, засуетился, вынул фотоаппарат.
За полчаса он успел сделать, наверное, с десяток снимков. Он протягивал и протягивал резкими движениями затвора новую пленку внутри аппарата, а другая, засвеченная пленка, аккуратно смотанная в рулончик, поблескивала в руках Ли. Вид ее был неприятен. Мать то наматывала змейку на палец, то скручивала в серый цилиндрик.
— Ну, может, хватит? — спросила она, когда Ник, наверное, уже в пятый раз, падая перед нею на колени, фотографировал крупным планом лицо. — Пойдем, может быть, отсюда?
— Не могу!
— Почему ты не можешь?
— Стыдно, ма! Стыдно, понимаешь?
— Чего уж не понять?..
— Давай еще немножко здесь позагораем, — предложил Ник.
— Зачем?
— Я не знаю… — он опять взвел затвор. — Еще немножко, ма?
Ли кивнула. Солнце было таким ярким, что лишало мир цвета. Перед объективом стояло четкое белое пятно — лицо матери. Лицо в визире было немного вытянутым, неживым.
Ник подумал, что если бы удалось передать такое лицо на фотографии (ну хотя бы часть этого ощущения перенести на глянцованный фотокартон), то название у работы было бы: «СТРАХ».
Она прошла мост и остановилась. Ей хотелось обернуться, но не стала. Любое движение могло послужить детонатором.
«Коленьку и его маму теперь не отпустят, — подумала Мира. — Но шанс остается. Мальчишки напились, и азарт у них не тот! В таком настроении, скорее, напугают, а не убьют».
За ней следили. Медленно двигаясь в сторону веранды, Мира чувствовала этот взгляд одновременно нескольких пар глаз как что-то единое, цельное, хоть и расположенное со всех сторон.
Все-таки она нашла силы и не обернулась, посмотрела прямо на солнце. Вспомнила большой прожектор, сияющий в лицо из темноты… Парк культуры.
Выдавив на своем лице спокойную улыбку, Мира вернулась на веранду. Кофе уже остыл. А водку в ее отсутствие всю выпили. Оружие валялось на полу под ногами. Пригубив холодный кофе, Мира прикинула:
«Если схватить автомат, то я успею убрать несколько человек, нужно только снять автомат с предохранителя… Нужно только не очередью, нужно одиночными… В упор, в голову, я успею!..»
Она умела хорошо стрелять, сначала учил Александр, позже, уже в Москве, был профессиональный учитель. Девяносто пять из ста на стенде.
— Сфотографировалась? — спросил сидящий по левую руку пьяный мерзавец. (Даже имени сразу не припомнить, какая мразь!)
— Девять на двенадцать! — сказала Мира и опрокинула себе в рот, как водку, остывший кофе. — На документы!
— Да? — на нее смотрели тупые пьяные глаза. — Документы! — пьяная морда распалилась в безобразной улыбке. — Паспорт? — спросила морда. — Фото на русский паспорт?
— А что, водки нет? — Мира взяла двумя пальчиками бутылку за горлышко.
— Нет! Водки нет… И паспорта твоего тоже нет. — К ней через стол, прилепливая потную пятерню к белому пластику, склонилась еще одна рожа. — А зачем тебе паспорт? Убежать хочешь? — Пятерня отлепилась от пластика, и перед глазами Миры запрыгал длинный темный палец. — Не убежишь!
«Нельзя, — сказала себе Мира. — Нельзя стрелять… Если я их перестреляю, никто не сможет уйти. Чуть позже. Потом… Если потом будет случай… Не сейчас… Сейчас нужно сдержаться! Но как сдержаться?!»
— Вина дайте! — сказала она и, преодолев приступ тошноты, протянула руку, погладила кончиками пальцев тыльную сторону темной руки. — Фазиль… Я хочу выпить!
— Выпьешь! — оскалилась рожа. — Перед боем. — Он откинулся на стуле, и металлические ножки под его весом поехали назад. — Ты думаешь, что мы жадные? Ты думаешь, мы тебе перед атакой водки не нальем!
Солнечный блеск был везде: на белых столах, на полу, на крышах коттеджей. В мутных глазах «мальчишек» тоже плавало солнце. Мира щурилась, чувствуя, как подступают слезы.
Подошел Йорик, что-то зашептал на ухо Фазилю. Мира отвернулась. Возле окошечка раздачи топтались два мальчика, совсем дети, в белых рубашках.
— Да, — сказал Фазиль. — Пусть идут…
— Уйдут? — удивился Йорик.
— Ну не совсем… Не нужно здесь… — Фазиль неприятно поморщился. — Пусть уйдут, но пусть недалеко уйдут…
Мира подсчитывала присутствующих на веранде, отмечала, как далекие мишени. Чтобы точно стрелять, нужно избавиться от злости. Нужно стать холодной. Мальчики взяли кофе и уселись лицом друг к другу за свободным столом. Таких же мальчиков с такими же светлыми сосредоточенными лицами Мира видела в Москве, только те мальчики были не в белых, а в коричневых рубашках.
— Не на глазах… — Фазиль повысил голос. — Не на глазах!
«Перед боем мне дадут выпить… — подумала Мира. — Перед каким боем?..»
Она вспомнила. Вспомнила, и злость сразу прошла. Она оценила собственную руку, вытянула пальцы. Жутковатый древний обычай: для оживления боя грузины накануне ночью переходили границу и тихо крали нескольких женщин у противника. Перед атакой женщин раздевали донага и плетьми, как скотину, гнали впереди себя.
Мира вспомнила, для чего ей сохранили жизнь. Вытянутые пальцы не дрожали.
— Все понял! — сказал Йорик и исчез за солнечным блеском.
Мальчики в белых рубашках склонялись друг к другу над столиком, можно было подумать, что они сейчас нежно поцелуют друг друга в губы. Мира пересчитала мишени. Человек пятнадцать, не больше. Туристов, русских отдыхающих, — двое: старик и девушка. Остальные вполне заслуживали смерти. Один автомат лежал на столе, другой у ног на полу. В окошечке раздачи приплясывала, выглядывала наружу полная физиономия.
— Я хочу тебе кое-что сказать, Фазиль! На ушко!
— Давай!
Он наклонился через стол, коричневые мутные глаза оказались прямо перед ней.
«Теперь! — подумала Мира, ощутив лишний толчок собственного сердца, ощутив, как вдруг намокло платье у нее на спине. — Все равно их убьют… И меня… Теперь!»
